Освобождённый Улисс, , Современная русская поэзия за пределами России

Украина


Игорь Винов

Постскриптум воды

Мы не снимся друг другу,
                                            чтоб нас не узнали
словно дети и звери,
                              живущие вслух,
исчезаем в течение звука в безмолвии,
                                                         горизонтально
по ветру прахом предчувствуя дух.
С человеческим словом в зубах,
с Богом в сухих золотистых глазах.
Собраны овцы — распят пастух.
Их понимая невольно и тихо,
я открываю животную книгу,
замираю в стихе, просыпаюсь...
                                                        и снова,
словно немецкое длинное слово
                                          дефективный школяр,
произносит немеющий некто
меня по слогам, собирая в уме,
со вселенной по нитке,
                              во тьме кровеносной,
где в душу врастают инстинкты,
а ты,
заглядевшись на вставленный в зеркало глаз,
слушая рыбу, предчувствуешь сына,
море слушает море
                    при помощи замерших волн,
сердце движется к берегу,
                                                кровь сыновеет,
ты глупеешь и слушаешь,
как движутся руки и реки
                                               где-то там...
Расплетаются руки и реки
                                               где-то там...
Замыкая движение взглядом,
бритвой пробуешь волны,
пока океан не замрёт на запястье,
и не встретишь ударом безмолвие, но,
предчувствуя меру и ритм,
тело слушает душу,
но движется к телу иному, —
на кончике жеста продолжается мир —
вариант неизвестного Бога
                                               вовне,
бесконечный узор
в кружевах вариантов
                                         так знаком,
что себя угадать невозможно!
Среди заданных точным проклятием глаз,
между про́клятых звёзд
и теряющих контуры знаков
насквозь — вдоль,
насмерть — справа налево
я читаю бездонное тело,
                                             опять —
я не сын,
                  ты не мать,
не безумнее волка
истекающий адом при полной луне
человек человеческий...
Мечется ангел
между прахом и духом,
в любви обретая наглядность.
Свет летит мимо звёзд,
и никто никого не пасёт...
Тихо время течёт подо льдом,
это ты наклонилась над прорубью, долго
смотришь, слушаешь воду,
ладони на мёртвом лице неподвижны —
теперь не сквозят ни цикады, ни вечность
между пальцев,
в меня не войти
без запретных желаний
                                         ни ребёнку, ни зверю,
не вспомнить без боли твой рот,
хоть прорубь затянута льдом —
голубой и прозрачный постскриптум эпохи.
Ты идёшь, как по небу,
к озёрному берегу — долго.
Мертвецам остаётся идея бессмертия,
голосам — тишина...
Этот мир не страшнее, чем Х
вне контекста задачи, —
                                бессмысленный крестик...
Но, Господи, я не могу без тебя умереть!
Господи, как без тебя умереть?!
Неужели вернёмся седые и голые?
Успокой мою голову,
успокой мою грудь,
успокой мою голову!


Портрет в экстерьере

Ясновельможная поляна,
плугодержавный патриарх...
Здесь мужики забыли страх,
внимая звукам фортепьяно,
и что-то ищут в бородах.
В столице облачно и странно,
в станицах странно и темно, —
светло и ясно над поляной,
где ангел в светлом сарафане,
где в землю падает зерно.
И патриарх встаёт, и ноги,
которым восемьдесят лет,
бредут босые по дороге,
а он глядит на эти ноги
и понимает: правды нет
в ногах, и чувствует тревогу,
и ставит ногу в чей-то след.
Он очень хочет встретить Бога,
он в детстве вышел из окна...
Дорога, небо, тишина
запараллелены, но строго
любимый ангел на пороге
зовёт к обеду, и страшна
его любовь — страшнее Бога,
страшнее хлеба и вина.
А мужики зевают вслух,
и крестят рты, и что-то знают,
и патриарха уважают
за внешний вид и странный дух,
но смотрят вдаль и не мигают,
когда берётся он за плуг.
Грядёт пророк — поляна внемлет,
бредёт за плугом патриарх
и любит раненую землю,
и слабость чувствует в глазах.
В его висках стучит эпоха
до сотрясения мозгов,
он хочет помолиться Богу,
но не находит нужных слов
и с болью смотрит на дорогу,
и отправляется в Дорогу.


Инструкция по эксплуатации исчезающего шара

Для того чтобы из груди выпустить рогатую птицу
следует преодолеть утверждённое жертвенной кровью
сходство зверей и людей сходство обретающее
столь страшный смысл в образе содомской красоты

словно продолжая танец приближается плавно
смуглая девочка-подросток В руках у неё этот мир
и поднос с головой Иоанна
                                       Но за чертой повседневного
страха ветер рисует мою пустоту
взгляд упирается в голые воды
возвращаясь в меня неизвестного мне
пощёчиной веткой сирени
                                       прекрасно летящей во тьму
или прохожим выпавшим из толпы

А воды гнутся и время течёт между глаз
в прозрачной машине вселенских законов
где звёзды вырабатывают судьбы
а собаки несчастны как люди
с перевёрнутым сердцем я наблюдаю как сатана
исповедуется перед зеркалом Плоским лицом
настигая безумие разгадывает меня в различные эпохи
и опять между сном и его осознанием
целует ей руки моими руками в тишине на двоих
о которой вопят: нож на крае стола
                                           (зачем неизвестно)
свеча чтобы смотреть на свечу чей-то ангел рождённый в
печали шар хранящий во тьме пустоту лицо на пределе ума
отражённое в медленном шаре и прочие знаки вины

Одиночество имя испуганной птицы готовой исчезнуть
для всех и себя И прежде чем оглянулся на свист
и увидел тебя обнажённой душа раздвоилась и птица
забилась в груди Чужими руками узнавала ты
собственное тело Всё произошло слишком просто
чтобы в этом раскаяться я увидел тебя прежде чем

Видишь мир получился вращается шар и уже не прекратить
исповедь не погасить свечу ибо кончилось небо
и космос повис в пустоте словно маг прекративший
мышление Выдох Уже никого никогда разбудить невозможно
Свеча догорает и шар за пределами шара исчезнет
бесшумно текут зеркала а нож на столе неподвижен


Точка

                                                     В. Д.

Завершённый однажды портрет эпохи
Вне контекста лиц, вне предела рамы
Переходит в пейзаж, пешеход дорогу
Пере... ходит дважды Господь Адамом.

Ни черты, ни приметы не словят Слова.
Не закат, но кровь на изломе неба.
Трижды проклят мир, но опять и снова
Пешеход идёт за вином и хлебом.

Неизвестны имя и лик вне рамы,
как число деревьев и сад вне сада;
Гений мыслит, насмерть не зная, кто мы,

в школьном небе ангел копает ямы.
Перешёл в пейзаж пешеход к закату,
но уходит в даль, возвращаясь к дому.


Прогулка

Иезекииль на дворе
тени рвутся и падают листья
совпадение и
несовпадение формы и цвета
Аминь
чёт и нечет багрянец и золото деньги
движение вне
единицы листа Оум Осень
твоё имя исчезло в словах —
ни кровинки на небе
лишь части частей производят движение
ритм без любви
освобождаясь от листьев и слов наши души живут:
вечер вчерашний как жизнь надежда, что нас не найдут
ёлочный запах
мы были частями друг друга но стали частями частей
стали кристаллом
который во тьме начинает летать
имитируя лес мы обходим друг друга
но больно в груди и вокруг
и течёт молоко и течёт молоко из глаз моих
Иезекииль на дворе
нас трое: ладонь и ладонь
и необъятное над головой
трое во всём и всегда
но листья — их надо считать
но деньги — их мало!!
О были бы мы другими а числа реальны
утратив себя наяву
я увидел деревья
клён берёза берёза деревья.


* * *

Я был в таких домах, где жмутся в коридорах
ваятели теней, цепные существа.
Они облачены в знак явного родства
в безвременный наряд, не гнущийся от хлора.

Как тяжело встречать их обнажённый взгляд,
как трудно не смотреть в их каменные лица...
Поскольку зеркала не отражают ад,
им не во что глазеть и не в чем отразиться.

Когда один из них — решётка и стекло —
мне слепо говорил — стояли между нами
про Беломорканал — он пил одеколон —
в египетских песках — и говорил стихами —

он громко уверял — мы виделись впервые —
что мёртвые умрут — я тихо понимал —
в безвыходных домах — что оживут живые,
продлив длиною в жизнь необводной канал.

Но как преодолеть — решётка и стекло —
условия игры не разрушали взгляда
забытой наизусть в общественном обряде
и вычислить себя в окне и за окном?!

Отсутствующих тел вопящие пустоты,
безмолвные тела глядящих в пустоту,
архангел без трубы с улыбкой идиота,
плывущий над собой к последнему суду...

Аз есмь один из нас, чьё небо в сталактитах
давно умерших звёзд. В невысказанный час
мы выйдем из домов открытых и закрытых
в пустые города, не потупляя глаз.

Уже стоит в окне моё неотраженье
и дышит сквозь стекло и, позабыв слова,
пытается сказать мучительным движеньем,
что всё вокруг не так, как хочет голова.


Уединённые богомолы

Я умер однажды и вижу теперь наяву
каждую деталь возлюбленного тела
проволочные усики золотистые волоски на подрагивающей лапке
синие крылышки на спине сложенные аккуратно
Словно причинно-следственные отношения мы сочетаем твёрдые
члены и это последний способ взаимопонимания
ибо мир лишь повод к преступлению и любви
это так очевидно
в последнее время архангел не смотрит на часы







Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service