Воздух, 2007, №1

Дальним ветром
Переводы

Из книги «Голод теней»

Жан-Батист Пара (Jean-Baptiste Para)
Перевод с французского Михаил Яснов

ЗАВТРА

Я пройду вдоль стремительных вод,
и жизнь моя исчезнет в их шуме, словно растает в тени, —
жар-птица, так и не ставшая добычей,
разве что останется у меня в руке золотое перо
да тишина, в которой отныне следует пребывать.
Я усну на влажной земле,
но если буду разбужен грозой,
лопнувшей, будто мир превратился в подобье хлыста,
смогу ли разжать я пальцы навстречу прожилкам света,
обнажившим меня с изнанки? И там, где кончается небо,
протяну ли я эту пустую ладонь
той стихии, что возжелала стереть моё имя с лица земли,
равнодушно, бездумно, как мы следим за исчезновеньем песка или пыли?


СПЯЩАЯ КРАСАВИЦА

Спит, всегда спит, и сон её — это сад.
А её молчанье — это мой собеседник. У неё на шее
оберег. Я вслушиваюсь и в его бледный голос.
Я больше не прячусь за спину немоты.
О, отдаваться, подобно ей, дару цветенья,
в котором она пребывает и спит, лёгкая, легче
цветка акации! Незачем бить копытом
в её загоне. Щекой прижавшись к стеклу,
я ощущаю своё лицо, как лоза ощущает
тяжёлую чёрную гроздь.
Мне хотелось, чтобы лицо меня выражало.
Мне хотелось пить со стекла, пить
большими глотками ледяное это вино.

Ветер снаружи охрип от снега.
Огонь затухает. Рассвет занимается
вдалеке. Река цепенеет
во сне, а земля — в тишине. Снаружи
лошади вспахивают кромку снега.

Спит, всегда спит. Я не увижу
цвет её глаз. Ночь оживает
на кромке стонов. Я взываю к весне
ресниц, смахнувших долги мороза.
Имя её пробуждает моё
на виду у небес, где тяжёлым якорем
тень удерживает горизонт.


ТРИ БРАТА

Первый мой брат ушёл.
Зерно рассыпалось.
В необъяснимой тоске
он узнал по нему судьбу нашего рода.
И на растущем дереве вырезал своё имя.

Второй мой брат остался на пороге —
холод пронзил его сердце.

Что до меня,
то я
люблю тишину и голос —
они словно уголь и ладан
в стихах, продлевающих время,
готовое кончиться с дождём.

День за днём вырастает бурьян.
Всё искрится в ладонях мира.


РАЗОРИТЕЛИ ГНЁЗД

Трава от мороза становится ломкой.
Слышно, как в их карманах пищат галчата.
Если мать застанет врасплох, вытаращат глаза, как невинные овечки.
До чего же приятно пахнет их кожа свежим укропом!
И вот они уже высоко наверху, уверенные, что ветви исчезнут, сразу же, как по ним заберёшься.


НАЧЕРТАНО МЕЛОМ

Когда на холодный берег безмолвной реки
поднимутся те, кто явились из чрева земного,
когда прольётся на них фимиам,
и они утрут свои лица руками
в золотой пыльце от стигматов шафрана,
когда возродится в тени материнский лик
и послышится голос, зовущий детей ко сну,
когда дрезина, застрявшая в гуще полей,
внезапно выхватит фарами из темноты
печальную спину торговца железным ломом,
когда зловонный ирис и рыжие жабы
пустят по ветру пепел их перебранки,
когда в иссохших травах вспыхнет огонь,
встречая в ночи объявившегося чужака,
когда в долине поникших тюльпанов пчёлы
превратятся в страстные содроганья бутонов,
когда прожорливый заяц избавится от потрохов
и станет провидцем, которому ведомо небытие,
когда влюблённый познает любовь — вена к вене, волосок к волоску —
и заберёт своё стадо на дальний берег,
ведо́мый сиянием соли и грамматикой отстранений,
мы наконец-то увидим луну сквозь ветви цветущей груши
и пред этой тайной предстанем нагими, как в день творенья.


ЕСЛИ ТЕПЕРЬ ТЫ УЙДЁШЬ...

Если теперь ты уйдёшь,
возродясь по-иному, к покою стремясь по-иному,
вдалеке от земли, тебя породившей,
дождь, идущий над озером, будет
шелестом всепрощенья.

Как сказать мне «прощай»,
если я по колени в пыли,
если голос дрожит?
Речь моя — роза, смежившая лепестки,
ибо спускается тень.


НЕПОСТИЖИМОЕ

I

Колокольный трезвон вырвал ребёнка из дрёмы.
Как раз в это время он брёл по лесу, мрачному, словно море.
Ребёнок открыл глаза, приподнявшись на тюфяке.
Дыхание матери каплей холодной росы
Смыло последний сон.

«Ночью не стало бабушки, в поле нашли её тело».

II

Ребёнок спустился к ручью.
Умылся в том самом месте, где прежде бабушка мыла голову.
Лбом прижался к холодному камню
И прикоснулся к нему губами, к этому камню, никогда не имевшему детства.

Потом со всего предгорья пришли соседи.

III

Женщины принесли вязанки ясеневых веток.
Перед домом поднялся огонь и застонал, как голубь.
Ребёнок глядит на него и прячет руки в длинные рукава.
Все ожидают, когда наберётся достаточно углей для стирки.
Тогда из дубовых шкафов достанут одежду, чтоб обрядить покойницу.
Но сначала всё это стирают в воде, смешанной с пеплом.

В согласии с солнечными часами, женщины взяли двенадцать вёдер.

IV

В небе висит неподвижный ястреб, ребёнок
Думает о нём равнодушно, подбирает платок, который забыл на столе,
Глядит за окно, где в саду на верёвках сохнут
Платья, шали, чулки из шёлковой шерсти
Той, что ему говорила: «Уродство — бес, красота — наш бог, но все мазаны одним мирром».

Вечерний ветер колышет бельё над соцветьями чеснока.

V

По местным обычаям, муж умершей не участвует в погребенье.
Дед сидит на высоком балконе риги, к нему прижался ребёнок.
Они уселись на бочки соли — в дождливые дни здесь играют в карты.
Их не видно, но сверху им видно всё — дорогу, протоптанную у дома,
Гроб, священника, людей с предгорья.

Высота даёт им возможность приобщиться непостижимому.

VI

Сердце ребёнка подобно яйцу куропатки, покрытому чёрными письменами.
Он впервые думает, как это странно — родиться, и понимает, что мир не имеет границ
Там, за горами, и что эта вода в ладони
Поит не только его, но траву и животных, и что ею также
Кропят это тело бабушки, лишённое тени
И обряженное в широкое сиреневое платье, оставшееся со свадьбы.
В нём она похожа на высохший цветок в большом деревянном ящике,
Который теперь забивают гвоздями в саду под яблоней.

VII

Когда процессия пришла в движение, раздались рыдания,
Заунывные песни на уже забытом языке,
Похожие на ризу священника, на его епитрахиль, вытканную золотыми нитями,
И сердце ребёнка исполнилось красотой, которую он не смог осознать.

А воздух уже раздирают крики, и дядя, впиваясь пальцами в щёки,
Голосит: «Не покидай меня, мама,
Не оставляй меня без света,
Не уходи к мёртвым!..»

VIII

В полумраке риги ребёнок отнимает руку от руки своего деда.
Он не хочет показать ему, что дрожит.
Он не хочет показать ему, что не может справиться со слезами.
Отныне он будет один нести свою горькую ношу, как чашу, боясь её расплескать.

IX

Существует смерть настигающая и смерть дарованная.
Если лошадь болеет, конюхи её стреножат
И душат льняным полотенцем.
Ребёнок не видел, но знает, что под пригорком
Лежат в земле, словно спят под снегом,
Останки тех, чьё имя высечено на камне
Перед церковной папертью, тех, что исчезли
В степях далёкой России.

X

Томит ли ребёнка мысль, что смерть его бабушки
Широко отворяет двери всем его предкам?

Понимает ли он, что память время от времени будет
Приближать видение смерти — как лодку, гонимую к берегу морем?

Этой ночью холод коснулся его лица.
Неведомый демон вошёл в его сон.
Был рот его полон мерцанием светляков.

XI

Вернувшись с кладбища, начинают замешивать тесто.
По ритуалу, следует печь хлеба́.
Затем раздают их в деревне и относят на дальние пастбища.

У матери покраснели глаза, слеза застывает в муке́.
На рубахе отца грязной коркой топорщится пот.

«Что если было б столько же булок в печи, сколько букв в букваре? — говорит ребёнок. —
Тогда написал бы я книгу, и это был бы мой дар».

XII

Трава и река покрываются белой пеной,
Небо растянуто кожею барабана.

Руки ребёнка измазаны ежевикой
И ощущают бескрайность этого мира.

Ежели он заглянет в пучину веков,
Туда, где книги и время царят над рассветом,

Он сможет увидеть вживе тех мертвецов,
Что наделяют смыслом его судьбу.







Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service