Воздух, 2006, №1

Дышать
Стихи

Синдология

Константин Кравцов

Смерть автора

    —  А смерти автора, кстати,
радовались и раньше: один иерей
врал о похоронах Лермонтова:
Вы думаете, все тогда плакали?
Никто не плакал. Все радовались.
    — Что нам до поля чудес, жено?
но спит земля в сияньи голубом,
те залитые известью ямы шаламовские,
ученики в Гефсимании (в паузе слышно,
как в детской дребезжат стёкла вослед трамваю),
есть, пойми, узкий путь, —
узкий путь, а с виду безделица:
звон каких-нибудь там
серебряных шпор, когда ни одна звезда,
когда звёзды спали с неба, как смоквы,
и небо свилось, как свиток, как тот суда́рь,
и лишь тахрихим, та холстина в опалинах
(в паузе — отрывок блатного шансона,
проехавший мимо), и подумать только:
какой-то там фотолюбитель,
какой-то Секондо Пиа


Синдология

112 борозд от «бича, наводящего ужас»,
30 точечных ран от терний, округлая рана
между 5-ым ребром и 6-ым; сукровица, вода
и пыльца, занесённая ветром ночным
из пустыни Негев или с берега Мёртвого моря:
Reaumuria hirtella, Zygophyllum dumosum


Луна Мела Гибсона

Фильм о Пасхе Распятья — «Passions of the Christ» —
снимался зимой: луна над садом Гат-Шеманим
белела над окрестностями Матеры;
не в зелень иерусалимской весны одета была Гефсимания,
но вопрошала, как Иова Иегова: Входил ли ты
в хранилища снега и видел ли сокровищницы града?
Кто проводит протоки для излияния воды
и путь для громоносной молнии, чтобы
шёл дождь на землю безлюдную, на пустыню,
где нет человека? И луна над югом Италии
белела как жертвенный камень в Вефиле.

Благословен ты, Господи, Боже наш, Царь вселенной,
мыслил в сердце своём Каиафа (Маттиа Сбраджа),
благословен за плод лозы виноградной
и за хлеб, изведённый тобой из земли,
за горькие травы и эту луну,
под которой что было, то и теперь есть,
и что будет, то уже было,
и Ты воззовёшь прошедшее,
истребив сбивающего с пути, совращающего —
да погибнет память его! — людей Твоих Израиля.
— Тридцать, Иуда. На этом сошлись мы.

Судный нагрудник с рядами камней, с именами
Рувима и Симеона, Иуды и Левия, Вениамина,
Иосифа и Ефрема, Манассии и Завулона, Гада, Дана
и Неффалима, — к ним прикоснулся первосвященник,
произнеся это «мы», пресекая порыв к бегству
экс-казначея (Лука Льонелло):

— Не Сам ли Ты, Господи, разве не Сам, —
вопрошает он пламя пасхальных жаровен, —
не Сам ли Ты, Господи, заповедал нам чрез Моисея
не жалеть и не прикрывать отвращающего от Тебя
народ Твой? А деньги — при чём тут деньги?
Что вы смотрите так, будто все вы здесь первосвященники?
Пальма осанны на каждом из шекелей,
надписанье и храм, который бесчестят.

И луна над зимней Италией, светило живых существ,
белела как чаша Грааля над гротом агонии;
ветка маслины в саду на переднем плане
висела колючей проволокой, и звёзды, —
стражи святыни, небесное воинство, —
звёзды спадали с небес, расхаживали по саду:
жёлтые космы пламени, ру́бящие синеву —
синеву Караваджо в скандальной ленте
голливудского австралийца.


Восходящая от пустыни

Не Саломея, нет, соломинка скорей,
просто соломинка с улицы Клязьминской,
не Люська в общаге с зимним
северным солнцем, словно расколотым на
крылья стрекоз, не нагая плясунья —
былинка Иезекииля: сын человеческий, оживут ли
кости сии? я сказал: Господи Боже...

— Я ему говорю — молодой такой, русый-русый! —
я ему говорю: ты бульон-то попей, пока он горячий,
а пирожки потом съешь, и не ходи к баптистам,
зачем тебе? Здесь, прямо по Урицкого и налево,
и ещё метров сто и снова налево, у Макдональдса,
бывшее трамвайное депо, да ты знаешь, наверное,
церковь там восстанавливается, как же её?
Дмитрия Солунского, кажется, да, Дмитрия Солунского, —
это там мне сказали, что радоваться нужно,
а не об исцелении просить, помнишь, рассказывала? —
так вот, я ему говорю: ты сходи, сходи туда,
там наверняка бомжам работу дают:
снег убирать, лёд колоть, да мало ли что?
сходи, говорю, а он мне: ты ангел, да?

Ангел, а кто же? Не Саломея на пиршестве
29 августа / 11 сентября, не Суламифь,
восходящая от пустыни как бы столбы дыма,
окуриваемая миррою и фимиамом, восходящая
как бы столбы дыма котельных, как бы
сполохи, тропы оленьи, оленьи глаза мерзлоты,
не европеянка нежная — просто Россия,
просто соломинка в неугасимом огне Его.

И сказал мне: изреки пророчество на кости сии
и скажи им: «кости сухие! Слушайте слово Господне!»
Так говорит Господь Бог костям сим:
вот, Я введу дух в вас, и оживёте.
И обложу вас жилами, и выращу на вас плоть,
и покрою вас кожею, и введу в вас дух,
и оживёте, и узнаете, что Я Господь.

— А что, тридцать лет осталось, ну, пятьдесят по самым
оптимистичным прогнозам, — вставляет отец Андрей,
разрезая фаршированный рисом с морковью
постный перец, — семинаристам профессор Осипов
на лекции об Антихристе заявляет: вы, мол,
сами его увидите, и ещё с хоругвями встречать пойдёте.
— Отец Анатолий, вам чай или кофе? Компот?
А вам, отец Константин?

Тридцать лет, пятьдесят ли, пока —
властью Его, мне данной, — расскажу тебе, как
разгоралось неделю назад, блёкло и снова
то здесь, то там появлялось и
молоком убегало, ходило за мной по пятам,
колыхалось лучами зеленоватыми,
как соломенный смутный навес на ветру,
сияние в Салехарде.


Иконография

Север и смерть или просто
солнцестояние вод
в венецианском стекле
полярного круга: Ангелы, Силы —
как по воде расходящийся круг

И золотой сухостой удлинённых фигур
учеников у одра:
так свечи, теснясь на каноне,
гнутся от жара, и видишь сквозь воду
север и смерть, облака или белый хитон


Петровский парк зимой

Вознесён невесомою ношей
до утра нисходившей парчи,
за оградой стоит он, непрошен,
и ветвит неподвижно лучи,
словно этим морозным изводом
уверяет, что не было, нет
для тебя, созерцатель, исхода,
кроме света, и вот он, твой свет







Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service