Воздух, 2007, №3

Атмосферный фронт
Статьи

Блудный отец

Олег Дарк

     * * * 

Дорога, по которой шёл папа
папина бутылка водки
дверь в которую стучался папа
в кулаке сжимая пробку

идеалы к которым стремился папа
мне кажутся сегодня смешными
зачем идеалы тому кто придумал
мне это дурацкое имя

женщины или девушки
созданные папиным гением
зачем эти женщины и девушки нужны
если каждый день миллениум

папа ты исполнишь желание
маленького мальчика русского
я не хочу чтобы стала земля
вновь парком периода юрского

папины звёзды смотрят в окно
я не закрываю входную дверь
около дома любимое пиво моё
стоит всего 10 рублей

                                         Андрей Родионов

Здесь два главных понятия: одно держит и ведёт сюжет, это Отец, «папа»; другое появляется лишь единожды, почти в самой середине и изменяет стихотворение и его сюжет — «миллениум». Строфа «с миллениумом» — центральная, по обе стороны от неё ещё по две: 2 + 1 + 2 — формула. Строфа «с миллениумом» сама по себе двухчастная, с почти тавтологичными начальными строками в контрастных двустишиях: «женщины и/или девушки» — общее в них, в зачине второго двустишия добавляются «зачем» и «нужны», ставящие этих девушек (и) женщин под сомнение, вопросительный знак, но по модулю строки равны. Они взаимно нейтрализуются, дублируя друг друга, что выносит на первый план вторые строки, даёт им возможность свободно, необременительно всплывать. Папа-творец, Создатель, «папин [творящий] гений» — предмет первого двустишия, ежедневный миллениум — второго.
Строфа в свёрнутом виде содержит весь сюжет стихотворения, почти его короткая запись (редакция). Строфу заканчивает страшное, похожее на рыбье имя «миллениум», стихотворение бьёт хвостом, изворачивается и изменяет сюжет. (Или тему.) Первая часть стихотворения — житие папино (идёт, несёт бутылку, стучится, сжимает, стремится к идеалам, придумывает — даёт — имена, создаёт женщин — переход в центральную строфу). Во второй части — молитва к Отцу: «ты исполнишь», «я не хочу»; но ещё прежде вопрос к Нему, почти в отчаянье, напоминающий вопрошание Иова (вместо «за что?!» — «зачем?», сомнение в целесообразности мира Отца); из этого отчаянья, разочарования молитва и возникает. И ожидание результата (молитвы): папины звёзды в окне как обещание, открытая героем входная дверь.
Стало быть, в первой части стихотворения главный герой — Отец, во второй — Сын. В финале — затерянность, оставленность Сына среди материального повседневного бытия: дешёвое пиво возле дома, угадывающееся бесприютное пространство (путь от дома до ларька). Ничего не случилось после молитвы,: звезда с звездою говорит, но не с героем, в дверь никто не входит; возвращение отца не происходит (он не является). Стихотворение о блудном Отце.
Колебания веры в него, кажущееся противоречие: с одной стороны, путь папы и всё то, что он создавал и творил, смешны, отрицаются, в них герой не видит смысла, с другой — обращение к Отцу, надежда на исполнение желаний и пришествие. Вероятно, противоречие разрешается таким образом: в первой части стихотворения (житийной) Отец жив (хотя речь и в прошедшем времени, это воспоминания об отце), спор и соперничество с ним, мир отца судится с точки зрения сына, этот мир унаследовавшего, получившего его и не знающего, что с ним делать. Отцеборчество. Мир Отца оказывается бессмысленным и необъяснимым для сына. Во второй части выступает уже мёртвый отец, в настоящем времени, после смерти приобретающий власть и силу, позволяющие надеяться на исполнение им сыновьей молитвы. После смерти Отец из того, кто этот мир создал с непонятными сыну целями, и создал неудачно, противоречиво, подчиняясь то ли капризу, то ли случайностям творения («это дурацкое имя», ну зачем оно?), превращается в того, кто мир этот может спасти, проследить за ним, а то и прямо изменить.
«Юрский парк» (вариант формулы из другого стихотворения) — возобновляющееся понятие у Родионова. «Зачем я зашёл в этот ваш юрский парк // мне страшно покупать тут что-то в ваших магазинах» — из стихотворения о городской окраине, где «будущее всей земли» уже потихоньку воплощается. Здесь «юрский парк» — заповедник будущего (в отличие от фильма, откуда заимствован образ). С «юрским парком» связаны представления об ужасном, но не об экзотических существах, а, напротив, об опустошённости, опустелости, заброшенности, мертвенности. Это «захиревшая планета», как говорил Курт Воннегут в русском переводе (Райт-Ковалёвой, кажется), а ещё до него — Тристрам Шенди у Стерна, у которого этот образ переводчик и заимствовал. Опустение, заброшенность, бесприютность — будущее, которое логически следует из того, каким мир создан Отцом, из его проекта.
Это будущее уже задано настоящим, в нём начинается и в отдельных местах уже торжествует, проступает. Эсхатологическая картина, но не отделённая от настоящего, сегодняшнего каким-то периодом, временем, а существующая рядом с нами, здесь и сейчас, хотя и не всегда открывающаяся. Своего рода двоемирие (кинематографические ассоциации неизбежны), когда заселённый, оживлённый, благополучный (относительно: живут же люди как-то) мир, точнее — привычный, обыкновенный, прикидывается таким, но иногда открывает своё лицо мертвеца (череп, кости, они вдруг дают себя видеть). Мир-оборотень. И, как бывает с оборотнем в традиционных сюжетах, период нечудовищного, человеческого, благожелательного, законопослушного существования становится всё короче, пока мир окончательно не утратит способность к обратному превращению и не станет «юрским парком» навсегда.
«Зачем идеалы тому, кто придумал // мне это дурацкое имя» — строка немного загадочная. Что дурацкого в имени «Андрей» (если оно имеется в виду) и в чём противоречие между идеалами (любыми) и этим именем? Если отвлечься от стихийного и беспорядочного недовольства всем, что создано Отцом, то возможна такая трактовка. Андрей, как известно, с греческого — мужественный. Самим именем задано противостояние героя, его героизм (прибегнем к тавтологии). Но мир, который создавал Отец, если верить его идеалам, если «принимать их всерьёз», как сказал бы Егор Летов, — мир идеальный (опять тавтология) или идиллический — прекраснодушный, доброжелательный, разумно устроенный. Зачем тогда заданное в герое (именем, то есть с младенчества) противостояние, немалые силы, которые в нём есть для этого? Сын — то самое главное, что выпадает из проекта Отца.
Стихотворение можно воспринимать двояким образом: историологически и теологически. В первой интерпретации тут традиционная тема отцов и детей. Мир, естественно, создаётся отцами, потом в него приходят дети (сыновья) и не знают, что с ним делать. Они начинают отрицать мир отцов, но впоследствии, со смертью, уходом отцов, создают их культ, обращаются к ним по привычке за помощью, продолжают на них уповать. Слабость сына, его несамостоятельность и зависимость от Отца — главный грех последнего. Понятно, сын лепится по образу и подобию Отца. Ничего из этого, конечно, не получается, но один результат есть: Отец оказывается запечатанным внутри Сына, существует в нём и его изнутри ослабляет (разлагает).
Вторая трактовка — теологическая, которую мы уже развернули: отношения Отца-творца и его Сына, получившего мир в наследство. Недовольство миром и разочарование в нём. Обращение к Отцу. Надежда на ответ. Молчание отца, оставленность сына (моление о чаше). Таков сюжет. Характерно, что, какая бы трактовка ни была, Отец и Сын подобны в одном: они оба наивны, простодушны — Отец со своими идеалами и ошибочным творчеством, Сын, который надеется на отцову помощь даже после всего своего возмущения и восстания на мир Отца. Бунт, заканчивающийся мольбой. В стихотворении возникает третья точка зрения: не Отца, не Сына (без Отца, без Сына). Точка зрения совершенно беспочвенная (в шестовском смысле): опереться не на что и незачем: ларёк неподалёку. Сизиф Камю.
 Понятие «миллениум». Это не просто срок (тысячелетие, два тысячелетия, в любом случае итог) власти Отца и его мира. Что значит, что «миллениум» каждый день? «Каждый день миллениум...» — речь о тягостном изматывающем ожидании. Нашего современника можно определить как измотанного ожиданием: новое тысячелетие (век) никак не наступит. Сегодня миллениум. Нет, опять нет. Приходит завтра. Миллениум? Опять нет. Абсурд в том, что совершенно непонятно, каким образом в масштабе одного дня (!!) должно (может) быть отмечено наступление [нового] тысячелетия (века). Но сознание так пронизано этим ожиданием, что с очевидным абсурдом не считается.
Стихотворение, подытожим, — об отцах (и об отце, а также с самой большой буквы — О, о Создателе) и их (Его) детях. О мире, созданном, придуманном Отцом и полученном детьми в наследство (сыном, «мною» поэта). Мир с идеалами, именами, желаниями, домами и дверями, с этими вот «девушками и женщинами», которые «не нужны». Вот в чём дело. Всё это оказывается ненужным в перспективе, казалось бы, пустого (полого) слова «миллениум». Всё это, от идей до девушек, было нужным (не-об-хо-ди-мым), оправданным и целесообразным (объяснимым) в мире, где ритмично чередовались годы и десятилетия и пределом бытового времяисчисления был век (хоть бы и волкодав), столетие — легко представимый и умопостигаемый порог. «Это было в прошлом веке» как «это было в другом мире», в потустороннем, по другую сторону «нашего» сознания (там было всё иначе). С миллениумом, который никак не может наступить (и что значит ему наступить, отметку бы какую-нибудь, веху, повестку), всё меняется: теряет смысл. Ритм, чередование нарушено (или остановлено), даже смена лет на этом фоне не катит: Знаменитый претенциозный вопрос «какое... тысячелетие на дворе» наполняется конкретным и ужасным смыслом: а мы не знаем. Когда мы живём? Сколько? И даже: где живём? Поскольку время характеризует и место тоже: Москва 19 века, Москва 20 века, Москва 21-го.
Само то, что что-то не случилось, может быть катастрофой, взрывом, ужасным событием или ужасно переживаемым. Катаклизм. А если он затянувшийся? Как в замедленной киносъёмке. А если ожидание (затянувшееся) чего-то очень неопределённого, неизвестно чего, но что должно произойти? Некоторые параметры выясняются из сравнения пороговых явлений прошлого, но в какой форме это произойдёт сейчас, неизвестно. А тогда катастрофа, которая отделит наконец один мир от другого, прошлое от будущего (та самая щель, которая, как в известной песне, и есть настоящее; взрыв и отмечает эту щель, а иначе она не будет явлена, взрыв её создаёт), мыслится (чувствуется) как облегчение, освобождение.







Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service