СОРОК ПЕРВЫЙКогда я, пригнувшись, проходил в очередную калитку, ветка живолости сняла с моих глаз пелену. И я сразу, знаете, перестал завидовать этим всем голосам в моей голове, которые не пригласили меня на свою бессмысленную вечеринку с алкоголем и неразборчивыми разговорами, а теперь накидались и перессорились все и друг друга все перерезали. Только чёрные ручейки меж столов. В этот день я выбирал всё чёрное, не стесняясь прослыть чернолюбцем. «Черновар», например, целую пинту, и говядины я поел «чёрный принц» с чёрным перцем, маслинами и черносливом. И за столик подсел ко мне тысячезвёздочный «чёрный аист», но недолго сидел. И я сам был весь в чёрном свободном х/б. После трапезы видел Хозяина Заведения, он слепил меня смехом, смешил меня снегопадом раскатистым, светом северным меня выгодно осветил. Я-то думал, я просто хороший парень с деньгами. Но то была Совокупность Всех Обстоятельств. КАК ВСЁ ПРОЙДЁТ
Как всё пройдёт? не думаю, что у меня не выйдет то, что должно выйти из того, из чего оно выйти должно. У меня ничего не выйдет? едва ли. Скорее, оно выскочит непредсказуемо из кривокакого-нибудь переулка наперерез, с ярко-белого лева направо человекоукладочный джаггернаут, и покажет меня по всем каналам во всё небо цветной телевизор, пламенная панель во весь глаз, и, увидев, съедят и поблагодарят меня самые, очевидно, невероятные в мире животные, а сразу по завершении программы-времени начнётся клубкино восхождение. СВЕРКАЛОЧКА
дорогие начальнички, будьте спокойны, я уже возвращаюсь назад Юз Алешковский из могильного белого ада в чёрный рай шли мы в сером дыму я заметил какое-то яркого цвета и рванулся из строя к нему невзирая на чорта и Бога изловчился я спрятать в карман заводной апельсин в виде сердца златого а внутри говорящий тюльпан любовался, ложася на койку, ювелирным огнём и пьянел от того, что увидел ту Тройку в полыханьи тройном и глазами я видел отлично то, как жив и красив в слюдяной скорлупе, в эпицентре яичном бьётся анимиро́ванный гиф пропадал я за эту сверкалочку, никого не кляня, не виня, обитатели сведенборговых улочек за размах уважали меня шёл я в рай огневыми шагами, как Христос обещал что пойду, девять дней и тридцатиметровое пламя девяносто три шага в бреду негодяй! ты на воле нас бросил, а теперь поклоняешься нам! это да, говорю, гражданин надзиратель, значит, зря, говорю, гражданин надзиратель, вы мазнули тогда, гражданин надзиратель, этим мёдом меня по губам. КОМИКСТРИП
— Сделай милость, дорогой Имярек Отцович, покажи нам, что у тебя в пакете? Что ты потащишь сжигать после заката на ревущих кострах санации, вместе с ребятами? - В основном постыдные воспоминания. Отцовский мой ушедший в землю мать-сыру комплекс. Тяжёлый перенос, который я на ногах перенёс. Разбитое, старое, никому не нужное зеркало. То, что я, оказывается, тоже умру. Бессильный страх опоздать на свидание стрелки с делением на циферблате. Виктимность. Всё это никому не нужно, кроме Огня и Дыма. — И Духа, ха-ха, Имярек Отецыч, thumbs up. Ну, скажи-ка теперь, что в этом конверте, который как невозможная бабочка в пальцах твоих трепещет? Что там такое, скажи ребятам? — О, там резкость, и насыщенность всех цветов, там ночная улица Первомайская мокрая. Там майская ночь, и я в ней как будто утопленник, там карманное новое кривое зеркальце. Там ярость и контраст, сытость и насыщенность. Парадоксальная языковая ситуация. Ярость и контрастность, кривое новое.
|