1.

Каждый день, забирая сына из детского сада,
я вёз его в ближайший парк на склоне горы Кастель,
на своём древнем «Пежо», блёкло-голубом,
как выцветшие глазки старушки из дома напротив.
Время от времени она встречалась на улице:
сидела на каменной оградке под кряжистой фигой
и в ответ на детский «шалом»
выдавала прохожему ребёнку
горстку орешков, леденцов и тянучек
из целлофанового мешочка.
Он это принимал как естественный
порядок вещей, вроде как с дерева упало...
Правда, когда-то и мне в Москве году в 1964-м
у метро «Павелецкая» один пьяный дядечка
тоже купил мороженое,
до сих пор помню — пломбир.

2.

Парк на месте легендарного боя
за стратегическую высоту во время Войны за Независимость
(история в жанре «300 спартанцев», но с героями «Одесских рассказов»
и бюджетом «Белого солнца пустыни»).
Здесь всегда висели сторожевые крепости на подъезде к Иерусалиму,
и сейчас над изгибом долины, с обзором на юг и на север,
на своём аутентичном месте — сидит, как железобетонный пёс,
дот времён британского мандата в полной боевой готовности:
свежая краска, запах смазки.
                                                         Но пока
из-под шкуры политики не вылез череп истории
и очередная война не подвела черту под прежней жизнью,
давай собирать камни и шишки,
бегать наперегонки до ближайшей мусорной урны,
карабкаться по камням на верхнюю детскую площадку,
а потом, сидя на валуне в тени под эвкалиптом, —
пить воду из одной бутылочки
и тихо обсуждать твоё будущее и моё детство.

3.

Сколько мы проковыляли вдвоём,
после яслей, детского сада, после школы,
один с камнями и палками, другой с сигаретой в зубах,
в Кастеле, Эйн-Кереме, в соснах под Театроном...
Гравий детских плошадок, усыпанный листвой вязов,
высохшие стебли пальм — гигантские рыбьи скелеты,
вараны, шуршащие в пакетах из-под чипсов,
вороны, протестующие против холода в 40-градусную жару
(«кар» — значит «холодно» на иврите)... И это длилось годами.
Осень сменялась весной. Лето выжигало травы
и нагревало воду в питьевых фонтанчиках.
Потом опять приходила осень — время первых дождей,
где-то в октябре, после Нового Года...
На самом деле перманентное лето прерывалось на время
сезоном дождей, как терпенье слезами.
И мы брели через время, пока оно текло в нас.
Один — маленький — впереди. Второй — взрослый — следом.
С одинаковым видом капризной сосредоточенности
на потоке самоотдельных бессвязных мыслей.