Повёрнутый пейзаж Отдели землю от огня, тонкое от грубого с величайшей осторожностью, с трепетным тщанием Гермес Трисмегист, «Изумрудная Скрижаль» Горизонт вертикальною жирной чертою. Всё небесное слева. Всё справа земное. В половине небесной разреженный воздух, там в созвездья навечно срифмованы звёзды. И крылатые звери парят между ними, заслоняя созвездья телами своими. На земной половине под почвою чёрной копошатся живые разбухшие корни. Это руки без тел к небу медленно роют миллионы туннелей в пластах перегноя. К горизонту прижавшись повёрнутой вправо головою, стоит человечек плюгавый в лисьей шапке и длинном кафтане раввина: человечек пытается две половины с осторожностью, с трепетным тщаньем раздвинуть. * * *
В туннеле чавкающих, вложенных друг в друга раскрытых ртов, переливающихся пятен шёл, шею вывернув, весь красный от натуги, вперёд оглядывался, в будущее пятясь. Вокруг присоски воспалённые дышали, росли сквозь мякоть, сквозь ребристый нёбосвод, за мной срастались в темноте, переплетались со страшной скоростью, и закрывался вход. На старте
Членистоногий человек в заклёпках, с зажатым мотоциклом между ног. Прозрачный шар над черепной коробкой. Лучи сплелись на шаре, как венок. Урчит мотора хищная утроба. Полощет блики гнутых трубок сталь. В седле из кожи ошалевший робот раздвоенным копытом жмёт педаль. Обнюхивая воздух фарой мутной, ревёт машина, прямо под собой наделав кучу грязи и мазута, газ испускает выхлопной трубой. Вокруг толпа угрюмая возникла. Стекает небосвод ручьями звёзд. Прозрачный шар висит над мотоциклом, и в нём, как камень, — чёрный, мёртвый мозг. * * *
В конце дороги пьяный сторож дремлет. Гудят стволы — обугленные трубы завода «Лес», закопанного в землю. И в сером небе намалёван грубо тяжёлый дым над трубами, как кроны. Вовсю кипит подземная работа. В отделе кадров за столом огромным сидит Начальник, обливаясь потом. Топор над ним сияет как икона. Сквозь сапоги, измазанные глиной, колоды ног разбухших прорастают ветвями красных пальцев в пол бетонный. Глаза закрыв и голову откинув, он Дело моё медленно листает. А над землёю, в белизне творожной, гудят стволы, мелькают хлопья снега... Счастливый сторож спит, и осторожно метель с его лица снимает слепок. * * *
Муравьи, высотой с человека, из мглы выползают колонною по трое в ряд. Задевая дома и ломая углы, их клешни с металлическим лязгом звенят. В самом центре колонны ползущим пятном пустота, и внутри, запрокинувши рот, Чингисхан Джугашвилевич Гитлер идёт, окружённый живым муравьиным кольцом. Он пробитую пулей икону к груди прижимает, уставясь в небесную твердь. А кольцо муравьёв возбуждённо гудит, и в хитиновых панцирях плавает смерть. * * *
Над Невою туман красноватый. Сиротливо трамваи поют. И гарцует упырь-император, в упоении топчет змею. Прорезь в небе заполнена тонкой, жёлтой Адмиралтейской иглой. К ней приколото красное солнце, как пылающий флаг боевой. Всё плотнее туман набухает тёплой кровью, пугающим сном. И почти на глазах зарастает из России в Европу окно. Невская эстафета
Имперский кентавр на зернистой скале, ощерив усы, над Невою летит. Помёт голубиный на медном челе стекает, как белые слёзы, в гранит. Указ-эстафету — России судьбу кентавр-император зажал в кулаке. И руку навстречу ему протянул плюгавый диктатор на броневике. * * *
Над каналом храм языческий весь в пупырышках дождя. Спит в сияньи электрическом чёрно-жёлтая вода. Тряпкой пёстрою, кровавою обмотав кресты свои, над водою жёлтой плавает церковь Спаса-на-Крови. Купола висят в прострации, чуть качаясь на ветру. Льётся с неба радиация сквозь озонную дыру. Кто-то спит на грязных ящиках, кто-то кается в грехах. И проходит в мокром плащике автор этого стиха. * * *
Постучался. Открыла соседка. Кто-то в майке сидел за столом. Запах тления, сладкий и едкий, плыл из спальни. И было тепло. На скамеечке кошка скулила, вытирая со всхлипом глаза. В толстом слое велюровой пыли золотились над ней образа, и на ржавых петлях скрежетала в клочьях рваного войлока дверь. А соседка ко мне приближалась. Я отчётливо видел теперь, как под платьем хлопчатобумажным её груди росли изнутри, словно сдобные булки, и в каждой килограмма не меньше чем три. Тело вверх поднималось, как тесто, распирало одежду на ней, всем причинным и следственным местом прижимаясь ко мне всё тесней. Кто-то в майке с остатками пищи на губах повернулся спиной, и блеснул за его голенищем финский нож с рукояткой стальной. Кошка выгнулась, глазом зелёным подмигнула и стала опять лицемерно скулить под иконой и со всхлипом глаза вытирать. Запах тления сладкой волною с головою меня окатил. Тут я крикнул всей клеткой грудною из последних оставшихся сил. И проснулся... * * *
Массивные женщины с маленькими головами, похожие на динозавров, сквозь солнечный блеск спускаются к речке. Земля чуть дрожит под ногами. Сочится зелёною влагою девственный лес. В высокой траве их колени хвощи раздвигают, тельца кровяные в набухших аортах поют, вибрирует воздух, на платьях цветы расцветают. И райские птицы над ними деревья клюют.
|