Воздух, 2010, №1

Атмосферный фронт
Статьи

В лесу под Кёльном

Ольга Мартынова
В далёком Ленинграде начала восьмидесятых мне однажды довелось услышать, как Борис Понизовский, гениальный режиссёр людей и идей, разговаривал с одной юной поэтессой о её стихах. 
Поэтесса была хрупкой, большеглазой, немного скованной девочкой, все взрослые мужчины были в неё слегка влюблены и пытались разбить невидимый хрустальный шар вокруг неё, не пропускавший никакие раздражители внешнего, чувственного мира. 
Посмотрите, - так говорил Понизовский, - какие у Вас культурные, интеллигентные стихи! Как будто Вы осторожно проходите по залам музея. Или расставляете экспонаты в выставочном зале. Всё утончённо, всё продумано. Но посмотрите, как Елена Шварц обращается с тем же материалом. В её стихах культура расположилась, как посуда на кухне, как бельё в тазике. Это её быт, она с этим, она в этом живёт - и не церемонится! Она блюёт культурой, она потеет ею. И это единственно правильное отношение. Слишком большой пиетет перед культурой вреден поэту.  
Не помню, как повернулся разговор, но к теме это сейчас не относится. Понизовский назвал в нём одну очень важную вещь: Елена Шварц в семидесятых годах легко преодолела то, что было серьёзной ловушкой для нескольких поколений, выкарабкивавшихся из советского невежества. Этой ловушкой было слишком трепетное, музейное отношение к той культуре, которую они ускоренно усваивали. При этом у Шварц нет насмешки, пародии, выворачивания материала наизнанку. Она остаётся сосредоточенно серьёзной, даже если шутит. Другое дело, что это её врождённое качество, подделать его, воспользоваться её примером было бы невозможно - милая девушка если бы даже и попыталась, то всё равно бы не смогла. Елена Шварц преодолевает пространство и время мировой культуры с лёгкостью акробата и уверенностью лунатика. Она уходит в запредельные пространства и возвращается с удивительными существами, уже доместицированными: китайская лиса, римская Кинфия, Божий воробей. Можно взять почти любое её стихотворение и удивиться этому качеству.
Стихотворение "Два надгробия" охватывает девятнадцать столетий и располагается в них свободно и почти безотчётно, как в домашних тапочках. Написано оно было в 1990 году, а это означает, что миропорядок, который, казалось, был рассчитан на века, в действительности уже оседал, как снежная баба. Мировая держава СССР занимала ещё своё место в географическом атласе, но была уже на дороге к атласу историческому - к Древнему Риму и Священной Римской Империи Германской нации. Елена Шварц уловила и записала это движение в режиме реального времени. Это стихотворение - сейсмограмма. Грандиозные исторические сдвиги не отменяют простых забот частного человека. Несчастье друга, потерявшего жену, вписывается в круг мировой истории. Не шумящие зимние дубы, стоящие, как на славе Рима,  на щите жёстких лиловых листьев, сопровождают прогулку по наряженным к Рождеству улицам, смотрят из древней германской тьмы на весёлый немецкий уют. И всё это видит поэт, в результате совершенно неожиданной разгерметизации границ совершенно неожиданно оказавшийся в Кёльне.  Всё заключено во всём, всё связано со всем. Всё всех касается. Всё, что произошло, остаётся навсегда. Вот один из ключей к магии этого и других стихотворений Елены Шварц.

Елена Шварц

ДВА НАДГРОБИЯ

Вздрагивает весна. Телятся коровы.
Легионер умирает в далёком городе Убир,
В будущем Кёльне.
На берегу большой реки - последней, -
За которой круглится плечо Европы,
Опускаясь бессильно в море,
Глубокое море.

Ещё не так стар. Перед смертью
Снесли его товарищи в Термы,
На дверях козлы с рыбьими хвостами.
Это новые веянья? Новые формы?
Нет, это древне́е Рима.

- Поблиций, - говорят ему солдаты, -
Мы тебе воздвигнем такое надгробье -
Выше ворот, что твой Цезарь.
Посередине ты в полный рост, со свитком
Стихов любимых,
Чтоб они были с тобою и в смерти.
А мы останемся у твоей могилы,
Никуда не пойдём отсюда -
Потому что Империя наша крошится,
Как засохший хлеб,
Как гнилая палка. -

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  . . . . . . . .

И вот через девятнадцать столетий
Мы стоим с моим другом в лесу под Кёльном,
У новенького надгробья,
Под которым лежит жена его, Лена,
Смотрим на светлый камень
С вбитым в него православным распятьем,
Там же выбито его имя -
"Это чтоб хлопот было меньше".
За спиной оседает, как снежная баба,
Империя наша.
Нету Рима, но нету Германии тоже.

В Рождество Германия в оспе свечек,
Тёплый туман льётся в леса дубовые,
Что стоят на листьях лиловых,
Как на щитах медных,
Как на славе римской.

(1990)

Когда я писала этот текст, Лена была ещё в сознании, её ещё можно было отвлечь и увлечь разговорами. По мере сил я и пыталась это сделать. Я спросила Лену, о каком её стихотворении, связанном с городами, она бы хотела, чтобы я написала (для одного немецкого проекта). Она выбрала это. Сегодня я написала бы по-другому, но этот текст Лена прочитала и одобрила. Мы его обсуждали, и немецкий, и русский варианты, и она попросила меня убрать выражение «Grand Dame русской литературы». Я убрала. Она была, конечно же, права. Мне просто хотелось каким-то простым и сжатым способом сказать, как высоко я её ценю. После 11 марта сказать это легко. Мне кажется, сегодня плачет вся природа, как в день, когда был растерзан Орфей.

12 марта 2010





Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service