1.Шесть дней дул ветер, а на день седьмой
Дождь начался, и шёл он сорок суток.
А сорок первый был уже зимой. Тогда, взрывая пеной первопуток,
Приехал к нам облезлый человек
В крови от рельс и станционных будок. (Приказ о нём летел в тоннелях рек,
Под крышкой льда пустынным зверем воя.)
Он видел знаки на изнанке век И с виду был недружен с головою.
Был странен и вонюч его тулуп,
А рядом с ним ещё сидели двое. Тот год был праздник. Дым валил из труб,
На каждой печке женщина рожала,
На каждой ложке был куриный пуп, И масло по локтям змеёй бежало.
Здесь стол был яств, здесь толоконный лоб
Сиял блином, полтина дорожала, На каждой лавке парень девку ёб,
И краснощёкий седовласый Боже
Сидел в углу, как именинник-поп. ...И он вошёл, и эти двое тоже.
Запахло ржавой кровью и ослом,
И дикая разбойничая рожа Одна в трёх лицах встала над столом.
И был в руках у первого, солдата,
Мандат с печатью «главный костолом», Но это было видно без мандата:
В дыре штанов с обломками костей
Зияли жерла ран, набиты ватой. Второй, рыбак, уставясь на гостей,
Был также хром, но боли он не чуял,
Как будто дух, лишённый всех страстей. А главный так сказал: «Во тьме кочуя,
Я был, как крот, и голоден, и слеп,
И к вам теперь пришёл, и не хочу я Просить, как подаянье, потный хлеб.
Идём за мной — вам солнце станет хлебом.
Сломайте свой постыдный ветхий хлев — И кровь, вином польющаяся с неба,
Омоет плод грядущих городов!»
(Он говорил «вином», но, видно, не был Ни разу пьян от солнца и плодов,
Когда искал в вине кровавых меток!)
И мы притихли от подобных слов И не спешили спрыгнуть с табуреток.
Мы видели — он голоден, избит,
Несчастный ум, как крейсер, зол и меток И без причины обо всех скорбит.
И, так решив, к столу их пригласили:
Сам чёрт бывает мягче, если сыт. Но он вспылил: «Вам говорю, не в силе
Ваш стол алчбу голодных утолить!
Как ваши деды вечно жрали, пили, Так ваши внуки будут жрать и пить,
Не утоляясь, как морской водою!
Сегодня мне, чтоб вас освободить, Одна лишь ночь дарована судьбою,
Назавтра будет поздно. Взяв детей,
Постройтесь и идите к водопою, Где встанут рядом кроткий и злодей
И, плоть омывши, обретут свободу
От тяжести величия людей, Безжалостно растущей год от году.
Вам и сейчас не надо перемен,
А через год, величию в угоду, Ваш мир срастётся с временем, смирен».
Так говорил он, явственно сияя,
А в это время, ставши у дверей, Его друзья, секунды не теряя,
Достали из-за пазухи штыки
И, на себе заточку проверяя, Мозги и члены стали сечь в куски.
Все обмерли. Такого мы не ждали.
Такого мы, простые мужики, Не вынесли. Иконы зарыдали,
Растаял снег с шипеньем за окном,
Как бычьи очи, закипели дали — И вдруг сверкнуло голубым огнём
Из-под земли, из погреба, с конюшни —
И вспыхнул дом. Они остались в нём, А мы бежали прочь из гари душной.
2.
Мы знали: был приказ с названьем «CREDO».
Никто его ни разу не прочёл.
О чём он был, забыли даже деды. Мы сеем хлеб, разводим птиц и пчёл,
Тучнеют златошёрстые телята.
Земля цветёт, не ведая ни в чём Насилья, разве в памятную дату
Бычка заколем... Впрочем, этих дат
Почти никто не помнит. Нынче свято Всё то, что по-людски: ребёнок свят,
Священен час обеда и досуга,
Кувшины вин, где тает виноград, Священна ночь любви и утро плуга.
И я священен так же, как пророк,
И ты, моя весёлая подруга. Когда ты рвёшь на пастбище венок,
Десятки тысяч кормовых тюльпанов
Дохнуть боятся подле нежных ног. С утра в ключах колючего нарзана
Отгонишь лёгкой бабочкой твой сон —
В чернилах тёплой соли океана Уже под вечер вновь вернётся он,
Десятки лет не думая меняться.
(Мы не считаем лет: таков закон — Не нужен счёт, чтоб просто наслаждаться,
И чем считать, ведь лету нет конца.)
И ты лишь розой стала распускаться, А дочь твоя уже манит отца
Едва цветущим лоном, но налитым
Плодом груди, но свежестью лица. Так мягко в нашем мире монолитном,
Где время мудро носит имя «soft»,
Вросли комли дерев в палеолите, А ветви нежно гладят Гончих Псов.
И горы, и долины мягче тени.
Во льду воды не тлеет прах отцов, Они встречают милых привидений —
То наши внуки эльфами кружат.
Мгновенность смены смерти и рожденья Убила время. Заросла межа. 3.Я отложил прочитанный буклет.
«Всё это так, — сказал он мне, кивая. —
Я сам живу здесь скоро триста лет». И я воскликнул, недоумевая:
«Тогда зачем же едем мы вообще?»
Он усмехнулся, стёкла поднимая: «Смотрящий вдаль сквозь танковую щель
Прав в частности, но в целом он обманут
Ошибочною мерою вещей, Не замечая свойств иного плана,
Неясно проступающих пятном
На лике мира светлом и желанном, Свидетельствуя больше об ином.
Теперь, однако, некогда возиться —
Сегодня на досуге перед сном Перечитай последнюю страницу.
Сейчас мы едем, — он нажал педаль. —
Я должен показать тебе больницу». И, газанув, мы двинулись туда.
|
