[via appia]винная лавка, увы, с десяти закрыта. купим ли? — гадали римляне по полёту птиц, а я — по тебе, аурелия аурита, девочка с тысячью лиц. перелистывать все — жизни не хватит, вот и довольствуешься самыми милыми, двумя-тремя, одним — на рассвете, скажем, другим — на закате. некоторые говорят, это и есть семья. какое там. встречаться по четвергам в таверне, когда она приезжает на курсы изготовления новостей, на сеновале в свежескошенной зелёной люцерне, в виноградной лозанне, вне городских стен, или в съёмной корпускуле — ну что ты, что ты, что ты плачешь, глупенькая, времени до десяти полно, это седьмой этаж, только птицы высшие сефироты заглядывают в окно, только интеллигентским розовым слабым анжуйским, этой разбавленной кровью, отгородясь от иной, густой, простонародно-жуткой, словно надпись над лавкой текстиля «шуйская бязь», мы и живы. нам ноздри травинкой щекочут боги, когда всё исчезает, и вровень стоит с лицом золотистая пыль на аппиевой дороге, случайным поднятая колесом. [ч/б]
ляг скорее, зима, подоткну тебе одеяло. будешь ворочаться — спою тебе потихоньку. наши дети двенадцать лет не видели снега, позабыли скиинг энд скейтинг. там вдали метель — лети, лети, лепестричка, медсестра дала валидол, лепесин в дорогу, там ещё керосинка, лепет под водку, дуэли на расстоянии поцелуя. ляг скорее, зима, ну что тебе всё неймётся, широко раскинься, вольно — голова в магадане, левой ногой докоснись до чермного моря, правой ногой — в мурманск. нежно возьму тебя в начале урала, ни одного туннеля так не оставлю, прошепчу: «ни шагу назад — за нами столица, за окном минус сорок». я купил линолеум, гвоздиком покорябал. подписал «NN, мастер линогравюры». ляг скорее, зима, пусть тебе приснятся чёрно-белые реки. [царевич]
плотно ли, хорошо ли сидит на тебе январь? как на тебя шили, сидит как влитой. красные кровяные, киноварь, государь. волоски, эпидермис, маленький мой. три дня как народился в голубом терему, в корпусе акушерском, рифмохват-сумарок, а уж дрожит заранее — возле виска ему жестяной пропеллер выполняет урок. так всю жизнь твою будет остроклювый сапсан с неба следить добычу — только мышью и лечь, прижаться к земле, к скале, к эпидермису, к волоскам, к папеньке твоему дамоклу, тебе несущему меч. все у вас в роду воины, ты один подкачал, некрасив, невелик ростом, нелюбим лошадьми. папенька на всякий случай говорил с палачом, а о чём — знают красные кровяные твои. то-то тебе приводят, каких попросишь, блядей, моют заморские фрукты в проточной воде, и радиостанции углича транслируют целый день колокольную музыку по заявкам нквд. [жетоны]
видя жизнь, несущуюся во тьму, «почини», — говорит ребёнок. можно умилиться, конечно, но в общем, нечему умиляться. хочется забыться и потеряться. но и это сделать непросто: всё расчерчено на квадраты, и для перехода из одного в другой требуются особые жетоны, выдаваемые только лицам первых десяти рангов. [шкатулка]
Максу Кучеренко вышел и́з дому, шёл по переулку — с твёрдым панцирем, с мягким животом. знать, попал в музыкальную шкатулку — не вернулся ни в этот, ни потом. только что-то осталось на комоде. что-то тикает, звякает извне — то ли фото с улыбкою на морде, то ли почта с сумою на ремне. иногда, словно джазовая тема — торможу ли, туплю ли от жары — возникает, расталкивая тени, напевает, смеётся, говорит, просит водки и снова умирает. (вызвать мастера. вставить новый чип). люди движутся. музыка играет. люди падают. музыка молчит.
|