* * *

Пока люблю человека - не понимаю, за что.
Проходит. Время тоже проходит.
Иду по старым следам. Кто-то не изменился,
как пиратский фрегат в стеклянном футляре.
Кто-то стал похож на портрет: замершее лицо,
вросшее в холст, суровое, тонко схваченное
кистью старинного мастера. Кто-то умер.
Но зато теперь понимаю, за что любил их.
Вот эта девушка, её скулы, копна волос -
словно чёрный огонь, пожирающий моё тело, -
вот за что я любил. А страшного старика
за то, как он дирижирует и щёлкает пальцами,
читая стихи. А чужого ребёнка - за неуклюжую
походку медвежонка. Всё осталось по-прежнему.
Не хочу знать, за что я люблю тебя.
За что я люблю тебя?


* * *

Пятнышки света на скулах, морщинки, впадинки. Кто
их целовал, всё о тебе узнавая?
С этой светящейся сетки, как с годовых колец,
может быть полностью считана история человека.
Там был отец, опущенный в музыку, словно рыба.
Старая бабка-пузырь (утешай, поглаживай
проволочные волосы). Рыжий мальчик, вы вместе,
крадучись, пробираетесь во двор, где живёт кудрявый
цыган, похожий на Пушкина.
Стоит губы отнять -
всё исчезает.


* * *

В твоих чертах уже проявился
чужой человек. Ты носишь его на себе -
еле заметный контур поверх твоего лица.
В уголках глаз, где было (ты помнишь?) моё место,
обосновался он - вот след его поцелуя.
Только я вижу разницу.
Иногда он просыпается, начинает ворочаться,
смотрит по сторонам и тогда - выпадает
из тебя, как из колоды джокер. Становится рядом.
Идёшь, о двух головах.
А я никогда не мог
стать тобою хотя бы наполовину.
Во мне сохранился голод неразделённого существа.
Я касался тебя, ничего не понимая.
Жил то там, то сям. Ютился
между костяшками пальцев, между лопатками,
спал в уголках глаз. Не оставлял следов.


* * *

Когда я был маленький,
то сидел во дворе дома на скамейке
и читал книжку.
Ко мне стекались люди.
Они знали: я очень мудр.
Люди садились рядом, завязывали беседу:
"Тяжело без мамы?"
"Тяжело, - отвечал я, -
мама - это сердце,
а человек не может жить без сердца".
"У нас будет завтра?" - спрашивали люди.
"Потерпите, - отвечал я, - скоро
за нами прилетит космический корабль.
Надо верить и ждать".


* * *

Когда окончательно смыкаются створки,
электричка вгрызается в звуковой барьер.
Мальчик Петя читает какую-то дрянь.
Девушка Оля размазывает цветные слёзы.
Солдат массирует аккордеон.
Бомж сообщает машинисту о фактах задымления.
Безымянная старушка, похожая на розовое яйцо,
смотрит, как пассажиры растворяются в воздухе.
Её молодая кожа
украдена у бабы Гитли.
Была она крохотной вредной бабкой,
на скамеечке сиживала во дворе.
«Баба Гитлер!» - кричали мы.
Никогда не подходили близко.


UNA FANTASIA PARA YURI PAVLOV-RUSSIAEV I MARCO SHATUNOVSKY

            Пятно луны - как жёлтый зад китайца
            с разрушенного штормом Черкизона
            (такой существовал хрустальный город.
            Теперь, когда идёт по небосводу
            листва, обутая по локоть в кирзачи,
            он мхом оброс и сорною травою,
            но тень его ещё висит над головою).

Люди вырубили в озоновой дыре
весёлый дом. Прочно
обосновались там. Только один старик
всё говорил:

«Я тут как собака.
Как собака в прозрачной,
подвешенной к небу конуре.
Со всех сторон
меня простреливает невыносимый
свет, а Те, Кто Внизу, способны
увидеть сквозь подзорные трубы
мои срамные места».

Так говорил старик. Однажды
он свил верёвку и улизнул. Говорят,
он живёт посреди аравийской пустыни,
медитирует и скупает валенки
у проезжающих мимо
советских солдат.