|
Александр Авербух. Встречный свет: Первая книга стихов.
М.: АРГО-РИСК; Книжное обозрение, 2009. — 48 с. — (Серия «Поколение», вып. 27). Первая книга стихов израильского поэта (р. 1985). Стихи Александра Авербуха интересны прежде всего общим философским основанием, изображающим неживые предметы, вещи и силы с физиологическими признаками жизни. Тотальное оживотворение реальности происходит не без Божественного участия, но телесная фактура бытия в целом — это не просто образная система, а дополнительное доказательство целостности вещного мира.
всюду тобой пронизано, господи, / как же ты весь горчишь, / небце твоё подкашивается, / тучи твои облизываются, / темень слюною горячей стекает с крыш. Дарья Суховей бАб/ищи и глобальное потепление: Сборник стихов.
М.: Проект Абзац, 2009. — 68 с. Поэтическая антология, построенная по гендерному принципу, в первую очередь заставляет вспомнить многочисленные антологии женской поэзии Серебряного века, или, скажем, книгу лесбийской любовной лирики "Ле-лю-ли". Дабы каким-то образом обозначить границы понятия, Анна Голубкова, Марина Хаген, Дарья Суховей и Юлия Скородумова, чьи тексты и входят в настоящее издание, в предисловии пишут, что "бабища" означает женщину с активной жизненной позицией. Однако кажется, что в результате перед нами тексты, вполне встраиваемые в традицию женской лирики с оттенком эмансипированности, которая фактически не влияет на спектр волнующих авторов тем. Особенностью всех четырёх поэтесс является, пожалуй, восприятие "женской действительности" сквозь призму иронии, и, как следствие, — некое благородное гаерство, редко свойственное женской поэзии.
Моего первого мужа / можно было неплохо послушать. / Несколько хуже — смотреть. / Совсем никуда — танцевать, / зато иногда как петь! (Юлия Скородумова) Мария Скаф Игорь Булатовский. Стихи на время: Книга стихотворений
/ Предисл. О.Юрьева. — М.: Центр современной литературы, 2009. — 96 с. — (Русский Гулливер) Третья книга стихов петербургского поэта (р. 1971) включает в себя «календарный цикл» новых стихов, давший название всей книге — с заведомо многозначным названием (здесь и как бы «не навсегда» тоже запаяно), а также миникниги «Маленький садик» и «Новый год в гетто». Поэтика Булатовского 2000-х годов, начиная с книги «Карантин», — эволюционировала до чуть ли не маллармейского типа разрушений языковых клише и поэтических формул. «Стихи на время» — развитие и преодоление «Карантина», и нет в этих текстах ни страха, что высказывание это игра, а язык это ребус, ни (пост)концептуалистской (пред)взятости. Вещь выглядит как вещь, а мир как мир, но есть невыразимое.
Ничего за этим «ду», / кроме тёплого «ду-ду», / ничего за этим «ша», / кроме тёмного «ша-ша» // Между этим вот «ду-ду», / и вот этим вот «ша-ша», / спотыкайся на ходу / и дыши, едва дыша. Дарья Суховей В новой книге петербургского поэта продолжается намеченное в предыдущем сборнике «Карантин» (2006) движение за пределы традиционной поэтики при внешнем сохранении всего её формального арсенала — Булатовский активно использует инерционные возможности классической стихотворной техники. Некоторая узнаваемая цитата или расхожий ритмический ход, попадая в его стихи, разлагаются на элементарные фонетические и грамматические компоненты, что позволяет восстановить в правах выразительность привычных ритмико-синтаксических клише, избавить их от внутреннего опустошения, вызванного многократным повторением. Это как бы поэтика семантически значимой «ослышки», которая часто позволяет обнажить тот хайдеггерианский ужас бытия, что скрыт за автоматизмом привычных выражений регулярной силлабо-тоники.
Это вкривь и это вкось, / ничего не обошлось: / врозь и вместе, вместе, врозь. // Это в кровь и это в кость, / это новость, вроде, гость, / враз и вместо, в полость, в ость. // Это в гриву, это в хвост, / это всё навырост, в рост. / Это до звезды. До звёзд. Кирилл Корчагин Поэт-молекулярщик, вглядывающийся в шероховатости слов, вслушивающийся в шорохи корней, шелесты аффиксов, писки флексий. Или так: поэт-часовщик, у кого под рукой видимый хаос мелких деталек — пружинок, зубчаток — вдруг охватывается единым прихотливо-ритмичным ходом.
С большими говорить / на маленьком языке — / что-то вертеть-крутить / за спиной в кулачке, // что-то крутить-вертеть, / будто знаешь сам, / будто успел подсмотреть, / что там — на «маленьком», как бы чуть-чуть не нашем, как бы слегка шутейном, забавном языке Булатовский говорит всерьёз и невесело. Аркадий Штыпель Андрей Василевский. Всё равно.
М.: Воймега, 2009. — 52 с. Сборник стихотворений главного редактора «Нового мира» демонстрирует тот редкий для отечественной поэзии случай, когда поэт ведёт перекличку не только со своими литературными ровесниками, но и с более молодыми коллегами. Так, некоторые ритмические ходы вызывают в памяти Фёдора Сваровского и Станислава Львовского, а структура других текстов позволяет думать, что автор учёл и опыт постконцептуализма. Не забыты, впрочем, и ближайшие ровесники — прежде всего, Ирина Ермакова и Борис Херсонский. В то же время подчёркнутая лаконичность, краткость вкупе с предпочтением самых частотных силлабо-тонических размеров заставляет вспомнить поэтику Парижской ноты и Георгия Иванова периода «Отплытия на остров Цитеру», экстатическая обречённость которых сменяется беспощадной созерцательностью постиндустриальной эпохи.
у москвы-реки / взявшись за руки / мы рука в руке / налегке / со взрывчаткою в рюкзаке
Не спешить, в Москве посчитать ворон. / Надо дольше жить. / Много разных дел до конца времён. / Многих надо убить. Кирилл Корчагин «Казус Василевского» — окончить четверть века назад Литературный институт по специальности «поэзия» и тут же почитай на двадцать лет забросить стихописание. Чтобы в два-три последних года вдруг предстать — и перед публикой, и, прежде всего, перед самим собой — «новым поэтом». Действительно новым, ни на кого не похожим, хотя, думаю, возвращение, а вернее сказать, второе рождение Василевского-поэта вряд ли было бы возможно, не появись в последнее десятилетие ещё добрый десяток новых поэтов, имена которых у всех нас на слуху. То есть изменился состав воздуха — и позволил раздышаться. В небольшой книжке лаконичных, рифмованных, полурифмованных и совсем нерифмованных стихотворений — множество конспективных, житейских и фантастических сюжетов, множество отсылок к кинофантастике и компьютерным играм, множество то афористичных, то на полуслове оборванных речений. Трудно сказать сходу, как и почему всё это работает: здесь и предельно раскованная, (само)ироничная, но вместе с тем и предельно сдержанная, серьёзная интонация, и сгущённость, драматическая насыщенность текста, но стихи хочется запоминать и перечитывать.
человек человеку другой / мальчик думает: я иной / никогда не умру / или умру как герой / попирая смерть / героическою ногой // но сначала встретить её хочу / и в толкучке задеть плечом / девочку сильно бьющую по мячу / правильно взмахивающую самурайским мечом // у москвы-реки / взявшись за руки / мы рука в руке / налегке / со взрывчаткою в рюкзаке. Аркадий Штыпель Мария Ватутина. На той территории: Сборник стихотворений.
М.: Арт Хаус медиа, 2010. — 128 с. Пятая книга московского поэта. Поэтика Ватутиной во многом продолжает, существенно, впрочем, переосмысливая, линию поэтов «Московского времени». Для стихотворений Ватутиной характерна подчёркнутая нарративность; они, не относясь к балладной традиции, могут быть названы скорее не рассказами, а демонстрациями ситуаций. Подчёркнутая психологичность ватутинских текстов передаёт ужас обыденности, который приобретает подчас метафизический характер. В новых стихах Ватутина часто обращается к записи ритмически и рифменно организованных стихов «в строчку» — тем самым вступая в перекличку с во многом близкой ей Марией Шкапской.
Лучше меня не пускать в жилище. / Лучше случайных водить подруг. / Нищему не доверяет нищий. / С тем и отправимся в первый круг. Герман Власов. Музыка по проводам: Книга стихотворений
/ Предисл. Г.Кружкова. — М.: Центр современной литературы, 2009. — 64 с. — (Русский Гулливер) Новая — четвёртая — книга московского поэта предваряется предисловием Григория Кружкова, где тот указывает на «катакомбный» характер лирики Власова, на избранную им стратегию «самоограничения» «в мире языческой экспансии вещей и страстей». Это и так, и не так: формы самоограничения в современной поэзии могут быть самыми различными, от комбинаторики до объективистской поэзии, от минимализма до «нового эпоса». Это, впрочем, не мешает Герману Власову разрабатывать свою линию в этом странном ряду. Будучи формально поэтом неоклассическим, Власов создаёт импрессионистическую картину мира, полного предметов, состояний и ощущений, но не явленных в чётких контурах, а — размытых, мерцающих.
и если время гул случайный / грязь от армейских колесниц / пускай мне выпадет опальный / расплющенный между страниц // истории цветок сирени / и долгий завершая путь / всей тяжестью стихотворений / шагнёт на грудь Д.Д. Юрий Годованец. Медовый век: Книга стихов и поэм.
СПб.: ИД «Коло», 2009. — 160 с. То, что делает в своём поэтическом творчестве известный культуролог, государственный чиновник и поэт Юрий Годованец, можно назвать (достаточно условно, конечно) «метафизическим импрессионизмом». Живой глаз лирика, уставленный в вершащийся как внутри, так и вне автора эпос, глаз христианский, но напрочь лишённый худших сторон конфессиональности (скажем так, глаз, развитое чувствилище которого лишено защитных ороговелостей), фиксирует — не без уместной в такой ситуации барочности — свои объекты, направляя их в русло добротного регулярного стиха, поглощая который, читатель почувствует привкус как, скажем, графитной, слюнной и соломенной слововязи Мандельштама, так и страстно-уплотнённой, на грани короткого замыкания, смысловязи Сосноры, — но вполне способен и не вспомнить о них, настолько стих Годованца аутентичен. Корпус стихов «Медовый век» объединяет, в четырёх разделах, стихи разных лет (в основном — последнего двадцатилетия: даты выставлены далеко не под каждым стихотворением). Великолепный, на мой взгляд, недостаток издания — в том, что из трёхсот экземпляров ни один не попал на книжный прилавок, и у любителей поэзии будет дополнительный стимул пуститься в поиски книги, которой, буде явилась бы такая номинация, в рамках гипотетической премии «Самиздат ХХI века» вполне можно было бы дать диплом «За лучшую книгу, взятую почитать на ночь».
Источник вин — сухих или промоклых — / без косточек арбуз земного лона. / Слезится солнце в каменных моноклях / и никогда не сходит с небосклона. / Под тем платаном, где, прозрев как Будда, / туда ушли, кто нынче соли чище, / смотреть на свет и добывать оттуда / колючей соли сладкие лучища. Сергей Круглов Павел Гольдин. Хорошая лодка не нуждается в голове и лапах
/ Предисл. А.Дмитриева. — М.: Новое литературное обозрение, 2009. — 128 с. — (Новая поэзия) Когда мы называем кого-то или что-то именем собственным, мы подразумеваем, что кроме всех определений и признаков, которыми обладает этот предмет, у него есть что-то особенное, определению неподвластное. Это функция имени, хотя само имя может и повторяться (так двух девочек могут звать Наташами или два города Парижами). В своей книге Павел Гольдин изменяет эту функцию так, что имя собственное не противостоит нарицательному, а то свободно перетекает в него, то оказывается ярлыком, подменяющим действительность и потому обманным. Из-за этого герои книги представляются даже не аллегориями, а существами, застрявшими между общим и частным: «наташками», «Фридрихом Съеденом», «нашим пациентом, тощим Петербургом». Стихи Гольдина не называют и не определяют, а останавливают нас на границе между именем и предметом, чтобы мы спросили себя: а что это значит, особенное, что его отличает от общего? Что неназванное скрывается за названием?
Все вещи обрели вдруг имена: / на четырёх ногах стоит василий, / на нём наташки чёрного стекла; / вокруг него столпились племена / гостей — и из наташек жадно пили; / хозяйка к ночи петьку испекла; / его из константиновны достали; / на мелкие фрагменты рассекла / старинным гансом золингенской стали Анна Глазова Лидия Григорьева. Сновидение в саду. Книга стихотворений
/ Предисл. В.Месяца. — М.: Центр современной литературы, 2009. — 140 с. — (Русский Гулливер). Новый сборник живущей в Лондоне поэтессы. Для поэзии Григорьевой характерен новый извод романтической иронии, попытки найти возвышенное в обыденном. Вадим Месяц сравнивает лирическое «я» Григорьевой с садовником; даже если это и преувеличение, некое натурфилософское начало, проявленное в заглавии книги, безусловно объединяет стихи сборника.
Непроходимое житьё / сгустилось облаком гнетущим. / Но сохнет чистое бельё / под звёздами, в саду цветущем. Д.Д. Надя Делаланд. На правах рукописи.
Киев, 2009. — 336 с. — (Серебряный стрелец) Девятая по счёту, как гласит аннотация, книга «одного из известнейших авторов современного поэтического авангарда». И далее: «поэт легко сочетает остроиндивидуальную манеру поэтического высказывания, уникальное образное мышление с удивительной, непосредственной лёгкостью, эмоционально переполненной, порывистой поэтической речью, насыщенной тонкими ассоциациями и аллюзиями». Такие неумеренные дифирамбы либо настраивают на нечто из ряда вон выходящее, после чего следует естественное разочарование, либо заведомо вызывают скепсис у читателя. Если же отвлечься от этих щедрых авансов, то «авангарда» тут не так уж много, да и тот некоторым образом уже мейнстрим (...ру кипяткомыть, www — здесь теперь дубняк, / шмыгая носом налитьсе бекре пкий чай, / выпить ссы рком глазированным. Потебня / тоже голодная смо тритмне вротспле ча). Общий массив, однако (книга объёмистая) — вполне традиционные (хотя и не без придумок) лирические стихи с отчётливой гендерной составляющей: Просыпаешься утром рядом с чужим / мужчиной, переворачиваешься на бок, / подумываешь что-нибудь вроде: вот бы... нам бы... / выспаться — раз мы уж тут лежим. Далее — из того же стихотворения — выясняется, что чужой мужчина на самом деле муж героини, предполагаемый эпатаж и бытовое неустройство оборачиваются утверждением личного счастья. Лирическая героиня Делаланд симпатична именно своим душевным здоровьем, адекватностью мировосприятия и отсутствием надрыва. Мария Галина Название книги избранного ростовско-н/Д-теперь-уже-московской поэтессы (р. 1977) отсылает к штампованному языку библио-описаний диссертационных сочинений, в которые включаются наработки за длительный период жизни; аннотация же заканчивается словами «издаётся впервые». В девятую по счёту книгу вошли стихи из нескольких изданных книг и чуть-чуть неизданного. Пространство поэтического высказывания в поэтике Нади Делаланд включает всё, что оказывается в поле зрения, однако грамматические сдвиги настраивают оптику взора в малообычной траектории, и возникает отнюдь не анонимно-пейзажная фотокартинка.
Ночью выпала снега — немного, мало — / бесконечная полночь её лила, / ночью выпала снега — она устала, / у — лежала — ста — столько лежала — ла, / отдыхала, копила бессилье таять, / растекаться по древам, шизея над / оглушёнными улицами, летая, / подметая и падая в снегопад. Дарья Суховей Экспериментальное, ироничное и одновременно уверенное языкотворчество у Нади Делаланд сочетается с камерной, личностной тематикой. Такое соединение превращает её поэтический язык в инструмент, помогающий увидеть место малого в большом. Делаланд владеет разными техниками письма, от фольклорных стилизаций до коллажей с компьютерными терминами; лучше всего ей удаются стихи, в которых слово становится в ряд других, схожих с ним по созвучию и перенимающих его смысл. В своей девятой книге стихов Надя Делаланд собрала новые тексты и публиковавшиеся в предыдущих сборниках — впрочем, разместила она их не в хронологическом порядке, поэтому перед нами не отчёт о творческой эволюции поэта, а скорее калейдоскоп стихотворений, которые то и дело перекликаются между собой.
Даже дверь заложили, в которую Вы / вышли (где Вы?), где «вы» не приставка, а за — /
заиканье и — местоименье. / Дверь же замуровали, замазали, за — / так нелепо — лепили, и Вас там нельзя / разглядеть, и до дна напрягая глаза, / потому что Вы сделались тенью. Лев Оборин День открытых окон 2: Стихи участников I Московского фестиваля университетской поэзии.
М., 2009. — 144 с. Первый Московский фестиваль университетской поэзии прошёл в октябре 2008 года, тогда же вышел и первый «День открытых окон», включавший в себя стихи и прозу студентов и аспирантов РГГУ. Во втором сборнике прозы нет, а есть стихотворения более чем 30 поэтов, которые учатся в университетах и аспирантурах разных городов России. Это как известные в литературной среде имена, лауреаты и шорт- и лонг-листеры «Дебюта» и «ЛитератуРРентгена» (Григорий Гелюта, Юлия Плахотя, Света Сдвиг), так и дебютанты, стихи которых публикуются впервые или почти впервые (Анастасия Кыштымова, Степан Бранд, Татьяна Попова).
Все потерянные вещи где-то лежат. / Загляни в траву — это такой музей. / Это такой храм. Муравьи и жуки сторожат / Стёклышки от очков и щипчики для ногтей. // В крышке от газировки крестят детей (Лев Оборин, Москва)
Этот жёлтый фонарь / как светящийся ломоть сыра: / вечерами слетаются птицы / болтать и ужинать, // а земле полусонно, / тесно, темно и сыро / и разбитые стёкла / искрятся в ней как жемчужины (Ольга Яковлева, Калининград) Дарья Суховей Сборник состоит из подборок 33 поэтов из разных регионов России и подготовлен по результатам фестиваля университетской поэзии, прошедшего 25-26 октября 2008 года в Москве.Тексты, представленные в альманахе, в целом показывают ознакомленность большинства авторов с основными сегментами современной поэзии: здесь и неожиданные ответвления метаметафоризма, и пресловутая "новая искренность", и тексты, ориентированные на эстетику слэма, и т.д. и т.п. Если для некоторых уже сформировавшихся поэтов (а таких здесь как минимум пять) публикация в альманахе — это возможность ознакомить читатателей с результатами текущей работы, то для совсем новых авторов это хорошая стартовая площадка, а также возможность осмыслить своё место в предлагаемом контексте.
по мёрзлому тротуару мимо проходят два дня / до краёв молоком заливает их маленькие следы. / девочка девочке лист бумаги. белая простыня. / смит и вессон в чужих руках, / по привычке превращающихся в цветы. (Александра Володина)
когда меня родили / завернули в газету правда / и это правда / хотели сказать что-нибудь особо торжественное / выпили за будущее за здравие / закусили / и забыли / а я до сих пор не понимаю / как можно? (Алиса Розанова)
Врос во вселенную рост / Одного человека // Затаённый вопрос звезды / Кто мы? Если вышли из / комы, из космоса / Смерти мира чёрные дыры / Лакуны / В мироздания ткани крепы / Судьбы / Одного человека... (Олег Задорожный) Денис Ларионов Всеволод Емелин. Челобитные.
М.: ОГИ, 2009. — 184 с. (Твёрдый переплёт). В новом сборнике московского поэта опубликованы как стихи из предыдущих сборников, так и не включавшиеся в них; кроме того два интервью и две статьи автора. Книга Емелина подчёркивает его образ непризнанного, изгнанного как из широко понимаемого социума, так и из узкой тусовки автора, именно поэтому как общественно-политические, так и внутрилитературные (невключение Емелина в список «Современные русские поэты» в Википедии или неприглашение его же на Биеннале поэтов) события столь подробно отражены в представленных емелиниских текстах.
Ночью в спальных районах / Окна ярко горят, / Над дисплеем склонённых / Вижу тыщи ребят. // Бьётся жаркое сердце, / Мышка пляшет в руке, / И рождаются тексты / На родном языке. Павел Жагун. Пыль Калиостро.
М.: АРГО-РИСК; Книжное обозрение, 2009. — 152 с. Чрезвычайно сложное композиционно произведение московского поэта, музыканта, художника. Павел Жагун соединяет эстетические манифесты, построенные на постдадаистическом мерцании значений (по Жагуну, «смещение повтора ранее отрефлектированного материала»), отрывки прозы и большие поэтические фрагменты (отдельные стихи и циклы), в которых задействована вся палитра неклассических дискурсов (от языковых трансмутаций — «лингвопластики» или автоматического письма — до объективированного внесубъектного говорения); графика Жагуна также составляет часть этого метакомпозиционного целого.
точная вещь / вручать самому себе / удерживая присутствие / голым упорством / замедляясь до ручки / пребыванием / место зачёркнутых строчек запомнить / мелом Д.Д. Екатерина Завершнева. Над морем: Стихи
/ Предисл. Р. Левчина. — М.: Изд-во Р.Элинина, 2009. — 112 с. Первая книга автора (р. 1971, Москва) включила в себя избранные стихотворения 1999-2008 годов. Общий мотив книги — вода, разная, от мытья окон до мостов и снега. При этом книга очень прозрачная, хотя верлибрическое описание временами переходит в ассоциативное перечисление. К концу книги структура стихотворений / стихотворных циклов усложняется, и они предстают полифоническими картинами воспоминаний о медленно сменяющемся мифическом отсчёте времени Ленинграда, о смерти, о войне.
сон строитель мостов / узкие доски ходят ходуном / верхушки шатаются мачты / в безвоздушном // сон это палуба / горячие поручни / плеск разливается выступает / выше вровень с краями // корабль призрак / заходит в безлюдные гавани / обрастая водорослями тянет верёвки сети / устье реки без течения / толкаясь в песок Дарья Суховей Если принять за аксиому известное шеллинговское «архитектура — застывшая музыка», то поэтические тексты Екатерины Завершневой можно считать обратным пробуждением этой музыки к жизни. В этих текстах странным образом сочетаются воздушность (не легковесность) высказывания и внутренняя зрелость, значительность высказанного. Если экскурсы Завершневой в левантийский античный пейзаж возвращают миф в единое культурно-временное пространство, то её же стихи на условно-современные темы встраивают сегодняшний день (или не столь далеко отстоящее прошлое) в пространство мифа, которое тем самым актуализируется, не теряя сакральной составляющей. В книге собраны стихи за десять лет, при этом издание представляет собой первый поэтический сборник автора — и эта несуетность вкупе с тщательностью отбора делает книгу действительно событием, пусть негромким. Чередуя свободный и регулярный типы стиха, Завершнева демонстрирует свободу владения разными поэтическими техниками. Сборнику предпослана заметка известного поэта, драматурга и издателя Рафаэля Левчина, в которой он называет стихи Завершневой «нелёгким чтением». При всём уважении к высказанному мнению, позволю себе возразить — для открытого ума и слуха стихи эти легки.
...потому что найдут / только вместе // наши тела / пещерные города / крошащиеся от ветра / каменная смола / высолы на щеках / руки корни / на краю обрыва / ягоды кизила / рассечённая бровь / терновник / эхо // на склоне / обнявшись молчим / не замечая / что нас уже нет Геннадий Каневский Гали-Дана Зингер. Хождение за назначенную черту: Из пяти книг
/ Предисл. Н. Горбаневской. — М.: Новое литературное обозрение, 2009. — 280 с. — (Поэзия русской диаспоры) Новая книга Гали-Даны Зингер включает в себя избранные стихотворения 1980-2000-х годов, впервые издававшиеся под именем самой Зингер и под именем её поэтического альтер-эго Адели Кильки, а также новые стихотворения второй половины 2000-х годов. Всё, собранное вместе, помогает более общим образом представить себе поэтику Гали-Даны Зингер, очень игровую по набору приёмов, но в то же время постоянно ускользающую от игры общим смыслом говоримого. Из новых стихов можно отметить цикл «Ваш покорный слуга Скарданелли», написанный как бы от лица сошедшего с ума Гёльдерлина. А ещё Гали-Дана Зингер умеет переселяться в памяти цветков (есть цикл с таким названием) — и существовать оттуда, а это тайное пространство, куда только шмелю можно влетать, а никак уж не читателю поэзии, подслушивателю проборматывемого.
пять лепестков на пальцах пересчитать не сумела / смела муслиновый мусор / с колен и — за пяльцы несмело / но за мулине сомлела / спать захотелось так невовремя так внезапно / она ещё мусолила какие-то обрывки мыслей / перебирала как на шее бусы / «пить», «помнишь», «вопишь», «вопьётся» / а над нею уже нависли / заросли роз и зорь запах / сто лет залпом Дарья Суховей Лина Иванова (Полина Андрукович). В мире одна волна: Книга стихотворений
/ Предисл. Т. Бонч-Осмоловской; послесл. Д. Давыдова. — М.: Центр современной литературы, 2009. — 70 с. — (Русский Гулливер) Вторая книга известного московского поэта и художника отчасти продолжает линию книги "Меньше на один голос", основанную на парадоксальном взаимодействии интра- и экстраверсии. Кроме того, в книгу включено множество текстов биографического и псевдосказочного (многие из них являются набросками сценариев мультипликационных фильмов, это упоминается в одном из них) характера, которые обнаруживают неожиданные переклички с лирикой (да и прозой) Евгения Харитонова. Как и для более старшего автора, для Андрукович характерна междисциплинарность (поэзия-мультипликация, поэзия-кино), а также травматическое переплетение творческой и жизненной стратегий.
Два голубых крокодила / Встречают кролика и / Начинают драться за / Него. Все трое па / дают. Приходят сани / Тары и стоят. Тиба / Льд встаёт и уходит, / А лежащих вяжут / Санитары-Архангелы / И те бьются на вязках и внет поют по-псковски; / Выходит добрый волк и осврнет освобож / Даёт кролика, кро / Лик обнимает / Кролкодиланет / крокодила, который на вязках. / Тишина, нет движения. / Воленет волк закуривает / За сценой. Я играю волка... Денис Ларионов Полина Андрукович (Москва, р. 1969) с выходом этой книги сменила литературное имя. От того, что фамилия была изменена на самую распространённую и обезличенную, а от имени отколот первый слог, возникло явственное сближение между именем автора и корпусом текстов. Предисловие филолога Татьяны Бонч-Осмоловской и послесловие филолога Данилы Давыдова вводят книгу в академический контекст осмысления. Давыдов отмечает как первооснову письма внутреннюю речь по Выготскому, моделирующую фактографирование внутренних переживаний, столь же осмысленных, сколь и немотивированных извне. Бонч-Осмоловская подробно анализирует сложность записи текста. А (По)Лина (Андрукович) Иванова манифестирует нестыковки бытия, и поиски в этом направлении продолжают развитие авторской поэтики, весьма и весьма необычной: графически, логически и философически.
река дошла дождём / в пределы эмпиреи / в пределах эмпиреи / река взошла дождём / под вашим мужеством нена / висть слышит ваши сердца / весть / не выве / шивать вы / шитые / стяги Дарья Суховей Леонид Иоффе. Четыре сборника
/ Ред.-сост. М.Айзенберг. — М.: Новое издательство, 2009. — 288 с. Собрание стихотворений Леонида Иоффе (1943-2003) включает четыре авторские книги. Иоффе входил в один круг с поэтами Михаилом Айзенбергом, Евгением Сабуровым, прозаиком Зиновием Зиником; в 1972 г. уехал в Израиль; в 1985-м стал лауреатом премии им. Р.Н. Эттингер «за русские стихи в Израиле». Для поэзии Иоффе характерна работа внутри языка, по периферии значений, совмещённая с производящим впечатление непосредственности, ненарочитости лиризмом. Благодаря этому синтезу достигается и демонстрация «второго дна», сокрытой семантики, — и проговаривание обыденных вроде бы вещей, которые приобретают при этом свойства инобытийности (в этом смысле Иоффе можно сравнивать с некоторыми классиками модернизма — от Аполлинера и Гарсиа Лорки до Превера). Принципиальной для Иоффе оказывается и собственно языковая работа, построенная на смещении оттенков смысла; в условиях эмиграции Иоффе осознаёт собственное русское письмо как своеобразную языковую утопию, осуществление невозможного синтеза еврейского самосознания и русскоязычного поэтического дела.
В кромешных нишах наших / закупоренно длить / уценённую продажу / дорогих когда-то лиц. // Искушённые резоны — / пухом в прах. / Мрак на душах, на их сводах — / мрак. Елена Исаева. Сквозной сюжет. Избранное.
М.: Арт Хаус медиа, 2009. — 192 с. В новой книге московского поэта собраны стихи из пяти сборников — с добавлением стихов из сборника будущего. Поэтика Исаевой в значительной степени строится на самоощущении современной женщины, на анализе гендерного сознания; на фоне трагичности Марии Ватутиной или архетипических моделей Веры Павловой Исаева демонстрирует ироничный (в том числе самоироничный) тип лирического «я», скрывающий за простотой формулировки драматичность предлагаемых ситуаций.
И где-нибудь вовсе некстати, / На чьих-то несома руках, / Я слушала о сопромате, / Об опытах на червяках. Александр Кабанов. Бэтмен Сагайдачный. Крымско-херсонский эпос: Сб. стихотворений.
М.: Арт Хаус медиа, 2010. — 160 с. Новая книга киевского поэта. Заданное культурной химерой, вынесенной в заглавие, поликультуральное основание в целом характерно для поэтики Кабанова. Однако здесь мы сталкиваемся не столько с иронической контаминацией мотивов или полистилистическим уравниванием элементов мира, сколько с избыточностью бытия, столь часто проявляемой южнорусской поэтической школой.
Николай Васильевич Голем, / воздух шахматным пахнет полем, / и за что ни возьмись — беги! / Здесь у каждой второй нимфетки / чёрно-белые яйцеклетки, / скороходные сапоги. Д.Д. Тимур Кибиров. Греко- и римско-кафолические песенки и потешки. 1986-2009.
М.: Время, 2009. — 80 с. — (Поэтическая библиотека) Сборник Тимура Кибирова построен на нарочито очевидных противоречиях. Они возникают как от контраста интонаций, так и от стилистических столкновений (наслоение различных пластов лексики, от фольклорно-архаичной до современного сленга) и разнообразия форм стиха (баллады, дразнилки, вынесенные в заглавие потешки). Основное же структурное противоречие — между ироничностью эклектики и общей религиозной тематикой стихотворений, вниманием к скрытому или явленному божественному. Но этот контраст подчёркивает не дробность, а единство книги, вектор развития которой — не центробежный, а скорее центростремительный и направлен на консолидацию целого спектра различных, но равноправных проявлений духовного опыта.
Петушок, петушок, / Золотой гребешок, / Ты не жди, петушок, до утра. / Сквозь кромешную тьму / Кукарекни ему, / Пожалей ты беднягу Петра! // Петушок, петушок, / Он совсем изнемог. / Тьма объяла земные пути. / Кукарекнуть пора, / Ибо даже Петра / Только стыд ещё может спасти. Александра Володина Илья Китуп. Вьесна: Литературно-художественное издание.
Берлин: Пропеллер, 2009. — Без пагин. Новый букартистский авторский сборник Ильи Китупа, — поэта, художника, музыканта, одного их участников художественного объединения Трёхпрудного переулка, лидера ска-группы «Кабинет», — издан в его собственном берлинском издательстве «Пропеллер» коллекционным тиражом 20 экз. Публикуемая поэма — медитативно-ироничное «обозрение» (используя жанровое обозначение Г. Оболдуева), картинки уличной жизни.
А европейцы тоже неплохи — / Вот гармонист раздул свои мехи. / Чиновница на солнце сушит волос. / Певица прогревает севший голос. / Квартировзломщик полирует фомку. / Бездомный чистит внутренность котомки. Д.Д. Кордон (Три пограничных поэта): Сергей Жадан. Андрей Поляков. Игорь Сид
/ Предисл. Н.Звягинцева; послесл. Д.Давыдова. — М.: Арт Хаус медиа, 2009. — 256 с. Отважная, но, возможно, безнадёжная попытка «срастить» расходящиеся поэтические культуры России и Украины. В качестве медиатора выступает составитель Игорь Сид, литературно-географически принадлежащий «Крымскому тексту»; его соседи по сборнику — живущий в Симферополе русский поэт Андрей Поляков и Сергей Жадан — бесспорный лидер молодой украинской литературы. Несмотря на заявленную принадлежность авторов к одному региону («три поэта восточной Украины»), Жадан и Поляков — слишком яркие и разные фигуры, чтобы совокупно формировать некий общий текстовый массив. К тому же в «Кордон» попали, можно сказать, хрестоматийные их тексты, принципиально «перемешанные» в некоем одному составителю известном порядке — иными словами, нов здесь только способ компоновки. И даже протеистичность и пластичность третьего участника проекта — Игоря Сида — не в состоянии скрепить этот очень разнородный поэтический материал. Книга, однако, получилась интересной, а опыт — заслуживающим всяческого внимания, причём в самом выигрышном положении оказался как раз Игорь Сид, выступивший одновременно как поэт, составитель, интерпретатор и переводчик (в приложении — Сергей Жадан в его переводах и эссе, посвящённое Андрею Полякову).
Она лежала под Луной, / и дряхлый заяц заводной / по локтю шёл устало. / Она лежала ни жива, / ни как ещё, забыв слова: / «Ты был там богом Озорства, / но изгнан из Влагаллы». / Она лежала, как вода, / ещё вчера под маской льда / упавшая сюда. (Игорь Сид) Мария Галина Михаил Красиков. МА: Стихи о Главном.
Харьков: Эксклюзив, 2009. — 76 с. Новый сборник харьковского поэта и литературтрегера. Сборник посвящён памяти матери. Он весьма лаконичен, — Красиков в целом склонен к поэтической афористичности, в данном же случае, создавая аналог домашнего альбома (книга оформлена фотографиями родителей), поэт выводит частный, интимный жест в ранг художественного высказывания.
Если бы Бог мне сказал: / ты можешь сейчас / произнести три слова / шёпотом, / но тебя услышит / весь мир, / я бы сказал: / Виноват. / Виноват. / Виноват. Илья Кучеров. Стихотворения
/ Предисл. С. Бодруновой. — М.: Центр современной литературы, 2009. — 68 с. — (Русский Гулливер). Вторая книга стихов московского поэта. Культурологические опыты, своего рода проживание лирическим субъектом опыта мировой истории соединяются в стихах Ильи Кучерова с проекцией этих мотивов на сулдьбы современников. Можно сказать, что многие стихи Кучерова представляют собой описание процесса осмысления притчи.
Когда Господь путешествовал в Палестине, / И птиц, и лилий хватало на всех с лихвою. / Теперь так просто уйти за звездой в пустыню, / Куда сложнее расти травой полевою. Света Литвак. Безнравственные коллизии и аморальные пассажи.
Тольятти: Лит. агентство В.Смирнова, 2009. — 64 с. — (Майские чтения, №8) Новая книга московского поэта, прозаика, художника, перформера выходит в качестве приложения к тольяттинскому альманаху «Майские чтения», в честь одноимённых чтений и выпускаемого; фактически первый авторский выпуск книжного приложения — стихи именно Светы Литвак. Здесь собраны её стихотворения, так или иначе связанные с эротической тематикой — от утрированно-стилизованной любовной лирики до брутально-обсценных поставангардных экспериментов. Тематическая выборка, при всей условности и порой даже провокативности такого рода деления, позволяет нащупать если не интонационные приоритеты Литвак, то хотя бы поле, в котором они могут быть обнаружены: принципиальная несказуемость, невыразимость собственно прямого слова, внутриличностное ролевое дробление, поиск неуловимости «я».
я полюбила женщину-хирурга / она же быть хотела только другом / так ласково кромсала тела части / пока я млела от любви и страсти Д.Д. Вадим Месяц. Цыганский хлеб: Стихи.
М.: Водолей, 2009. — 368 с. Стихотворениям Вадима Месяца, собранным в этой книге, свойственна простая чистая мелодика и лаконичная, но насыщенная метафорика. Одним из образов-камертонов служит идея времени; образные ряды, к которым обращается поэт, так или иначе порождены прошлым и зачастую основаны на архетипических или традиционных сюжетах. По словам автора, контекст и характер самих стихотворений тоже родом из прошедшего времени — из 90-ых годов, отмеченных бессистемностью и многоголосьем жизни. Этот сборник столь же полифоничен, но эта полифоничность вызвана не столько множеством лирических «я», сколько многообразием моментов времени, к которым привязано то или иное стихотворение или строка. Сложные связи между этими временными точками и отрезками схожи с устройством самой человеческой речи, мелодического говорения. Речь как рассказ о жизни и о времени, как процесс становления настоящего из прошлого — и оказывается предметом поэзии.
Мне кажется, что дни уже летят. / И без тебя давно минули годы, / но так же страшно улицы скрипят, / и на войну уходят пароходы. / И я всё слышу — где-то на земле, / в пустой дали, за белою поляной, / как на большом забытом корабле, / трепещет флаг на школе деревянной. Александра Володина Лариса Миллер. Накануне не знаю чего.
М.: Время, 2009. — 112 с. — (Поэтическая библиотека) Новый сборник известного московского поэта объединяет стихи 2002-2008 гг. Поэзия Миллер, всегда стремившаяся к лаконизму, в стихах этой книги естественно ощущает себя в рамках минимальных для классической просодии поэтических квантов — восьми-, шести-, четверостиший. Лирическое «я» Миллер характеризует мгновенная реакция на переживание, чёткая ассоциация горнего и дольнего как оборотных сторон мироустройства.
А взглянув, я обомлела. / Слева небо так алело, / Слева так горел закат, / Что сияли луг и сад, / Даже жизнь моя сияла. / Поражённая, стояла, / Глядя — козырьком ладонь — / На бушующий огонь. Д.Д. Евгений Никитин. Невидимая линза
/ Послесл. М.Шатуновского. — М.: Икар, 2009. — 128 с. Сборник представляет собой ретроспективу текстов автора, созданных на протяжении последних четырёх лет и объединённых в семь тематических циклов. Эту книгу, по аналогии с «романом воспитания», вполне можно отнести к условному жанру «поэтическая книга воспитания»: от цикла к циклу мы наблюдаем рост лирического героя (читай — «автора», большинство текстов Никитина написаны от первого лица). Происходит переход от детского именования предметов, перебирания их в руках, поиска примет и соответствий — к более глубоким переживаниям, к вопрошанию мира и определению своего места в нём. С точки зрения поэтической техники Никитин — скорее импрессионист, чем экспрессионист: пристальное внимание к детали и умение высветить её искупают отсутствие внешней броскости.
Музыка погасла наверху. Это неожиданно случилось. Словно меломану-лопуху что-то недоступное открылось. Он на полуслове оборвал этих нот невидимую ересь и с тех пор уже не горевал, и остепенился, словно через тонкий слой загадок и ключей, следствий потаённых паутину он увидел в хаосе вещей смыслом осенённую картину. Геннадий Каневский Сергей Овечкин. Бокс в монастыре.
СПб.: ГИЦ «Новое культурное пространство», 2009. — 192 с. Посмертный том стихов и прозы петербургского поэта, писателя и филолога (1969-2007). Филологические штудии вышли годом ранее (сборник «Пролеткульт будущего»), а сюда вошли собранные близкими и друзьями проза и стихи, стихов меньше. Из прозы — повесть «Бокс в монастыре» — внешне полудневниковая вещь, основанная на документах частной истории (издавалась ранее под псевдонимом Сергей Денисов), и «Приключения Суходрокова» — близкое к психоаналитическому повествование. Стихи в книге разбиты на несколько блоков, один из которых называется «Песенки на слова Лу Рида» (переложение или имитация — неясно, т.к. ссылка в книге ведёт на какое-то французское издание...).
Кэролайн говорит, поднимаясь с колен / Почему ты меня ударил, это вовсе не смешно / Кэролайн говорит и подводит глаз / чтобы я думал о себе и думал о нас («Песенки на слова Лу Рида»); А всё оттого, что отвязалась метла. / Есть адресат, но она ничего не читает. / Есть жена, портянка и штопальная игла. / Говорят, бывает, и медведь летает. // Так что про мужское одиночество — это враньё. / Если я сочиняю слова, то только ради искусства. / В вашу камеру бросили новьё, / и оно что-то там поёт про свои чувства. // А если вы на свободе — это было навьё. / В сумерках померещилось (из цикла «Про это») Юрий Орлицкий. Верлибры и иное: Книга стихотворений.
/ Вст.слово Вяч. Куприянова, А. Мирзаева, Д. Давыдова, С. Шуляка, М. Маурицио, С. Завьялова. — М.: Центр современной литературы, 2009. — 156 с. — (Русский Гулливер) Четвёртая книга стихов московского поэта (р. 1952) включает в себя верлибры, стихи, написанные регулярным стихом (раздел «В рифму»), несколько стихотворных циклов / малых поэм и дискретное предисловие, писанное разными лицами, — в котором речь идёт в основном о верлибрах. Это неудивительно: Юрий Орлицкий — широко известен как теоретик и практик верлибра, и именно его усилиями этот тип стиха в России последних десятилетий занял своё достойное место как адекватное просодии русского языка средство организации поэтической речи, имеющее богатую, хотя и малоизученную традицию в русской литературе. И верлибры, и «иное» в книге Орлицкого как будто следуют принципу фиксации мгновения, принятому в восточных поэтиках. Эта связь с Востоком даже глубже: странствующий японский или китайский поэт, складывающий стихотворения в разных храмах на пути своего странствия, и Юрий Орлицкий, филолог, постоянно перемещающийся по конференциям в разные города России, каковая страна в стихах несомненно детализируется и абстрагируется — ибо поле обзора широко. Оттуда и фактурность, и обобщения, и признание самых обыденных необходимостей.
в московском метро / пахнет сытно: / пирогами / пивом / даже иногда коньяком // в питерском / не пахнет ничем / чисто и пусто / хорошо читать / и думать Дарья Суховей Как видно из названия книги, в ней представлены конвенционально метризованные тексты, близкие авторам "Московского времени" (как стилистически, так и тематически), и тексты верлибрические, посвящённые осмыслению опыта частного человека, "родившегося в пятидесятые" (С. Завьялов): внимание к конкретной действительности при минимуме эмоций. Отличает Орлицкого от поэтов его поколения доверие к культуре и желание серьёзного диалога с поэтами прошлого (в диапазоне от Ф. И. Тютчева до американского поэта-объективиста Луи Зукофски) и настоящего. Отдельного упоминания стоит раздел "Циклы", включающий в себя перевод "Полых людей" Т.С.Элиота, а также несколько поэм, среди которых особенно хочется выделить "Больной скорее мёртв, чем жив!" и "The seven last words", в которых автобиографические мотивы решены в технике монтажа и ready-made.
"Голубке Машеньке" — / надпись на книге / где ты теперь, Машенька — / только голос в телефоне остался / стихов не пишешь / книга / лежит у меня на столе Денис Ларионов Олег Пащенко, Янина Вишневская. Искусство ухода за мертвецами.
М.: Додозавр, 2009. — 96 с. В своей второй книге поэт целиком сосредотачивается на эсхатологической проблематике. Сверхценность того, что вынесено за пределы текста, дано только намёком, подчёркивается напряжённой затруднённостью и намеренной немелодичностью письма, своеобразным «неловким» словоупотреблением и запутанным синтаксисом, соотносимым с внутренним монологом субъекта, который бежит лаконичности, как бы поражённый «нетварным сиянием». Книга демонстрирует иной извод новейшей духовной лирики, несколько в стороне от практики не только Сергея Круглова, но и, например, Марианны Гейде. На равных правах со стихами в книге представлены фотографии Янины Вишневской, создающие дополнительную, визуальную интерпретацию этих текстов в духе кантовских представлений об априорности пространства, которое здесь, видимо, стремится слиться с Высшим Существом.
Мы во гробех, / словно в камере фотоплёнка, / засвеченная Нетварным Сиянием. / Даром что нет / ни пламени, ни диаволов. / Видимо, всё-таки мы / в аду. Кирилл Корчагин Алексей Порвин. Темнота бела: Первая книга стихов.
М.: АРГО-РИСК; Книжное обозрение, 2009. — 64 с. — (Серия «Поколение», вып. 28). В лирической поэзии Алексея Порвина заключена критика лирического стихосложения. Это главный нервный узел его сочинений. Пьесы, внешне выстроенные по умиротворённым «общим» канонам поэтического письма — уложенные в строфы и строчки, с рифмами (точными или условными), прочитанные вслух, то есть единственно возможным образом осознанные, предстают выпадом, жестом разрушения традиционной просодии. Предложения, из которых состоит речь, в трансляции Порвина всегда обретают сложность и парадоксальность, так как требуют работы осознания. Даже расставляя существительные и сказуемые в краткой строфе (построенной по законам «мнимого афоризма»), ему удаётся пластически показать, какие потребны силы, чтобы одолеть косность силлабо-тонического стихосложения. Иногда возникает ощущение, что он заново осознаёт не только законы совместимости слов в предложении, строфе, но и вообще сам словарь, которым пользуется. Происходит это оттого, что изменённый, замедленный ритм чтения порождает скованность, замирание перед каждым словом, входящим в поле зрения. Будто бы необходимо каждый раз обращаться к внутреннему словарю, так как нет уверенности в правильном понимании употреблённого поэтом слова. Это порождает своеобразную аппроксимационную толчкообразную логику изложения. Прерывистую и нервную, трудную и изысканную. Лирическими силами и пунктиры, как чресполосица жалоб, осознаний, подозрений поэта, так и сам способ его прерывистого языкового изъяснения могут предстать асимптотой, огибающей колебания мира. Алексей Порвин пишет на особенном зыбком языке, который фокусирует смыслы только в момент говорения; высказанные, они так же быстро исчезают, как вообще свойственно мысли, порождённой напряжением самого процесса осознания. И стихотворения, ревизующие логику обыденного говорения, внешне не чуждые лексике философских максим, предстают зыбкими и исчезающими, как воплощённое на миг противоречие, как апория, которая может быть вот-вот разрешена, в конце концов, как обретённое чувство, составляющее вообще-то смысл нашего существования. Николай Кононов Прежде чем начинаешь читать стихи Алексея Порвина, замечаешь их чистый «внешний вид»: выверенные предложения, чёткое деление на строфы, часто регулярную рифму, однородность такой формы во всей книге. Это первое впечатление заставляет ожидать стихов, что и в образах однородны и подчинены строгим правилам. Но главной силой оказывается именно зазор между чёткой формой и разлетающимися образами. Из этих стихов узнаёшь, что можно диктовать правила своей руке и языку, а вместе с тем в душе праздновать торжество образов, если только не предаваться чрезмерности. Это остро чувствуется там, где сильнее всего напряжение между формой и образом, где они рискуют перестать составлять одно целое: «Но язык не помнит имён — / если слово есть, то — в глазах: / но они — безмолвны от слёз, / отвечавших дрожью на свет». Читатель, для которого написана эта книга, должен верить в твёрдость слов и хотеть видеть то, что они описывают.
Нужное ничто засекать, согрев / заповедь терпения дождевой / не-бедой, струящейся жизнь-травой, / говорить «я твой». // Ересь кожи, пальцев холодный блеф — / нерушимо тихнут в такой воде, / вера обретается здесь / нигде, / говорит «те-те». Анна Глазова Мария Похилайнен. Не верьте клятвам, сёстры
/ Предисл. Т. Морозовой. — М.: Время, 2009. — 112 с. — (Поэтическая библиотека)
Второй сборник поэта и переводчика, математика по основной профессии. Среди стихов Похилайнен важнее не «прямая» лирика, но стихи ролевые, построенные на жанровой и субъектной игре с масками, разного рода стилизации (от жестокого романса до возрожденческого сонета), более трагичные, пожалуй, нежели такого рода опыты Юлия Кима (но уступающие в точности и жёсткости Михаилу Щербакову).
Вы, милорд, давали слово чести, / И за взгляд сулили миллион. / А потом уехали в Манчестер... / Что за город? Да и есть ли он? Д.Д. Евгений Сабуров. В сторону Африки: Стихотворения и поэмы.
М.: Новое литературное обозрение, 2009. — 232 с. Книга поэта Евгения Сабурова (1946-2009) готовилась при жизни, а вышла практически сразу после смерти автора. В неё входят избранные стихотворения и трилогия поэм «В поисках Африки» (с авторскими поэтическими комментариями к каждой поэме, дающими дополнительную стереоскопию поэтическому высказыванию). Завершает книгу цикл стихотворений «Художник в старости», который тоже скорее поэма — о тяжёлой болезни и о том, как с ней жить. В нём доскональнее, чем в других стихах, объективированы биографические подробности жизни автора, переживания и непосредственные реакции на события.
Уменье видеть, слышать и молчать / столь сродственно уменью петь на крыше! / Оторванная задрана парча / до головы и выше. // Разыгрываем танцы на эсминце. / Большой противолодочный корабль / из Феодосии приходит принцем / и в Севастополь прибывает мизераблем. Дарья Суховей Новая книга покинувшего нас в этом году поэта содержит стихотворения, написанные в последние годы, и две поэмы — «В поисках Африки» и «Художник в старости». Некогда Сабуров начинал (вместе с Л. Иоффе и М. Айзенбергом) как вполне традиционный постакмеист, но с течением времени всё более и более разрушал эту полученную по наследству от Серебряного века поэтику. Такое разрушение, насколько можно судить, всегда было значимым, связываясь, прежде всего, с физическим взрослением и неизбежным старением. Данная книга целиком посвящена теме старости и положению человека, вынужденного сражаться со своим возрастом и одолевающими (и уже почти одолевшими) недугами. Расшатанная форма призвана иконически отобразить эти процессы, так сказать, не стесняясь в выражениях. Стихи Сабурова всегда были подчёркнуто физиологичны: сейчас это физиологичность особого толка — та, что обычно не выносится в условно «художественный» текст, почитаемая не вполне приличной и в бытовом разговоре, — в этой книге она получает убедительное утверждение как необходимый этап в понимании внутренней жизни человека.
Жизнь глупа, а смерть умна. / Невозможная природа, / исчезая год за годом / воскресает из говна. // Где же Робин Гуд? / Страшные собаки / рвут друг друга в драке. / Скоро нас порвут. Кирилл Корчагин Фёдор Сваровский. Путешественники во времени: Стихотворения
/ Предисл. Н.Самутиной. — М.: Новое литературное обозрение, 2009. — 424 с. — (Новая поэзия). Большая книга избранных стихов московского поэта (р. 1971), ставшего буквально за год-другой очень популярным. Ещё он известен как основоположник «нового эпоса» в поэзии. Действительно, в любом стихотворении Сваровского рассказывается некая история, выстроенная тонким подбором риторических ходов и нюансированием психологических деталей для создания вероятности, что «это было не со мной», но мало того, что не с ним, так ещё и с инопланетными биороботами. Этой теме была посвящена первая книга «Все хотят быть роботами». «Путешественники во времени» ощутимо отличаются — тем, что герои первой книги, хорошие роботы, — они как люди, у них взаимопомощь и чувства. А ещё есть люди, которые как плохие, слишком примитивные роботы. Такие люди ведут себя как механизмы, работающие по инерции или по заданной программе. Они так же легко ломаются от необычных событий и переживаний (Азиз, который ничего не может после разбития машины от несчастной любви, — «Азиз»), они так же не могут справиться с нестандартными задачами (Мария, которая отправила контуженного мужа жить на дачу, — «Муж Марии»), они так же нежданно холодно реагируют на трепетные вещи (два солдата, поедающие пирог с капустой, и загорелый Бог с сигаретой, являющийся пред их очи — «Один из нас»). Убедиться в этой основной идее помогает и второй, визуальный ряд книги — фотоколлажи Олега Пащенко из семейного архива Сваровского, однако подписанные далёким прошлым или глубоким будущим, другими планетами, малообычными топонимами.
открывает файл — / поёт Джафар Соиров // Запах дыма / редька и хурма / яблочная водка / картошка варёная // сумасшедший дедушка во дворе / снимает грязный халат // зачем-то / странное дело // как будто жизнь / прошла Дарья Суховей Вторая книга лауреата премии «Московский счёт» и финалиста премии Андрея Белого.
Из предисловия: «Мне кажется, что Фёдор Сваровский оказался столь успешен в своём поэтическом проекте потому, что он сделал предметом высказывания самые востребованные, самые дефицитные на сегодняшний момент ценности — в форме, позволяющей этим ценностям максимально проявиться». Речь идёт о материале, положенном Сваровским в основу его микроновелл (масскультурный sci-fi трэш, фактически ставший общим тайным языком, опознавательным знаком для определённой страты интеллигенции — отсылаю к статье Станислава Львовского и «Воздуху»). Действительно, обращение к упрощённым, универсальным клише может вызвать гораздо более бурную психологическую, катарсическую реакцию, нежели обращение к конкретным «случаям из жизни» (психологический механизм этого эффекта, наверное, заслуживает отдельного обсуждения). Однако первый раздел книги — «Замечательная жизнь людей» — как раз и посвящён таким вот «жизненным сюжетам», вызывающим не меньший эмоциональный отклик, чем стихотворения «о роботах» и «о пришельцах». Возможно, подготовленный читатель воспринимает трагическую судьбу бывшего дайвера Игоря Ножакина, искалеченного мужа Марии или белой мыши полковника Ерёмина с той же степенью остранения, с какой воспринимал пришельцев и путешественников во времени: ... совершенно иным был неистовый, нетерпеливый Юрий / как-то году, кажется, в 1939-м / он за один день выстроил большую баню с каменной печью / истопил её, залез туда и напился / а к полуночи сжёг эту баню к свиньям собачьим / односельчане уважительно звали его Юра-о́гня. Одновременно фотографии, иллюстрирующие книгу, рассказывают нам некую историю путешествий во времени, историю, полную лакун, однако оставляющую простор для домыслов — обрывочную хронику Будущего. Таким образом, перед нами, фактически две книги, — книга написанная и книга, существующая лишь в воображении читателя благодаря опорным точкам-фотографиям и подписям к ним (фотографии аутентичные, подписи к ним — нет). Существующий текст пересекается с несуществующим по касательной в разделах «Это будущее», «Теория струн: Шамастам и Вардария» и «Путешественники во времени». Мария Галина Михаил Свищёв. Последний экземпляр.
М.: Воймега, 2009. — 72 с. — (Приближение) Первая книга поэта, близкого кругу журнала «Алконостъ» (именно там, а также в альманахе «Окрестности» были в своё время первые публикации Свищева). Значительную часть книги составляют жёсткие (но не лишённые сентиментальности) баллады, наследующие отчасти раннему «Московскому времени», однако в книге представлены и бескомпромиссные опыты самоанализа лирического «я», выполненные свободным стихом.
с точки зрения сходства / мёртвые убедительнее живых // но правдивей всего / бронза передаёт то / что при других обстоятельствах / никогда не сможет / стать бронзой — / складку шинели / трепетанье глазного белка / мягкие ямочки / на подбородке младенца Елена Спирина. Штандер — стоп: Стихи.
Н. Новгород, 2009. — 16 с. Сборник нижегородского поэта, редактора альманаха «Дирижабль». В стихах Спириной звукописная реакция на многообразие мира претворяется порой в постфутуристических, порой — в неоконкретистских опытах (не случайно то, что Спирина выступает и как автор для детей — в её «взрослых» стихах явственно присутствует игровое начало).
август прост. / отошли воды. / рубит хвост. / терпит роды. Евгений Стрелков. Молекулы.
Н.Новгород, 2009. — 16 с. Небольшой сборник нижегородского поэта. Поэзия Стрелкова восходит к дадаистическим и сюрреалистическим корням, сращённым с опытом восприятия позднесоветской и постсоветской гротескной реальности, которая сама по себе предстаёт объектом трансгрессивного восприятия.
арзамасская пустошь низины болота тёша / мост через тёшу сосёт ледяную кашу / пополам с железом — / когда-то железо мыли / так и намылся мост / обмылок мытных времён // сосульки льда — на сезон / сосульки железа — надольше: навек / или / на три четверти / человек / состоит из воды с малой долей железа / — и во рту оскомина / как от пореза Д.Д. Фотис Тебризи (монах Елисей). Чёрное солнце эросов
/ Предисл. А.Таврова. — М.: Центр современной литературы, 2009. — 140 с. — (Мемориальная серия «Русского Гулливера») Посмертное собрание стихов Фотиса Тебризи (монаха Елисея; 1972-2003), грека по происхождению, родившегося в Узбекистане, проведшего годы в монастыре Афона и скончавшегося в странствиях по Средиземноморью. Представленные тексты часто структурно сходны со средневековой христианской литургией в её наиболее «индивидуальном» варианте (Роман Сладкопевец, Грегор Нарекаци). Они «надличностны» и конструируются из строго определённого набора символов, отсылающего к тем или иным духовным практикам или каноническим книгам. Христианская теодицея обогащена влияниями других восточных традиций — прежде всего, суфийской (в лице Руми, любимого поэта Тебризи). Издание интересно, прежде всего, как свидетельство во многом уникального для нашего времени духовного и экзистенциального опыта, которому подчинены стихи.
Чёрная ночь светла. / Лепестки цветов душистых / Манят нектаром пчелу. / Но мраком незримым окутан / Ввек не гаснущий день. / И радостно безумному / Зреть ангелов, нисходящих / В безмолвии светлого мрака. Кирилл Корчагин Книга — несомненное событие, происшедшее на стыке двух культур: поэтической и тысячелетней культуры христианского исихастского «делания». Сборник стихов поэта и афонского монаха, мистика и странника, нашедшего конец земной жизни в дороге, читается на одном дыхании — настолько вошедшие в него тексты едины в явлении мегатекста-молитвы, включающего в себя и личность автора, и Возлюбленного Адресата его стихов. Однако это «единое дыхание» сверхнепросто даётся лёгким современного читателя, которому нужно ещё научиться дышать разреженным воздухом вершин мистической лирики, явленных миру духовными предшественниками Фотиса Тебризи — Симеоном Новым Богословом, Руми, Сан-Хуаном де ла Крус, Томасом Мертоном.
Ожили улицы полуночных Салоник, / И я спешу средь ночи, но куда? — / Быть может, взять бутылку и испить / Красивого «краси», чтобы забыться? / Но Ты — один предел моих скитаний. / Раскрыты южной ночью для Тебя / Все ставни опозоренного сердца. Сергей Круглов Владимир Тучков. Майор Азии: Стихи.
М.: Изд-во Р.Элинина, 2009. — 58 с. Сборник стихотворений известного московского поэта, прозаика, эссеиста, перформера составили тексты разных лет. Свободный стих здесь соседствует с регулярным, сугубо иронические опыты — с концептуалистскими, своего рода «почвенная психоделика» — с конкретизмом, соцартовские мотивы причудливо обретают сугубо лирическое измерение, личное же высказывание остраняется реалиями иного семантического ряда. В этом смысле стихи Владимира Тучкова в значительно большей степени, нежели его проза, говорят о метастиле московского андеграунда (круг легендарного клуба «Поэзия») конца 1980-х.
вырыл землянку / стал жить в мезозое / хорошо — / все вымерли Д.Д. Сергей Уханов. Дерзкий язык.
CПб. — Тверь: Kolonna Publications, 2009. — 128 с. — (Vasa inquitatis). Сергей Уханов (р. 1976) пишет жёстко, телесно, физиологично, поэт никогда не читает стихов вслух, потому что, по всей видимости, высказывание предельно интимно — и это принципиальная позиция (впрочем, в интернете стихи обнародуются автором, вызревшие, по мере написания некоторого блока). Можно в связи с этими стихами ещё раз вспомнить о внутренней речи как о движителе эстетик современной поэзии — и попробовать вычертить некоторые схемы, круги. Скорее, в предтечах Павел Улитин и Дмитрий Волчек — но эти авторы, можно сказать, близки Уханову по интенциям, по степени обнажения этой самой внутренней речи. В соратниках — Александр Ильянен и Николай Кононов, но это приблизительный круг общения. Если говорить о более широком культурном контексте, то это и Вагинова спесь, и кафкианская трезвость и нервность. Безумие особого рода, напряжение — то, чего мы никогда не скажем вслух, ибо страшно помыслить. Эстетический / риторический диапазон, однако, широк. Вот замкнутый в себе росток европейского неомодернизма:
к. писал от некоторой тяжести желудка / маячил свет обрыв руки брюзжание письма / две папки фотография достойной жизни // как бы я маячил в этой дали (?) / тщедушным потрохом окрылённой печалью / лирическим как некролог — убогая / мертвецкая возня
Вот тугая грамматика Михаила Ерёмина (кажется, Уханов — единственный автор, который хоть чуточку наследует этой уникальной традиции развития русской поэзии, причём делает это вполне развёрнуто и самоценно)
зиждительны свободы / мнимости прекословья / перья заступлены / ночлежки облачены / светом дня (деньское / вышныривает наружу / но отчего не вязнет) Дарья Суховей Первая книга петербургского поэта, являющаяся по сути собранием избранных текстов за пять лет. Наследуя постперестроечной лирике Дмитрия Волчека и, может быть, Николая Кононова — тот же сплав эротизма и топографии, общая негативная установка по отношению к себе и к миру, — Уханов приходит к дегуманизированным текстам, имеющим не так много аналогов в современной поэзии (Валерий Нугатов, "Результаты фиксаций" Павла Жагуна). Впрочем, это скорее нормальная ситуация. В тематическом отношении Сергей Уханов проявляется как антипод Ярослава Могутина, что во многом показывает способ бытования маргинала в ситуации шоковой смены парадигм — на место демонстративности приходит тенденция к созданию новой модели "подпольного человека". Любопытно, что у более младших питерских авторов, продолжающих линию Уханова (Тимофей Усиков, Никита Миронов), намечается тенденция к демократизму — как в области формы, так и в области содержания.
так говорит пизда пизде / как заебали люди все / и тешит правою рукой / свою могилку под ногой / пизда пизду боготворит / а маленький во сне гудит / я ненавижу сука блядь / отца и мать Денис Ларионов Борис Херсонский. Спиричуэлс: Стихотворения.
М.: Новое литературное обозрение, 2009. — 384 с. — (Новая поэзия) Собственно цикл «Спиричуэлс» занимает всего два десятка страниц этой большой во всех смыслах книги; остальной корпус составляют ещё пять блоков, вернее, книг, так и озаглавленных: «Книга скитаний», «Книга сражений», «Книга видений», «Книга молений» — и, наконец, «Стихи о русской прозе». Книги эти в свой черёд складываются из протяжённых циклов — открытых, незавершённых; об этой открытости свидетельствуют и легко соотносимые с тем или иным циклом новые стихи, ежедневно появляющиеся в живом журнале borkhers'а, чья невиданная работоспособность не может не вызывать восхищения (а у кого и раздражения). Пять книг Бориса Херсонского, вышедших в Москве за последние четыре года, образуют сложную и труднообозримую целостность; мы уже можем оценить, прямо скажем, величие замысла — дать некий наиполнейший компендиум личного — зрительного, слухового, житейского, профессионально-врачебного, мыслительного, читательского (читательского — едва ли не в первую голову!), исторического, наконец, опыта. Не говорю уж об опыте религиозном, цементирующем, если можно так выразиться, прочие опыты. Сюда же — и опыт (дар!) воображения, позволяющего, при всей определённости авторского голоса, избегать прямого лирического говорения. Голос Бориса Херсонского транслирует множество — целый мир — разнообразных мест и времён, персонажей, артефактов, сюжетов, стоп-кадров...
Цитировать здесь стихи нет смысла: две-три строфы ничего не скажут о большой и разнообразной книге, а стиль Херсонского читателям «Воздуха» и так хорошо знаком. Аркадий Штыпель Основу книги поэта (р. 1950, Одесса) составили стихи о разных отношениях с божественным и диаволическим, о непознаваемой стороне мира. Толстая книга разбивается на несколько — действия в духовной сфере — от запева спиричуэлс (в самом слове — и христианство, и спиритизм!), то есть песен, обращённых во хвалу Господу, — до нескольких книг: книги скитаний, сражений, видений, молений. Эта структура, дробящаяся на подциклы и на отдельно друг от друга воспринимаемые стихотворения, подчёркнута оформлением Владимира Смоляра, бесконечно фрагментирующим фотопортрет автора — в простых рубашке, джинсах и туфлях, и эти фрагменты перемигиваются на фоне авторского чтения в приложенном к изданию компакт-диске. Завершается том разделом «стихи о русской прозе», заново переживающим классические произведения русской литературы и восполняющим лакуны в разговоре о потустороннем, мистическом, магическом. Масштабностью книга стихов сама похожа на роман, с зеркалом заднего вида в конце, для отражения в колодце контекста.
Ночью какая-то тварь приходила к избе, тёрлась об угол сруба, / оставила клочья шерсти, серой, седой жёсткой. / А хозяин спал непробудно — на автопилоте из клуба / пришёл, завалился, проснулся, тоже покрытый шёрсткой. Дарья Суховей Наталия Черных. Похвала бессоннице: Стихи 2006-2008 гг.
/ Предисл. С. Завьялова; Л. Вязмитиновой; послесл. Ю. Орлицкого. — М.: Центр современной литературы, 2009. — 148 с. — (Русский Гулливер).
Новая — восьмая — книга стихов московского поэта. Точнее, это фактически два авторских сборника, «Книга элегий» и «Похвала бессоннице», под одной обложкой. Для Черных важен не только ритуально-молитвенный и прихрамовый миры, но и неожиданный мифологически-культурный реестр, некоторый личный ассоциативный код, включающий ряд «говорящих» для лирического «я» сюжетов и мотивов (будь то древнеирландская мифология или история Древней Руси, песни Егора Летова или московская топография). Все различные голоса Черных принадлежат единому лирическому субъекту (и это касается даже диалогически устроенных текстов), изменяющемуся в зависимости от условий, обстоятельств и контекстов, но не забывающему о собственной целостности. Возвышенность поэтического языка, — во многих стихотворениях принципиальная, не чуждающаяся порой и стилизаций, — соседствует с просторечием, неофольклорным заходом, максимально реалистической картинкой.
Ей несколько неловко в обществе святых, / утопленница поджимает губы / и замирает, бледных глаз ледок / не тает; светятся лица её уступы. / Ей странен тёплых высей говорок. Сергей Черняев. Зелёное солнце: Стихи
/ Предисл., сост и подгот. текста. М.Красикова. — Харьков: Эксклюзив, 2009. — 96 с. Книга трагически погибшего харьковского поэта и философа Сергея Черняева (1970-2002) включает два его самиздатских сборника. В лучших стихах Черняева, несмотря на порой возникающую маньеристскую интонацию, чувствуется постановка задач, близких «эзотерическому андеграунду» — от Георгия Недгара до Юрия Стефанова.
Мы в рабстве у пленившего нас мифа / И дух пленённый отторгает свет / Взгляни глазами Зевса на Сизифа — / Ни камня нет ни наказанья нет Анатолий Щукин. Успение стиха: Сборник стихотворений 1960-2008.
М.: Европейские Издания, 2009. — 346 с. Первый сборник — точнее, собрание стихотворений — московского поэта Анатолия Щукина, участника легендарных чтений на площади Маяковского, публиковавшегося в самиздатских журналах «Бумеранг», «Феникс», «Сирена». Поэзия Щукина в значительной степени находится в поле поиска смогистов и близких им поэтов: открытое гражданское начало совмещено с сюрреалистичностью образов, а почвенные мотивы преподносятся как формы неоавангардного поиска.
И песенки бульварной недозволенность / И кирпичом скрипящая тоска / И волосы твои о волосы / Твоих волос неправильный оскал Д.Д. Эра Эроса
/ Сост. Юлия Андреева. — СПб.: Реноме, 2009. — 478 с., ил. — (Серия «Петраэдр», вып. 16) Том стихов и прозы на эротические темы, вышедший в серии «Петраэдр», выпускаемой Александром Смиром и Юлией Андреевой, проиллюстрирован петербургской художницей Анастасией Нелюбиной. В предисловии популярного писателя Дмитрия Вересова говорится об истории эроса в мировом искусстве и истории русской литературы как поля свободы, с выводом, что «сексуальная революция [в русской традиции — Д.С.] ... так и не привела к появлению сколько-нибудь заметных собственно эротических произведений, которые, в отличие от того же Запада (впрочем, теперь в той же степени и Востока), остаются в сфере маргинального, «досугового» чтения». В книгу, которая числится автором предисловия именно по этому странному ведомству, вошли произведения разных жанров (от афоризмов до повестей, а вот поэзия преимущественно традиционных форм, даже верлибра немного, правда, Дмитрий Чернышёв, Алёна Василькова, миниатюры Смира). География напечатанных поэтов также впечатляет, тематика стихов — преимущественно любовь мужчины к женщине, реже женщины к мужчине, практически без иных вариантов.
Ты Сегодня Вчера Захотелась / Ты Сегодня Вчера Танцевалась / Ты Сегодня Вчера Хохоталась / Целовалась И Сразу Исчезлась (М. Вяткин)
Как мне лежать меж вами хорошо / Нагие безрассудные мужчины / Вы влюблены, вы колетесь щетиной / Вы отдаётесь телом и душой (Света Литвак) Владимир Эрль. Кнега Книга и другие стихотворения.
CПб.: Юолукка, 2009. — 58 с. Авторская книга Владимира Эрля «Кнега Кинга» была написана в 1965-67 годах, т.е. 18-20-летним автором. Это годы, когда традиция заумного минималистического визуализированного письма в русской поэзии практически не существовала. Футуристы и дадаисты были малодоступны, а Кручёных и Алягров (доказано, что молодой Роман Якобсон), соавторы «Заумной Гниги» (1915), были ещё живы, но основательно забыты в официальной советской стране. Самиздат только начинал нарабатывать себя, разворачивать крылья. В последующие времена «Кнега Кинга» частично печаталась в самиздатской периодике и в периодике 1990-х годов, а книгой издана впервые через 40 с лишним лет после написания. В Кнегу вошли однострочные, однобуквенные, знакопрепинательные, визуальные стихотворения, а также несколько несколькострочных стихотворений, протяжённостью до верлибрической миниатюры. В издание, помимо Кнеги Кинга, включены несколько других визуальных стихотворений (1967-1969), где организующей силой является сетка, пересечения между словами, структура, топологически сходная с кроссвордом («Нашествие таракана», «г:иль...» и др). Завершает издание «Роман в стихах» (1966), который называется «Вова», — прозаическая миниатюра, где обрывы слов и опечатки текста отображают следы музицирования на пишмаше:
Хряк Муронов где-то как-нибудб / или кк я не знаю наверное как-то оте / лье где ннннннннны // когда независимо или неожидан / о возникло изображение // нет но наверно изображение ме / длено улыбнулось компоты умирали не / хотя в желудках не знаю я
И мои любимые стихи из «Кнеги Кинга», хотя бы четыре штуки, которые можно цитировать подряд в строку:
ж / ж / чиж; кон / ь / был свеж; опчатка / л=д; як ык Дарья Суховей
Дополнение: избранные сборники малой лирической прозы
Екатерина Завершнева. Сомнамбула.
СПб. — М.: Лимбус Пресс; Изд-во К. Тублина, 2009. — 272 с. — (Русское зарубежье. Коллекции поэзии и прозы) Вот книга, состоит из трёх частей. Всё действие на грани сна и яви. Повествование запутано в клубок, вернее, в расходящиеся нити. У каждой обозначенный обрыв латинскими и с цифрами ходами, как шахматные сдвиги, но не два, а три-четыре, что́ это — невемо. То ль принцип гипертекста, будто бы записанный со сбивчивых рассказов (сеанс психоанализа иль сны, спечатанные с памяти нетвёрдой), и повторяются и что-то говорят, а может, ничего, не повторимо. Однако к завершенью книги ли, де-структурированного ли романа, — рассказы. Стиль их видится ясней, какие-то подробности подробней. В конце пути нежданный поворот, всего лишь несколько стихотворений. Они как будто ключ, но если ключ, снурок его напутан и надорван. И прозою не пишется обзор про книгу эту...
Я просыпаюсь на уроке истории, потом на уроке химии, надо мной на деревянной крестовине горят четыре светильника, четыре пробирки с яркими жидкостями. Красный, зелёный, жёлтый, голубой. Из голубой пробирки вниз льётся раскалённый воздух. На столе — лужа. В соседней комнате пожар. Люди спасаются, кто как может. Толпа застряла в узком школьном коридоре. А ну вас, с вашей алхимией, думаю я. И засыпаю снова. Дарья Суховей Евгений Стрелков. Воздушная Арктика.
Н. Новгород, 2009. — 16 с. Цикл новелл нижегородского поэта, выстроенных как видения или притчи, пронизанные логикой сновидения. Микротексты не столько связаны тематически, сколько соположены по сходству самой структуры.
Этот дом устроен непросто. Наверх ведёт винтовая лестница, лентой исчезая в стенах и петлёй повисая в воздухе. Многочисленные термометры, барометры и ареометры встречаются на каждом шагу. Медные трубы различного назначения пронизывают этажи: одни для отопления, другие для вентиляции (доносить в подвалы озон грозового неба). Третьи — для переговоров (здесь не признают телефона). Д.Д.
|
