Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
 
 
 
Журналы
TOP 10
Пыль Калиостро
Поэты Донецка
Из книги «Последнее лето Империи». Стихи
Стихи
Поезд. Стихи
Поэты Самары
Метафизика пыльных дней. Стихи
Кабы не холод. Стихи
Галина Крук. Женщины с просветлёнными лицами
ведьмынемы. Из романа


Инициативы
Антологии
Журналы
Газеты
Премии
Русофония
Фестивали

Литературные проекты

Воздух

2007, №2 напечатать
  предыдущий материал  .  к содержанию номера
Рейтинг профнепригодности от Дмитрия Кузьмина
Дмитрий Кузьмин

        Журнал «Знамя»

        Я подумываю о том, чтобы сделать ведомство г-на Чупринина постоянным фигурантом этой нашей рубрики. Судя по всему, цели у них там ясны, задачи определены, и под знаменем цвета хаки (© Иван Ахметьев) стройные ряды добровольцев готовы двинуться в направлении, указанном директивными выступлениями журнального руководства. А директива состоит в том, что писатели-интеллектуалы должны поворотиться лицом к народу, так или иначе, имитативно или пародично, не мытьём, так катаньем выбить-вытеснить противника — «глянец и гламур» — с занятых территорий. Но поскольку совершенно непонятно, кто и как будет этим заниматься, — сперва следует двинуться в противоположную сторону и разнести вдребезги не желающих примкнуть к «сюжету упрощения» (© Наталья Иванова), дабы башни из слоновой кости не маячили глубоко в тылу у отправляющихся в народ.
        И вот, не успели мы ещё отмыть как следует руки от страниц мартовского «Знамени», изгвазданных студенткой Погорелой (см. эту же рубрику в «Воздухе» №1'07), как на образовавшемся здравосмысленно-ровном пепелище в майском «Знамени» принимается возделывать свой сад поэт Черешня: «Вечерами я всякий раз проходил мимо этого дерева. <...> На закате им, как бесы, овладевали птицы, множество мелких пичуг, нервно перелетавших с ветки на ветку и безумно галдящих. Весь этот шевелящийся хаос смотрелся дико на фоне ещё светлого неба и пустынного в эти часы бульвара. <...> Сначала я думал, что так они общаются. Но слишком вся эта суета была не похожа на обмен мнениями. Враждебные действия тоже не велись: ни схваток, ни летящих перьев. Оставалось предположить, что птичий социум ведёт себя по условленному правилу, перелетания и гам — свидетельство, что всё хорошо и все довольны. Стройный хор Платона, воспевающий птичье идеальное Государство; стройный с их, птичьей, точки зрения. Долго я вглядывался в шумящее и снующее братство, вписанное в неподвижный пейзаж, — соглядатай, посторонний зритель».
        Тут, конечно, разница в классе: это не суконный язык несостоявшейся курсовой. Писано изящно, за данным эксплицитно Платоном просвечивает не названный Аристофан, а заодно и заранее предуготовленный намёк на печальную судьбу истинного поэта, которого из этого птичьего/платоновского Государства должны изгнать. Но о чём нам рассказывают? О том, что посторонний зритель, решительно не владея языком, посредством которого кто-то оживленно общается у него на глазах, не находит ничего умнее, как примерить к этому общению имеющиеся у него коммуникативные клише, числом три: на что похоже? И как-то так оборачивается, что вот эта точка зрения постороннего зрителя оказывается привилегированной — в то время как их, птичья, точка зрения, то есть точка зрения владеющих языком, оказывается недвусмысленным образом дискредитирована: мы-то, посторонние зрители, точно знаем, что никакой стройности в этом безумном галдеже нет. Напоминает этот способ реакции на чужое слово персонажа Марка Твена, возмущавшегося, что проклятые французы категорически не желают говорить по-человечески, а всё норовят по-французски. Может быть, лучше всё-таки учить языки?
        Переходя после такого зачина к разговору о стихах Ники Скандиаки, Черешня вроде бы и дает понять, что язык новой поэзии ему не вполне незнаком: первую цитату он комментирует оборотом «не самые плохие из стихов этого рода», намекая тем самым, что в целом этот род стихов хорошо изучил. Верится этому не без труда — особенно после того, как при разборе второй цитаты выясняется, что даже просто внимательно прочесть текст и уяснить себе его грамматическую структуру Черешне не удаётся:

                   дух мой сгустился и что поделаешь/ / стал/ быть. налит до пустоты
                   то есть нет, осознание себя под джинсовой (ожидание?) тканью, с ознобом
                   вытек отовсюду под куртку, толстый, как яйцо; глаз
                   но так/ решительно, как ползёт улитка
                   (вытеснен?)

        — пишет Скандиака, и Черешня усматривает здесь «попытку спасти положение сюрреалистической картинкой вытекшего глаза, сработанной по образцу "великого и ужасного" Дали»; проблема в том, что в стихотворении вытек не глаз, а дух (сперва сгустился, потом налит, потом вытек, потом точка с запятой).
        Это бы ладно. Хуже то, что и на более высоком уровне обобщения Черешне только мерещится, что он понимает, о чём речь: «Эмоции, породившие это стихотворение, несмотря на все усилия автора-шифровальщика, понятны, по крайней мере в первой половине. Они и вправду те же, что были у Мандельштама (ещё больше — у Пастернака) — феноменальность мира, требующая переименования всего на свете в момент прозрения». Между Мандельштамом (с которым — в куда менее прямолинейной модальности — сопоставляли Скандиаку напомнившие Черешне галдящих в кроне птиц птичьи языки из «Нового литературного обозрения») и Пастернаком есть некоторая разница, и переадресовывать Мандельштаму пастернаковское изумление феноменальностью мира кажется мне довольно рискованным: Мандельштам, думается мне, не совсем про это. Скандиака — совсем не про это: не про вытекший глаз, а про сгустившийся дух. В том-то и дело, что прозрения никакого нет: собственная самость обстаёт человека неразрываемым коконом (скорлупой и белком яйца? скафандром на подкладке из (воз)духа?), и не пробиться ни к чему, кроме себя же.
        Артемий Магун в «НЛО» параллель Мандельштама и Скандиаки строит на перекличке авторских рефлексий и целеполаганий — а я сейчас говорю о мироощущении лирического субъекта; где в текстах Скандиаки кончается одно и начинается другое — не всегда ясно, но эта тема уведёт нас далеко от поэта Черешни, которому как раз «со стихами всё более-менее ясно» — а нам, в свою очередь, ясно, почему ему ясно: он ведь про стихи (не только Скандиаки — любые) заранее знает, какими они должны быть. Поэтому не только допустим, но и естественен для него такой логический кульбит. Сперва говорится: «Хлебников в лучших своих стихах растворяет смысл в звукоритме столь безошибочно архаическом, будто мы участвуем в пляске первобытного племени. Там всё зависит от твоего умения и желания войти в этот танец. Где что-нибудь подобное в этих стихах, с их постоянным претыканием о знаки и смыслы? Если это и танец, то опять же садистский, с ушибами и переломами». — Допустим. Но вот спустя три фразы — об этих же стихах: «смыслы обозначаются, а не доносятся на волне звука и интонации, по которым поэт узнаётся точнее, чем по отпечаткам пальцев», — минуточку, а разве только что не было дано определение вот этой самой индивидуальной интонации «постоянного претыкания», «танца с ушибами и переломами», по которым Скандиака опознаётся «точнее, чем по отпечаткам пальцев»?
        То есть дело и вправду не в Скандиаке, а в мировоззренческом основании: «При всей рациональной непонятности чуда чувственно ничего естественней нет. И нет большего чуда, чем уникальность восприятия мира, его хаоса и гармонии, и точное отображение этого в звукосмысле так, что мы с пугающей близостью узнаём и сам пейзаж, и особую походку души, обжившую эту окрестность. Но такое чудо, такое непонятное, требует слишком больших усилий вживания. Гораздо проще подменить непонятное невнятным. Невнятное имеет все формальные признаки новизны, но без какой-либо связи с глубинным строем нашего восприятия». Тут впору вернуть Черешне Платона: знание есть припоминание. Ключевые слова — «естественней», «узнаём» и «нашего». «Глубинный строй восприятия» один на всех, все мы в платоновой пещере и делимся друг с другом нашими отражениями, пытаясь в разных ракурсах опознать одну и ту же первоначальную Идею. Но поэт Черешня, развивая Платона, свой личный строй восприятия предлагает использовать в качестве эталона: ведь это так естественно. Естественно полагать, что ритм, не совпадающий с твоим ритмом, есть не ритм, а отсутствие ритма. Естественно полагать, что человек, говорящий на неизвестном тебе языке, — варвар, немец, он ничего не хочет сообщить, а бормочет бессмысленную невнятицу. А эти умники, которые пытаются со слуха разбирать и подбирать незнакомые слова, да ещё и прикидываются, будто уловили хоть кусочек смысла, — это они меня, меня не хотят слушать, «не удосужатся посмотреть в глубину, где и водится кое-что стоящее».
        Эта отличающая статью поэта Черешни от статьи студентки Погорелой фигура умолчания о положительном образце в современной поэзии по-человечески очень понятна — хотя размещать на месте этого умолчания пассаж о том, что «ситуация эта не уникальна: так не замечен был современниками поздний Пушкин», кажется мне несколько нескромным. Но я пытаюсь вообразить себе поэтессу Скандиаку, сочиняющую статью про то, что вот-де разбирают где-нибудь в журнале «Звезда» стихи поэта Черешни трое критиков, чего-то шумят, восхищаются, а король-то голый, — и воображение моё пасует. Ну не может этого быть.
        И понятно, почему. Для Скандиаки (не для неё одной — а пожалуй, что и для всех, кого боятся иметь у себя в тылу собравшиеся в народ знаменосцы естественности) чудо состоит не в узнавании сказанного, а в самой возможности сказать и услышать. Потому что вообще-то сказать, а тем более услышать, — невозможно. Общий «глубинный строй восприятия» — подделка, набор бессознательно усвоенных шаблонов, обеспечивающих иллюзию единства там, где в действительности — одно лишь экзистенциальное одиночество.  И вот каждый из нас пытается произнести слово на своём языке. В ясном сознании, что этого языка ещё никто не знает. Понять друг друга нельзя. Но мы хотим. Мы ощупью идем друг другу навстречу. Мы пытаемся различить кванты звукосмысла в нерасчленённом речевом потоке или отфильтровать отдельные всплески, пробивающиеся сквозь белый шум... Но ведёт нас не «великое НЕ» Черешни («не обладает структурой, смыслом, ритмом»), а великое ДА: готовность искать смысл, ритм, структуру там, где ты их поначалу не видишь, основанная на априорном доверии к Другому с его другим языком и надеющаяся на априорное доверие Другого к тебе с твоим языком...
        Но напрасно я взялся все это лишний раз пересказывать плоскими общими словами: та самая подборка стихов Скандиаки, с которой поэту Черешне «все более-менее ясно», говорит ровно про то же, только своими словами:

                   бурый другой не спит
                   ночью в постели реки.
                   весь день была тишина
                   (а шенье
                   слышали? иисуса христа слышали?)

         и дальше, на фоне заливающего информационное пространство белого новостного шума:

                   только бурый || другой || ворочался,
                   ворочается в постели реки

         с иконическим усилением отделённости вот этого другого от любого другого другого, вообще от мира, — отделённости его же самостью, духом, который «сгустился и что поделаешь/ / стал/ быть. налит до пустоты <...> вытек отовсюду под куртку, толстый»... Впрочем, что я: с графическими элементами у поэта Черешни разговор короткий, ведь этот «садистский инструментарий, доводящий критиков до экстаза, никак не служит подспорьем читателю»...
        У меня гораздо меньше претензий к самому поэту Черешне: в отличие от нанятой и выдрессированной взрослыми дядями и тётями студентки Погорелой он движим исключительно собственной честной ограниченностью. И уж совсем никаких претензий нет к Инне Лиснянской, чье открытое письмо Наталье Ивановой пришлось в аккурат между Погорелой и Черешней, в апрельский номер «Знамени»: Инна Львовна, к счастью, обходится без имён в своём сокрушении о собирательном современном писателе, который «занялся ниспровержением классики и провозглашеньем не только "искусства для искусства", но и попытками утвердить некую высоколобую, элитарную литературу, развёл такую заумь, что читатель отшатнулся» — в то время как «Пушкин теми или иными произведениями всем был понятен и тем любезен народу». И что за беда, если выше по тексту демонстрируется — и в собственных рассуждениях Лиснянской, и в приводимых ею «народных» суждениях о «Евгении Онегине» — как раз полное и всеобщее непонимание, в точности по Льву Озерову: «Ничегошеньки не понимая, громко вскричал он: "Понятно!"». Ведь понятность и понимание — вещи противоположные и взаимоисключающие: понимание — это усилие, а понятно то, что усилий не требует.
        Иное дело — господа из «Знамени», из номера в номер, из раза в раз ведущие эту бесстыдную игру на понижение, привечающие амбициозную бездарность, а симпатичных и небесталанных людей выставляющие на позор их слабыми и ущербными сторонами — необразованностью, душевной и эстетической глухотой, избытком самомнения. И пока трудно сказать, к каким геркулесовым столпам низости зайдёт революционно-демократическая кампанейщина. Но вот этот синдром Хама, с которого она начинается, — обещает многое.


  предыдущий материал  .  к содержанию номера

Герои публикации:

Персоналии:

Продавцы Воздуха

Москва

Фаланстер
Малый Гнездниковский пер., д.12/27

Порядок слов
Тверская ул., д.23, в фойе Электротеатра «Станиславский»

Санкт-Петербург

Порядок слов
набережная реки Фонтанки, д.15

Свои книги
1-я линия В.О., д.42

Борей
Литейный пр., д.58

Россия

www.vavilon.ru/order

Заграница

www.esterum.com

interbok.se

Контактная информация

E-mail: info@vavilon.ru




Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service