Ветер, Сан-РемоВыброшенные морем пластиковые канистры в шафрановых синяках на квадратных коленях, как мимо педалей, елозят по улочкам на сквозняках. Ветер носит в когтях экраны грязи и лужи сорванного белья. С локтем заломленным ползают по синусоиде травяные поля. Обезьянники клейких гримас, как прикнопленные на лету, на углах, по пути... Юноша в нише (с суставом на шее) кривляется, тихо свистя, — известняк во плоти. Может ли ветер мне дать подержать на руках этот длинный залив? Может ли ёлочкой добежать до зенита и взять его в клещи, себя раздвоив? Дует сквозь свежий багет, торт с катакомбами из глазурных скорлуп и коржи. Дует в рукав и за ворот. Укройся в кондитерской. Гул за стеклом. Закажи чашечку кофе. На внутренней стенке осела кофейная сеточка и теребит остов рассеянного в белизне дирижабля, его преждевременный вид. Сдвинута ветром на пару делений вперёд хронологическая шкала. Пальцы ложатся на стол, как покорная пудра, и кость лопаточная светла. Сборятся длинные шторы и монотонно мычат себе в нос, щипля терракотовый пол. Отклоняются гребни на шлемах, лают чайки, оттопырился порт. Разгоняется ветер в подземных коллекторах на ободьях, выехавших из стены. О, цепочкообразный прах, вкрадчивый в тупичках — ему хоть бы хны. А рулетка одержима сиянием и стирает историю, девятнадцатый век, за этапом этап. Мимо вокзала с горы верещагинских черепов слетела тысяча шляп. Наркоз
Истошной чистоты диагностические агрегаты расставлены, и неведение измеримо. Плиточник-рак, идущий неровным ромбом и загребая раствор, облицовывает проплывающих мимо. Но ты, Мария, куда летишь? Камень сдвинут уже на передний план, и его измеряют. Ещё спят, как оплавленные, каратели. Наркоз нас приводит в чувства — марлевый голубой волан падает на лицо. Мы помним, когда очнулись, а не когда утратили... Стража
По мотивам «Воскресения Христа» Пьеро делла ФранческаЧетыре солдата карательного отряда заступают в ночь на дежурство. Тварь пустыни глаз отводит к виску и следит, замерев. До чего же нарядна — чешуйка к чешуйке и волосок к волоску! Идут по дороге кольцевые солдаты, радиальные цели, плоские тусклые каски, у первого панцырь шипаст. Линзы надзора, чтоб копьями их не задели, следуют на расстоянии и могут из виду пропасть. Памяти им не хватило — всё медленнее возникали указанные места. Что видели? Ахерон? На спину перевернулись, как будто бы с рюкзаками в плещущий резервуар попадaли вчетвером. Вошли в резонанс с пустыней акупунктурные точки, с ними вошли в резонанс черви, личинки, жуки, одержимые скалы, издёрганные комочки, зубчатый профиль буквы, написанной от руки. Тела их теряли фрагменты, и разбредались потери тихо по атласу мира, что случайно раскрыт на климатических зонах, где разобщённые звери высятся на рельефах — живущий и вымерший вид. Так на дороге у камня раскинулись как попало: полулёжа и навзничь, и упавшие ниц. Дерево, ткани и кожи, керамика и металлы в ожидании склеивающих, собирательных линз. Один из них спал, защищаясь (психика сложена вчетверо). Уклоняясь от спущенного, оскаленного прыжка. Другой виском прислонился к пике и с позднего вечера туловищем обезноженным похож на морского конька. Береты анестезиологов изумрудные до оскомины, халаты их малахитовые — жухнут от магниевых огней. Крышка над прямоугольником не стронута. И ускоренно захлопываются тени, чтоб земля казалась ровней. Монотонные стражи на снящейся им галере меняют позы на вёслах. Вокруг ни души. Свод небесный запнулся и наверстал, собрав на коленке время, ушедшее на распознание слепыша или змеи-левши.
|