Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
 
 
 
Журналы
TOP 10
Пыль Калиостро
Поэты Донецка
Из книги «Последнее лето Империи». Стихи
Стихи
Поезд. Стихи
Поэты Самары
Метафизика пыльных дней. Стихи
Кабы не холод. Стихи
Галина Крук. Женщины с просветлёнными лицами
ведьмынемы. Из романа


Инициативы
Антологии
Журналы
Газеты
Премии
Русофония
Фестивали

Литературные проекты

Воздух

2008, №1 напечатать
  предыдущий материал  .  к содержанию номера  .  следующий материал  
Автор номера
Отзывы
Борис Херсонский, Дарья Суховей, Лиля Панн, Владислав Поляковский, Полина Барскова

 
Борис Херсонский

        С Владимиром Гандельсманом меня связывает десятилетняя «заочная дружба», несколько раз ненадолго прерываемая встречами, значительно подпорченными общим гулом тусовки и задымленностью помещений. Благодарен одесско-питерскому другу поэту Валерию Черешне за это знакомство, за то, что он исправно привозил в Одессу сборники Владимира и в ответ передавал ему наши «визитные карточки».
        Гандельсман один из самых близких мне по духу и стилю поэтов. Технических проблем стихосложения для него не существует — он виртуозен и разнообразен. Лучшие его стихи — о детстве, о матери («Воскрешение матери» помню наизусть), о прекрасном городе на Неве, из которого он уехал, но не смог с ним расстаться ни географически, ни, тем более, духовно. Название его итоговой книжки «Обратная лодка» отсылает нас к образам китайской поэзии, на которые при случае опирается и автор этих строк.
        Переводы Владимира из Томаса Венцловы великолепны. Слышали мы, что и его перевод «Макбета» виртуозен. Пока не дошёл этот перевод до нас. Но — верим на слово.


Дарья Суховей

        Владимир Гандельсман — автор, который внутри традиции постоянно обновляет и переизобретает потенциал поэтического языка. То пересегментация («Там на Неве дом...»), то разноударные графические рифмы (в книге «Новые рифмы»), которые вроде как есть достояние авангардных практик, становятся телом и душой поэтического говорения от своего лица, где каждая мелкая деталь воспоминания разворачивается (медленно, как разворачивается завтрак в стихотворении «Разворачиванье завтрака») и откликается в сердце. Я, как тот же человек, постоянно катающийся на почти тех же автобусах по тем же самым мостам через Неву, то и дело вспомню «Он в автобус сядет львовский На большое колесо И покатится на Невский В одинокое кино», а иногда и ещё что-нибудь вспоминаю, потому что в поэзии Гандельсмана есть перспектива обратного зрения на утраченный мир — Ленинград второй половины ХХ века: высокие запылённые потолки квартир, неприметные зимние одеяния сограждан, огромные окна, ощущение предпраздничного дефицита «Это на праздник — Зачем открыл, Господи, что опять натворил!», незнакомое современным детям. И этого Ленинграда уже не сохранилось в действительности, только набор несовпадений. Именно в этом наборе несовпадений смысл поэзии Гандельсмана укрепляется с течением исторического времени.


Лиля Панн

        Русская поэзия повзрослела в одночасье, когда Владимир Гандельсман сдвинул поэтическое пространство к началу координат — к тому моменту, когда человек прежде, чем начинает помнить себя в непрерывности «я», просто осознаёт ниоткуда взявшееся существование. Да, поэзия повзрослела, когда в ней заговорил ребёнок (а то сюсюкал в «детской» поэзии), точнее, не заговорил, а засуществовал, ещё младенцем. «И свет, что так ярок, и страх, что внезапно берёт, впервые горят над купаньем грудного дитяти». (Толстой тоже помнил себя младенцем в корыте!) Ничего сравнимого с Гандельсманом по веществу детства в нашей поэзии не было и нет. Но что значит «детство»? Это для нас, взрослых — «детство», а для Гандельсмана — единственная родина, откуда он ни ногой, так что звук его поэзии не столько ностальгичен, сколько онтологичен. Потому и повзрослела поэзия.
        Он стихом записал то, что могли делать в прозе Пруст, Набоков «Других берегов», Фолкнер «Шума и ярости». Разумеется, многие и из великих ходили в своих стихах вокруг да около родного дома и его обитателей, но Гандельсман создал то, для чего у меня нет иного слова, нежели родовая лирика.
        Его поэзия поставила себе на службу слово, накопленное честным трудом как традиции, так и авангарда. И всю энергию индивидуального Большого Взрыва, а она колоссальна, — только так я могу объяснить столь удавшееся воссоздание жизни во многих измерениях, силу речи в континууме интонаций — от аскетической до экстатической. Только так я могу понять свободу и счастье этой поэзии.


Владислав Поляковский

        Гандельсман — один из немногих авторов, последовательно реализующих идею Бродского о поэзии как орудии языка, практике, работающей на переднем крае развития коммуникаций. Его «новые рифмы» — фонетический сдвиг, превращённый в формальный приём, — придают привычному ритму и словарю необычность, инаковость: самые простые слова начинают звучать как другие, как слова Другого, но читатель с ними настолько знаком, что готов увидеть в ином своё.


Полина Барскова

        Главным в поэтике Гандельсмана мне кажется то, что она причиняет удовольствие. Почему-то именно это качество часто ускользает от внимания критиков, но не читателей! Когда твоя задача не публична (тебе ничего никому не надо доказывать или выказывать), но приватна: когда хочется того сложного, тяжёлого, утешительного волшебства, которое и следует, мне кажется, считать поэзией, — многие стихи Гандельсмана очень даже подойдут.
        Когда ты выходишь из дому в утреннюю ещё ночь, ледяную и ненадёжную, книжицу Гандельсмана следует положить в карман — туда, где уже есть сигареты, яблоко и, скажем, заблюзганная фотография NN.

        Пусть проходят где-нибудь клёш крыш клёш
        душу учит небо ведь простираться сплошь

        Синтаксис Гандельсмана учит смирению перед хаосом, аморфностью, мелкохитростью каждого дня. Каждая строфа с её самолюбованием, выпячиванием красивых рифм влечёт за собой следующую строфу, как влюблённость или опьянение (почему «или»?) влекут за собой отрезвление. Повторение природного цикла. Возвращаешься вечером: сигареты того, яблоко того, NN на фотографии почти уже и не разобрать, а стихи Гандельсмана крутятся в голове, как валик музыкальной шкатулки: Раскачивай люльку земли, пока, наподобье змеи, в ночи извивается поезд. Мы бедные дети твои. Какая горькая и сладкая музыка.


  предыдущий материал  .  к содержанию номера  .  следующий материал  

Герои публикации:

Персоналии:

Продавцы Воздуха

Москва

Фаланстер
Малый Гнездниковский пер., д.12/27

Порядок слов
Тверская ул., д.23, в фойе Электротеатра «Станиславский»

Санкт-Петербург

Порядок слов
набережная реки Фонтанки, д.15

Свои книги
1-я линия В.О., д.42

Борей
Литейный пр., д.58

Россия

www.vavilon.ru/order

Заграница

www.esterum.com

interbok.se

Контактная информация

E-mail: info@vavilon.ru




Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service