ЛОСКУТНАЯ ОДА
сорочий хвост Скорины
избой прищемлен
первочитальня
квантовая друза
ещё с тобой под груздем почитаем
на трасянке
а скатерть лобная
хохлатка
палаточных птенцов не удержала
держава-птичница в подоле унесла
оранжевых цыплят
окрест теперь пестрят
а нам оставлена палатка — не палатка
почтовый камень угловой
куриной памяти закладка
с позором
изгнан
сплин
в клубах цементной пыли
отбойные читают молотки
хромую смету первой полосы
и на берёзках выросли усы
привстав на цыпочки
с недетской крутизны
за парком наблюдает колесо
бери покруче
уже до солнца нам рукой подать
внизу ещё ребячатся сады и рощи
помилосердствуйте
цыганщину поразвели
рассыпали кругом платки да тряпки
червоно-белые
русалочьи мелькают пятки
им всё бы салочки да прятки
а впору о порядке порадеть
им скучно
но за уборку
намылить ворот
пропесочить город
уж на вокзале веник и метла
с перрона — прочь сомненья
скатертью дорога
цветные господа
да хорошо бы реку приподнять
за краешек
чтоб кровь бойчее потекла
как в Слове
на Немизе
уже как медленно
ещё поторопить
поломана зимы указка
подтаяла морозная халва
напрасны ледовитые посулы
нагие выбегают первоцветы
на прежние вельможные катки
вмиг
песнопением холмы раздеты
танцуют белые да алые цветки
сады не вымерзли
вы слышите
всего нужней живым
хвала и ласка
пасхальный свет слегка рассеян
и от избытка близорук
а ветер на осинах зелен
и голосует лесом рук
глашатаи мертвецкой воли
занозой в голубом глазу
сморгнуть занозу
прослезиться
что ли
кусачий норов хуторской
не спросят вора
кто такой
за око спросят око
всё проще
в поле и в лесу
квартал берёзового сока
немного мутноват
над крышами дрожит осока
курится мат
чуть не сошла с ума
сегодня видела сама
под окнами когорта марсиан
прошла
в скафандрах расписных
один из них
мне палочкой волшебной помахал
пришлец
нахал
сейчас бы от такого родила
оболган
сахарная голова
твой клейкий алфавит
он не слетает с языка
и в пылком сердце не горит
зато он всему свету говорит
заглавные слова
ты понял
учитель на пути в Ерусалим
захвачен на мосту виденьем Хама
такой же вырастает властелин
строитель храма
косая прядь упала из-под шлема
на совести студенты Вифлеема
мне скажут
победителей не су
и всё же
зарубите на носу
* * *
1.
Дуплетом выпалило лето —
шампанские дымят букеты.
Тумана рыхлое вино
грядёт в открытое окно.
Как вор, вдыхаю эти вина,
к утру из горла войлок выну.
2.
Я пил. Я опрокинул сад.
Скользнуло озеро со звоном.
Осколки пахнут Аронзоном
и рыбки медленно висят.
* * *
Ирине Кодюковой
в дивных яслях разговора
на ресницах-полюсах
несказанная свобода
и синица в небесах
в январе апрельский порох
город вымыт рукавом
я скажу тебе, кто дорог
не забуду ни о ком
я хочу проговориться
всю кручину разогнать
январю как очевидцу
половицей простонать
это я в потьмах сургучных
заблудился и пропал
и супругов неразлучных
зарубил и закопал
это я ягнят безгласных
лютым голодом морил
а себе на углях красных
сердце верное варил
ты меня из всех неверных
избери и порази
а невинно убиенных
исцели и воскреси
хорошо звенит синица
над еловой головой
разговаривает птица
пререкается со мной
в крепком воздухе субботы
воскресение растёт
и никто твоей свободы
у тебя не заберёт
и ничья божба и злоба
не прибавятся ко мне
разрешительное слово
разгорается во тьме
ТРИСМЕРТНИК
1.
навстречу шёл обосcанный котёнок
разевая молитвенный рот
его нарочно не убили
раздавили живот
ты подняла смертельной вони комок
выбирала из косточек блох
завернула в тряпицу божественный мох
к утру ребёнок высох
2.
ещё ты в поле и в лесу
танцуешь и целуешь в сердце
ещё ты в трепетных листах
и в убиенном иноверце
он так уродливо лежит
на людной площади базарной
и, оскользаясь, кровь бежит
по мыльной плитке тротуарной
он был ливанец или жид
с его оскалом некрасивым
он в наш торговый монастырь
пришёл с уставом нечестивым
ещё ты в этом остром горле
в его слепящей красоте
ещё ты в каждой чистой жертве
на тротуаре — на кресте
ещё ты в поле и в лесу
танцуешь и целуешь в сердце
3.
я чёрных детей гниющих
ангелам предпочту
ангелам с влажной речью
и ножницами во рту
на перьях ночи висящим
совеющим над детьми
но ангел-чернорабочий
в работу меня возьми
из серой пугливой глины
из рыжих моих костей
воздвигни ковчежец дивный
для чёрных гнилых детей
из серой пугливой глины
из рыжих моих костей
воздвигни ковчежец дивный
для голых ночных людей
* * *
Тамаре Лаврентьевой
не люби её
слышишь
водку её не пей
говор её татар
табор её цыган
гжель её бомжей
водку её не пей
не люби её
слышишь
ветхий люблю китай
север её и юг
и на пруду трамвай
так я её люблю
слышишь
ДУША МИЛОЙ ФРАНЦИИ
Эв Сорин
ошибаетесь
франция
мрачная страна
мы бы уже
не могли жить
в белоруссии
слушали
минское радио
полный отстой
где культура
парижане
поверхностны
это им не надо
идти в глубину слов
они скользят
тьма нательная
вещая слепота
где мы где мы
глаз слышит
где хочет
не вернёмся
оставайтесь
до свидания
* * *
обыкновенный мальчик обыкновенный
не обольщайтесь дима
сказала Богатая Тётя
это она о тебе сказала
мой необыкновенный
загляни в свой мрак
говорила она
когда закроешь глаза любви
найдёшь его там
и с закрытыми глазами
познаешь
ничего не стоит этот прах ничего
это она о тебе говорила
мой свет
не обижай лучезарную сестру твою
не закрывай глаза
не бойся
ЛЮБОВЬ БЕЗДОМНАЯ
Монах Вера, второй его крик
1. Мертвец и Весна
Хватит морозить голову —
Поговорим о весне!
Про человека голого,
Что в коне!
Когда мертвец в пути встречает Ангела —
С глаз долой пелена!
Ты вся была — дыханье ладана,
Моя Весна!
Кругом сады дымились мая,
Яблони цвет красиво падал,
А посреди земного рая
Воняла какая-то падаль!
Но ты во мне признала Человека
В сугробе свадебном весны!
И лепестки белее снега
С чела убрала головы!
Уже в земле она хотела схоронить
Богатыря молодого останки,
Но жизни трепетная нить
Зажглась под пальцами русалки!
Как радости цветок — подснежник —
Листочки к небу протянул,
Я от твоих касаний нежных
Оковы смерти отряхнул!
Русалка, может, ты не знала,
Как смерти одолеть закон,
Но вдохновенно облизала
Меня целебным языком!
Где доктора не помогли бы,
Когда уже была гангрена! —
Ты мертвеца достала из могилы,
Вылизала глину из колена!
У, как возликовала милая,
Услышав первый рёв страдания!
Смотрел как будто из могилы я
На мимолётное создание.
«Не трогай, дева, мертвеца...» —
Из горла вырвалось без звука.
Была ещё такая мука —
Двигать скулами лица!
Весна хохочет: «Настрадался
По лесам, по полям!
Если мальчик твой поднялся,
Встанешь сам!»
Когда русалка подносила
К моим губам бокал вина,
Я понял: бешеная сила
В красоте заключена!
Ты сразу голая была
Внутри бушующего сада!
У, ярость-услада —
Прошибла мне рёбра игла!
Зачем сокровищем земли
Весна раскрылась мертвецу?!
Слёзы градом потекли
По счастливому лицу!
2. На иконе — люди-кони!
Вот так бывает, если оба
Вдруг обезумели от счастья!
Вот так бывает, если двое
Очумели от счастья!
Мы в поле голые бежали,
Вдали от жестоких людей, —
Вдруг, как лошади, заржали —
И превратились в лошадей!
Она бежала,
Он — за ней!
Земля дрожала —
Гон коней!
Мы кувыркались на поляне,
А кони мчались над полями!
Вдруг с душистого холма
В небо ринулась она!
Салюты брызг из-под копыт —
Звездопад!
Вот так бывает, если двое
Очумели от счастья!
В камине, в зареве, в огне —
Клубились лошади и кони, —
Как на иконе, —
У конезрителя в окне!
Когда ты видишь хвост кометы
И гриву Млечного Пути,
Чудак, пойми, что в космосе коня ты
Сумел горячего найти!
Взмывали кони над холмами,
Зевала родина в тумане!
Вот так бывает, если оба
Вдруг обезумели от счастья!
В хмелю переплетались гривы,
Я морду клал тебе на круп!
Мы были как метеориты —
И никого вокруг!
Я больше не был никогда
Конём!
Но не забуду никогда
О нём!
Уже на рассвете, спросонок,
Я выглянул из глубины:
В мешочке каменном Луны
Стучал копытцем жеребёнок!
3. Докзиморо! Ревтете!
Сразу двинулись леса:
Дубы вкатили барабаны,
И сосен красные органы
Несут вдоль неба голоса!
Голоса дудят повсюду:
Ду! Ду! Ду!
Бы! Бы! Бы!
Ду! Ду! Ду!
Бы! Бы! Бы!
Никор! Никор! Никор! Никор!
Кивет! Кивет! Кивет! Кивет!
Суккорача!
Суккорача!
Пучки цветов
И кипы травы
Со всех боков
Кличут голосом трубы!
Голоса трубят-трубят:
Зыро!
Зыро!
Никиподснеж!
Зыро!
Зыро!
Никиподснеж!
Тикилю!
Тикилю!
Тикилю!
Пеньки, орешки,
Крапива и сыроежки, —
Реки излучину окинь, —
Все для Них плетут венки!
Они — коней Адам и Ева
(Он в Ней, Она вокруг сидела!), —
Одно животное отныне,
В любви дрожали, как родные!
Голоса:
Бликизя!
Бликизя!
Зюлязя!
Зюлязя!
Докзиморо!
Ревтете!
Докзиморо!
Ревтете!
Оленя бег и зайца скок,
Медведя рык и рыси прыг!
Идут отряды-насекомые, —
Чему так рады незнакомые?!
Я смотрю вокруг рассеянно:
Как плохо я знаю зверьё и растения!
Голоса:
Брызе!
Брызе!
Киволдведьме!
Сорогино!
Киволдведьме!
В общем, спелась вся природа —
Столпотворенье дикого народа:
Кусты, куницы, муравей и мох,
Ликуя, встретились, — кто мог!
Они со всех концов Земли
Нам поклонились до земли!
В общем, нас на Трон Природы
Усадили все народы
И породы:
Речки,
Взгорки,
Туманы,
Мошкара,
Лиственные и хвойные образцы,
Животные,
Дельфины,
Пернатые
И все, все, все!
4. Кошмар красоты
Рьца Природы:
— Теперь, рицаца, мне ответь:
Зачем монарх не в силах глаз отвесть?
Зачем для буйной красоты
Забыл монах обеты и посты?
Ему рицаца отвечала:
— Кошмарную повесть я начну с начала:
Я родилась у матери с отцом,
Но несчастье случилось потом.
Однажды дочка по двору бежала,
А смерть уже в углу лежала!
Роковая желала смола,
Чтобы девочка жить не смогла!
Работал парень на подъёмном кране,
А жижа пузырилась в яме,
Прямо под ногами!
Прошляпили беспечные родители,
Что битум оставили горе-строители!
Нырнула девочка с разбега,
А потом вернулась с Того Света!
Крюком её нашарил крановщик,
Ещё не зная, что ребёнок жив!
А школьница в кипящей лаве
Кричала к Божьей Славе!
«Мой Бог, — она кричала, —
Хочу я снова быть сначала!
Эта смерть такая наглая!
Хочешь, — дай мне тело Ангела!»
В яму —
Один прыжок!
Из ямы —
Один ожог!
Тут понял крановщик-герой,
Что бьётся сердце под корой!
Ребёнка отвезли в больницу и
Вызвали милицию.
Кто говорил про силу смерти, —
Теперь лжецу не верьте!
А я продолжаю кошмарную повесть,
Лучезарную — то есть!
Навек в смоле закончились проказы:
Вернулась дочка в чешуе проказы!
Смекнула мама: «Что за раскоряка...» —
Стоит на пороге коряга!
На перемене одноклассники
Играть не взяли в классики!
Однажды после школы я
Зашла в троллейбус голая!
Решили всё-таки ребёнка изолировать,
На хутор к тётке увезли кровать,
А я в глуши нашла себе берлогу
И одичала понемногу.
А дело в том, что я как прежде
Не умела жить в одежде!
Осознала я вскоре:
Будут навеки
Ноги-корни,
Руки-ветки!
Ещё в больнице я лежала
И пучилась, как жаба,
Даже своей не узнала руки, —
Кругом на коже бугорки!
5. Вопросы Гроздочки
Что ты видишь на щеках?
Глаза!
Что ты видишь на боках?
Глаза!
А что ты видишь на пятках?
Глазки!
А что на лопатках?
Глазки!
А на ножках?
А что ты видишь на ладошках?
Глазоньки мои родные!
6. Ненаглядная Глазунья
Какой мучительный закон —
Жену увидеть целиком!
Когда вы гладили деревья,
Их моложавую кору,
Тогда вы можете поверить,
Как вор любил свою жену.
Она была не просто самка,
А просто царская осанка!
Жена коня — розан и вихрь,
Не дама для азартных игр,
А Бородинское сраженье
И спелых ягод ожерелье!
Как падишах ласкает жемчуг
Кивком изнеженной руки,
Я гладил лучшую из женщин,
Её святые бугорки!
Пускай хохочут! Вор, убийца
По уши влюбился!
Смеются гроздьями глаза
Под хрустальный звон бокала!
Как виноградная лоза,
Ненаглядная мелькала!
Пускай хохочут! Вор, убийца
Влюбился!
7. Я и Папа
Жена, полна глазами,
Стояла перед нами.
Готовые заплакать,
Смотрели я и Папа.
Кивнул, зевая небесами:
«Во тьму сигайте сами».
8. Трактор-дом
Когда из рёбер рвётся крик,
Когда в мозгах портрет горит,
Кто может, пускай говорит!
Когда шипит и душит кровь,
Попробуй, душу открой!
Пусть шут играет роль!
Но вижу я сквозь гарь и дым:
Мы дружно в тракторе сидим
И едим виноград!
Над грешным миром поднят трап,
И рушит волны наш корабль
И режет в Рай! —
Над кувшинками и камышами,
Что за окнами шуршали,
Но ушам не мешали!
Внезапно ты его нашла
Среди тумана и болота
И сразу выдумать смогла
Жилище из металлолома!
Как же он сюда попал,
Этот трактор «Беларусь»?
Или с неба он упал,
Я ответить не берусь?
Повсюду заросли и ряска,
И выпи крик, и хляби стон,
А посреди — поляна-сказка,
А посредине трактор-дом!
В кабине от дождя и ветра
Их стёкла ограждали,
Где жили Любаня и Вера
И жеребёнка ждали!
9. Быт
Я мог бы вечно говорить
Про быт счастливый кочевой,
Но вижу: камыш горит!
И в уши: пожар, вой!
Тихо течёт Миус,
Вера принёс арбуз,
А у жены растёт арбуз
Среди волос и бус!
Люди сидят в обнимку,
Люба сплела корзинку,
Мужчина тоже не скучал,
А ремонтировал рычаг!
Жонка спросит, муж ответит,
Что скоро трактор-дом поедет!
Куда хочешь, выбирай!
Хочешь — в Рай!
Хотя в семье на почве пьянки
Бывают перепалки,
Мы, словами раня,
Не дошли до края!
Вино в бокалы разливая,
Я возразить хочу всего лишь:
«Нет, ты не Любка — ты Любаня!
Зачем себя ты сквернословишь!»
Она в ответ: «Я Любка, Любка!
Я — проститутка и падлюка!»
Хотя ей пить совсем нельзя —
Гробит а́лкоголь глаза!
«Нет, ты не Любка — ты Любаня!
Я вымажу тебя губами,
Когда мы встретились в Раю,
И всю из горлышка допью!»
10. Брошка
Когда мертвец ходил под стол,
Он больно ручку уколол!
Говорила же мама: «Не трожь-ка!»,
Но восхитила брошка!
«Ма-а, болит ладошка!»
«До свадьбы, крошка, заживёт», —
Сынишку без обмана
Утешала мама.
Она сияла мне со дна
Кроме прочего добра
Из маминой шкатулки,
Где праздничные штуки!
Несмышлёный дурачок
Подумал: «Какой-то жучок!»,
Схватил добычу в кулачок —
Тут острая заколка
Вонзилась так жестоко!
Так восхитила брошка!
Ещё катились слёзы градом,
Но волшебство светилось рядом,
И горе освещало,
И тайну предвещало!
На кофточке гроздь винограда
Горела в детстве как награда
За глубокую рану
Да за робкую маму!
Слёзки-ягодки в оправе
Утешительно мерцали,
А ещё на брошке той —
Барашек золотой!
Глазунья, гроздочка моя!
Какая грозная судьба,
Какая бешеная драма,
Как подземная мама!
11. Гром и молния!
Я был подонок в корне,
Но пересохло в горле!
Любе муж сказал: «Пойду,
Кавун на ужин украду».
По небу рыщет Божий гнев —
Рыжий лев!
А мертвец беспечный
Залез в колхозный сад заречный.
Яблок насовал в рубашку —
Побаловать Любашку!
Тряпка красная — мишень
Для колхозных сторожей!
Шиш, охотнички! Зайчик не ваш!
Упаду в шпурыш — не струшу!
Стрелки́ от пекла ховаются в шалаш!
Сигай, мертвец, на грушу!
Скатился с горки колобок —
В посадке свищу под акациями!
Кинул грушку на зубок —
Сочится патока между пальцами!
Насытясь, вор глядел с восторгом,
Как тучи ходят перед Богом.
Откуда, тучи, и куда вы,
Когда, как кучи, как удавы?
Тут вор захохотал:
«Кто всех счастливее?»
Тут гром загрохотал,
В степи блестят реки извилины.
Погоду проморгал —
Бегом к реке.
Мелькнула молния в курган
Невдалеке!
«Кто всех счастливее!» —
Глаза горят.
Уж ливень, так ливень!
Град, так град.
С греховным грузом —
Разгребаю пузырьки.
Пудовый узел
Тяну из реки.
Ещё был счастлив человечек —
Мешок плодов наворовал!
Ещё мечтал он, сколько речек
Кролем он переплывал.
Какое-то лицо коня
Пугливо смотрит на меня!
Какие-то глаза котят
Кругом расплакаться хотят.
Не бачу, звери, где тропинка,
Где скачет сердца половинка
И Люба чекает меня!
Повсюду потрава и грива коня!
Повсюду рушатся деревья
У вечности на берегах.
Нарочно чувствую теперь я
Комочек матери в ногах.
Не отвлекайте меня, мама,
Смотреть за смертную черту!
Где пел камыш — там пепельная яма
И череп трактора во рту!
Мой Папа — темнота
И свет небесной сени!
Мой Папа — тёмный лес
И лампочка небес!
Папа! Любы больше нет!
Папа! Любый! Дай ответ.
Папа! Папа! Ты не конь!
Папа! Ты на кой?
Прощай, Чудовищный Убийца,
Для Которого мы черви!
Два сердца перестали биться —
Сгорела деточка во чреве,
Сгорела от тока жестокого Деда
Стоокая дева!
Прощай, Законченный Убийца, —
Видеть Тебя не хочу!
Три сердца перестали биться —
Я над Папой хохочу!
Ему казалось: умер сам —
Такая в сердце боль бездонная!
Мертвец на пепле пальцем написал:
«ЛЮБОВЬ БЕЗДОМНАЯ».
МОЛЧАНИЕ АДАМА
Ане, жене и соавтору
ева
я устал
отец неугомонный
сеет жизнь
направо и налево
дарит дыхание
легионам и легионам
я просто
не успеваю за ним
я нарекаю имена
всей этой твари
которой нет конца
это просто ад
пойми
я мечтаю
о своём творчестве
я хочу называть
свои изделия
