Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
 
 
 
Журналы
TOP 10
Пыль Калиостро
Поэты Донецка
Из книги «Последнее лето Империи». Стихи
Стихи
Поезд. Стихи
Поэты Самары
Метафизика пыльных дней. Стихи
Кабы не холод. Стихи
Галина Крук. Женщины с просветлёнными лицами
ведьмынемы. Из романа


Инициативы
Антологии
Журналы
Газеты
Премии
Русофония
Фестивали

Литературные проекты

Воздух

2007, №1 напечатать
  предыдущий материал  .  к содержанию номера
Рейтинг профнепригодности от Дмитрия Кузьмина
Дмитрий Кузьмин

Журнал «Знамя» 

        В №3 за 2007 год некто Елена Погорелая, студентка 3-го курса филологического факультета МГУ, в статье под свидетельствующим о тонком вкусе и развитом чувстве меры названием «Над бездонным провалом в вечность» привычным уже для отдела критики этого издания образом клеймит авторов младшего поколения за невнятность и нежелание присягать «вечным ценностям» (понимаемым, судя по блоковской цитате в названии, на уровне ррроковых страстей эпохи декаданса). Однако в целом статья студентки Погорелой посвящена обратной задаче: наметить контрканон молодой поэзии, состоящий из, как она выражается, «так называемых неоклассиков». По поводу этого «так называния» хочется ответить студентке Погорелой цитатою из «Литературной энциклопедии»: «В 1918 г. в Москве образовалась группа поэтов-»неоклассиков». Она не играла никакой роли». Об остальном надо сказать чуть подробнее.
        Способ обращения студентки Погорелой с настоящей поэзией ничем не отличается от способов, широко опробованных её старшими товарищами: указательный жест — и нечленораздельный вопль по поводу того, на что указано. Например: «Всякая связь, будь то связь времён, поколений, мыслей или чувств — распадается, и романтическая фрагментарность, заведомая сомнамбулическая обрывочность нынешней верлибристики есть только, в сущности, признание своего бессилия перед окружающим хаосом — самооправдание, самоустранение, самоисчезновение: "Это не банка кетчупа разбилась. / Это убили кого-то с Марса. / Перешагивай, / перешагивай, Катя!" (Дина Гатина). Однако, как известно, "разруха — не в клозетах, а в головах", потому и декларация общей бессмыслицы тут, по существу, не более чем крик о собственной капитуляции». К сожалению, действительно, современная литературная ситуация характеризуется разрухой в головах критиков, берущихся выступать по вопросам, далеко выходящим за пределы их понимания, — маскировать же сугубую узость этих пределов пытающихся трескучими фразами. Полбеды, что определение «романтический», приданное понятию «фрагментарность» для вящей солидности, опрокидывает все последующие рассуждения студентки Погорелой о нежелании антигероев её статьи выстраивать свои отношения с вечностью: в романтической парадигме "способность к фрагментам и проектам — трансцендентальная составляющая исторического духа" (Шлегель), всякий фрагмент — "предчувствие бесконечного в видимом и воображаемом" (Уланд); за прошедшие с тех пор двести лет были предложены и иные концепции фрагментарности в литературе, полемизирующие с романтической, но об этом студентке Погорелой на лекциях ещё не рассказали. Настоящая беда в том, что у автора статьи нет обязательной для всякого вменяемого профессионала, работающего с любым текстом, презумпции месседжа: не видя смысла в тексте чуть более сложном, чем ей привычные, студентка Погорелая не стремится его обнаружить, а радостно констатирует, что его вовсе нет.
        Лирика Гатиной не относится к числу наиболее герметичных поэтик младшего поколения. Что в фокусе внимания Гатиной в большинстве случаев — детская оптика, понимаемая как более живая и красочная — но и глубокая, зачастую более драматичная, во многом подходящая ближе к сути вещей, к экзистенциальному началу (если угодно — к милой сердцу студентки Погорелой вечности), — разобраться, в общем, не хитро. Взрослый видит лужу с осколками на асфальте — и его заботит, чтобы девочка Катя в неё не наступила. А ребёнок готов опознать в пустячном житейском происшествии трагедию. Меньше ли эта трагедия от того, что она вымышлена? Для ребёнка — нет. А для нас? А «над вымыслом слезами обольюсь»? Современная культура (всепроникновение медиа, виртуализация реальности) и современная философия делают всё более зыбкой границу между реальностью и вымыслом, между действительным человеком и персонажем. Литература отвечает на это, помимо прочего, поисками Другого — в том числе и поисками вымысла, вымышленность которого очевидна. Марсианская, инопланетная, космическая тема не новость для русской поэзии — но прежде она задавалась как проекция: для Николая Минского важно, что, «в каких бы образах и где бы средь миров / ни вспыхнул мысли свет», основы бытия будут те же, что и земные (или, как на земле Ойле Фёдора Сологуба, те же, но идеальные); для космических циклов Андрея Родионова или Фёдора Сваровского неотличимость каких-нибудь инопланетных роботов от авторского я и тех, с кем оно готово себя идентифицировать, — эффект априори не заданный и на свой лад трагический, намекающий на невозможность помыслить что-либо, чего нет внутри самого мыслящего субъекта, невозможность сотворить что-либо, кроме себя. В явном виде проблематизирована желательность и невозможность Другого в недавнем стихотворении Григория Дашевского «марсиане в застенках Генштаба...», тонкий автокомментарий Дашевского, приведённый в статье Татьяны Нешумовой (журнал «TextOnly», 2006, №6), напрямую связывает тему невозможности Другого с темой невозможности жертвы, неискупаемости страдания в современном мире. Миниатюра Гатиной оборотной стороной примыкает к этому же проблемному узлу: взрослый мир объясняет ребёнку, что Другого — нет, что чужая смерть — это грязь на асфальте, через которую нужно просто переступить.
        Студентка Погорелая взаимоотношения поэта с временем и его проблемными узлами представляет себе по-другому — начиная статью непредумышленно красноречивой фразой: «Настоящий художник всегда экзаменуется временем» (как прекрасен этот казённо-бюрократический пассивный залог!), она явно воображает время замшелым профессором с родного факультета, а художника — зубрилой, перебирающим шпаргалки перед входом в аудиторию. Да, разумеется, профессор время не прощает никакой самодеятельности: принимается только выученный текст собственной лекции, читаемой без перемен, слово в слово, с блоковской поры. И вот за что, по мнению студентки Погорелой, полагается пятёрка: «В траве окошко молчит. / Чёрное. / В окошке чёрном — / Листья с плесенью / Прошлой осени. / Позапрошлой осени. / Многих осеней. / Многих мимо носило. / Многих вынесло. / Многих бросило / В окошко чёрное» (имена неоклассиков студентки Погорелой называть не будем: нет оснований полагать, что их нужно запомнить). Комментарий, выдержанный в тоне дамских восторгов, сообщает нам, что «космос поэзии [имя рекъ] этими чёрными дырами прорежен похлеще нашей ионосферы; жизнь положить не жаль на исследование колодца: есть ли смысл, есть ли разгадка в его черноте? Тайна [имя рекъ], овеянная Серебряным веком, заключается в предчувствии катастрофы, холод и оторопь, пронизывающие его стихи, берут начало из сологубовской сгустившейся жути, которая гнездится, непознаваемая, в самом духе кажущихся привычными вещей», и т.п. Есть у этой оторопи начало, нет у этой оторопи конца. Проблема только в том, что, если вычесть из цитируемого отрывка самого Сологуба, на долю сегодняшнего «неоклассика» не останется даже запятой (тему же колодца как хранилища предельных смыслов мироздания закрыл ещё Гофмансталь).
        Вот эта отрицательная арифметика в отношениях с традицией роднит всех любимцев студентки Погорелой. Первая же цитата в её статье, опять-таки, непредумышленно красноречива: «Стихи свои / Из памяти стираются совсем. / Но решетят сознание, как выстрелы, / Любимые ИБ, МЦ, ОМ», — сообщает нам другой имярек-неоклассик. Родовое свойство эпигонов — то, что любимые стихи делают их самих не сильнее, а слабее. Данный эпигон, в отличие от предыдущего, операцию вычитания из себя своих кумиров проделал сам — обнаружив в остатке от чтения трёх великих, абсолютно индивидуальных в каждой строчке поэтов совершеннейшее ничто: плоскую мысль, затёртый до дыр пятистопный ямб, манерно-приблизительную рифму a la Евтушенко. И то сказать: изрешечённым сознанием пороха не выдумаешь. Правда, студентка Погорелая полагает, напротив, по поводу этих стихов, что они, того и гляди, «откроют взору горизонт вечности, поведут к осмыслению и переработке того, что поэтами минувшей поры прозрено и сказано было, может быть, лишь интуитивно» — в очередной раз непредумышленно проговариваясь о своём подлинном эстетическом идеале — ловком ремесленнике-обывателе, перелицовывающем чужой материал и что-то такое скромненькое-но-со-вкусом выкраивающем себе из чужих озарений. Ну да, у вечности ворует всякий.
        Диалектика отношений времени и вечности строится на том тривиальном основании, что вечность помимо времени нам не дана. Апелляции к вечности напрямую — ведут не в вечность, а во вневременность, в бесконечно повторяющийся День сурка. Поэтому, отдав одним абзацем дань времени-экзаменатору, студентка Погорелая далее на протяжении всего своего сочинения кормит нас ложноромантическими заклинаниями в жанре «верёвка — вервие простое», не относящимися ни к какому определённому времени, ни к какому конкретному этапу в развитии поэзии, ни к чему конкретному вообще: «ибо что, в конце концов, есть лирическая реальность, как не наиболее адекватное отражение внутреннего строя, строя души? Лабиринт трагедии ждёт своего Тесея; поэтический архетип странника воплощается в разных образах», и т.д., и т.п. Но мысль о том, что у каждого времени есть если не свои проблемы, то хотя бы свои приметы, всё же посещает её — и тогда на свет появляется поразительный по своей непредумышленной правдивости пассаж: «Имитация среды обитания современного общества достигает последних границ: "Я никудышный конспиратор // и обречён — как ни пиши — // висеть забытым копирайтом // на форуме твоей души...". [имя рекъ] свою роль "голоса поколения" отыгрывает удачно; соотношение технических реалий современности с абстрактностью эмоциональной сферы бьёт в точку — на очередном этапе понимания "форум души" оказывается эквивалентом всё той же Книги Иова, всё того же бесконечного странствия по закоулкам человеческих сущностей». Всё в этом пассаже, чего студентка Погорелая НЕ хотела сказать, — чистая беспримесная правда. Эмоциональная сфера в стихах разбираемого ею автора совершенно абстрактна, не являет никакого индивидуального опыта и скроена из нехитрых штампов. Роль «голоса поколения» автором отыгрывается — в святой уверенности, что поколение опознаёт свой голос по дюжине ключевых слов из лексикона компьютерной терминологии, и надо просто их иногда выкрикивать, неважно в каком контексте и по какому поводу. Среда обитания современного человека автором не познаётся, а имитируется — достаточно указать, что человек как-то там подключён к Интернету и имеет дело с форумами и копирайтами, а разбираться, что произошло с этим человеком в силу такого изменения его жизненной среды, автору ни к чему. На фоне этой ненамеренной правды тем очевиднее выступает вздор и нелепость всего, что студентка Погорелая и её положительный герой имели в виду. Книга Иова — никакое не «странствие по закоулкам человеческих сущностей», поскольку целиком посвящена уяснению единственной подлинной сущности всякого человека. «Форум души» (форум как «техническая реалия» — сайт, на котором может высказаться всякий желающий) никакой не эквивалент Книги Иова, риторического трактата с жёстко заданным набором голосов. Забытый на форуме копирайт — ничего не значащая бессмыслица (разве что это копирайт программиста, написавшего для этого форума программное обеспечение, — уж не на авторство ли чужой души претендует лирический субъект?).
        Можно было бы ещё долго черпать подобные перлы из текста студентки Погорелой, но дело в том, что она-то, в конечном счёте, особо ни в чём не виновата. В сборнике литературного объединения 3-го курса филологического факультета её сочинение было бы совершенно к месту, огорчая, конечно, совершенной глухотой к своему и чужому слову, но зато отчасти радуя задиристым характером и небоязнью идти против уже сложившихся в поколении авторитетов. Однако эта, с позволения сказать, статья является нам со страниц журнала «Знамя», где прочитывается несколько по-другому. Конечно, неспроста и в самой статье, и в справке о литературных заслугах студентки Погорелой несколько раз ненавязчиво даётся ссылка на ежегодный Форум молодых писателей в Липках, а имена отрицательных героев статьи привязываются к премии «Дебют»: перед нами не попытка 19-летней восторженной девушки назначить гениями своих приятелей, а акция, предпринятая одной литературной институцией с целью перехвата у другой литературной институции инициативы в формировании публичного образа молодой литературы. Господам из Липок до зарезу нужны послушные и лишённые воображения молодые авторы, не опасные для старших товарищей (ибо какой может быть конфликт поколений между разновозрастными эпигонами?), — да не просто чтоб болтались под ногами, а чтобы были заметны в публичном пространстве. Увы, интеллектуальный потенциал этого проекта скромен ровно настолько, чтобы сочинение студентки Погорелой представляло собой его потолок. Трудно себе представить, однако, чтобы высота этого потолка была неочевидна редакторам «Знамени». И если один из главных журналов великой литературной державы допускает на свои страницы работу, для которой предел мечтаний — сборник факультетского лито, значит, очень уж нервничает в этом журнале некая часть администрации, значит, параноидальный страх и ненависть по отношению ко всему живому и значительному, что есть сегодня в русской, в том числе молодой поэзии (и что — отчаянными усилиями других людей в составе той же администрации — иной раз пробивается даже и на страницы самого журнала), достигли уже таких степеней, когда для удара по супостату не собирают все силы в кулак, а истерически швыряются всем, что подворачивается под руку, хоть решетом. Так вот, уважаемые коллеги: кто у нас король и во что он одет — это ещё предстоит выяснить, но театр у вас — погорелый.


  предыдущий материал  .  к содержанию номера

Продавцы Воздуха

Москва

Фаланстер
Малый Гнездниковский пер., д.12/27

Порядок слов
Тверская ул., д.23, в фойе Электротеатра «Станиславский»

Санкт-Петербург

Порядок слов
набережная реки Фонтанки, д.15

Свои книги
1-я линия В.О., д.42

Борей
Литейный пр., д.58

Россия

www.vavilon.ru/order

Заграница

www.esterum.com

interbok.se

Контактная информация

E-mail: info@vavilon.ru




Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service