Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Антологии
TOP 10
Стихи
Стихи
Стихи
Стихи
Стихи
Стихи
Стихи
Стихи
Стихи
Стихи


Инициативы
Антологии
Журналы
Газеты
Премии
Русофония
Фестивали

Литературные проекты

Освобождённый Улисс

Современная русская поэзия за пределами России напечатать
  предыдущий автор  .  к содержанию  .  следующий автор  
Евгений Клюев

Обед из десяти блюд

Вот как тонкая лодка, как маленький струг сизокрылый
проплывает по небу... ну, ладно, пускай не по небу —
проплывает над нами тарелка с далёкой планеты...
хорошо, не с далёкой планеты, а с этой планеты!
На тарелке стоит Вавилонская башня — ну, ладно,
просто башня стоит на тарелке одна небольшая —
прихотливая, стало быть, горка такая: из риса,
плюс чуть-чуть ветчины, овощей и чего-то такого...
Бог смешал языки — и я больше не помню названий,
и никто их не помнит (Вы, кстати, не помните тоже,
так что нечего тут Вам особенно и распаляться —
распыляться на частности: дело ведь, в общем, не в этом!).

Вслед за башней на стол опускается, значит, гербарий:
это всё лепестки, розоватые с оранжеватым, —
тонко-тонко нарезаны (просто рукою хирурга! —
хорошо, не хирурга, а повара, если угодно)
хризантемы, пионы... ну, ладно, пускай, буженина —
Вам не всё ли равно: Вы же прямо сейчас, в это время,
не едите того, что читаете, — или едите?
Значит, так: лепестки буженины, бекона, тюльпанов —
их опять можно было б сложить, было б только желанье,
в хризантемы, пионы, тюльпаны: ведь всё обратимо,
возвратимо на круги своя — хорошо, пусть частично...
хорошо, не частично, а... попросту невозвратимо!

Но в глубоких фиалах... простите: конечно, в пиалах —
аравийские джинны представлены взорам досужим
в виде светлых паров или в образах лёгких курений...
да, бульон... да, куриный! Всё в точности, как Вы хотите:
мы сейчас к нему жирными после бекона губами
припадём — и глотать, и глотать, и давиться, и булькать!
И проглотим всех джиннов — на что они, в сущности, джинны?
Пусть сидят в животах и не балуются чудесами:
их эпоха прошла — и настала Эпоха Бульонов,
Щей, Борщей и Супов... романтизм, господа, да и только!
А придёт Аладдин за какой-нибудь лампой дурацкой,
мы ему в тот же миг: не хотите ли, дескать, бульона?

Но потом всё равно приплывает огромная рыба —
золотая такая (не щука... а в общем-то щука) —
и вращает печальными и голубыми глазами
как бы в недоуменье: куда же я, дура, попала?
У неё, этой рыбы, полно всякой дряни с собою:
от хорoм расписных до палаццо в классическом стиле —
я уж не говорю о какой-нибудь мелочи вроде
драгоценных камней или там драгоценных металлов.
Но на всё и про всё существует особая вилка —
специально для этой огромной причудливой рыбы:
пара точных движений — и нет ни дворцов, ни палаццо,
ни камней, ни металлов, а только вот: кожа да кости.

Тут, однако, ещё прибывает встревоженный агнец —
он не знает зачем и глядит, как чужой, на приборы,
всё глядит и глядит, и поистине не понимает,
что тут можно сказать и к чему вообще говоренье!
Но пытается, впрочем, сказать — видно, что-то большое,
что с трудом помещается в этом встревоженном агнце:
вот я, стало быть, здесь, говорит, а потом добавляет:
и меня вы сегодня приносите, стало быть, в жертву, —
и молчит. А потом заключает: и правильно, в общем.
Он с собой ничего не имеет — лишь пару крылатых
выражений на случай чего... Но они неуместны —
и, расправивши крылья, они улетают куда-то.

Начинается плесень: сыры, а к сырам всё такое —
что способно украсить собою продукты распада...
например, виноградные лозы, чьи крупные слёзы
то зеленага, то голубага, то алага цвета
проливаются рядом — и, в сущности, прямо на скатерть.
Впрочем, что же тут плакать, когда уже заплесневело,
когда тиной затянуто чистое озеро жизни —
и почти что не видно далёкого синего неба!
Говорят: обойдётся, пройдёт, разложенье — начало...
я не помню, начало чего, но чего-то другого —
вероятно, какой-нибудь новой, с иголочки, жизни.
Это тоже неплохо. А прежняя жизнь миновала.

Вот ведь слово: десерт! Полуявный намёк на заслугу —
перед кем же такое? — и дальше: намёк на пустыню,
на такую пустыню, в которой кричи — не услышат,
и никто не придёт, и уже ничего не случится.
Все уснули — за взбитыми сливками: сладкие горы,
что навек погребли под собой очевидное прежде, —
ах, воздушное месиво, ах, белоснежная лава:
всё тут склеилось, слиплось... а в общем-то, здорово: сладко!
И забудем-ка мы — на минутку, на часик, на время
о былом, настоящем и будущем: мы отдыхаем,
копошась в этой сладости — с полуленивым желаньем
разыскать в ней хоть что-нибудь, но ничего-то в ней нету.

И захочется дьявольской горечи: адский напиток
этот чёрный, как целая Африка, кофе со вздохом —
и такой глубины, что нырни туда — и не вернёшься,
зачарованный адом: виденьями, грёзами, смертью.
Всё танцует в глазах — и мы помним, что это за танцы,
что за пляски, но нам всё равно: густо пахнет корицей,
или это цикорий... а в общем, коренья, коренья,
как оно и должно быть в аду... Вам хотелось иного?
Так возьмите чуть-чуть шоколада — возьмите украдкой
грех на душу свою, и покажется горечь другою —
хоть и горечью, но не такой, не такой уж и страшной:
здесь ведь тоже, в аду, существуют свои утешенья!

Дальше просто вода — минеральная, значит... источник:
вот он бьёт перед нами, как конь своенравный копытом,
высекая из сердца всё сразу — и самое сердце
высекая, и Бог с ним... нам как-то теперь не до сердца.
Это сытость: она безмятежна, как некая святость,
и непоколебима, и в ней открываются взгляду
пузырьки: они скачут всё выше, и выше, и выше,
но, не выдержав выси такой, разбиваются прежде,
чем взлететь... а источник всё не иссякает.
И нелепая трезвость — смешная незваная гостья
из провинции — ставит манатки у запертой двери,
поджидая хозяев: они ведь однажды вернутся!..

И теперь уже фрукты — в безумном своём изобилье:
стол не стол, рай не рай... не терзайся и не разбирайся,
ешь хоть с этого дерева, хоть вот с того, хоть с другого:
плод покоя, плод вечности, плод бытия, плод забвенья...
Ничего с нами не было: это всё только обманы,
только шалости духа... конечно же, Вы были правы,
и обед как обед — в дорогом и пустом ресторане
на углу Vestergade, по самому высшему рангу...
дескать, в сердце столицы — в состарившемся, в предынфарктном.

Что касается этого дерева... яблони, значит,
можно есть и с него: всё завертится снова, конечно,
но пугаться не стоит — и это ведь только на время!


* * *

И всё-то было хорошо тогда-когда... —
пока ещё тогда-когда... хвостом крутило,
и было детство нам, и не хватились тела,
и в область памяти мы заходили с тыла,
а с тыла память коротка и молода.

А на хвосте тогда, когда... висел бубенчик
и всё вызванивал какой-то там гопак,
и был капризен, переменчив, выкобенчив
и недоверчив — и, мелодию закончив,
обычно спрашивал: «Сначала — или как?»

Ещё к хвосту была приделана трещотка,
прищепка глупая с пурпурным хохолком —
под ней гудела зачарованно брусчатка,
и площадь древняя, как детская площадка,
бурлила дерзким и счастливым языком.

А за трещоткой сразу шла одна жестянка,
она была очаровательно пуста
и говорила быстро, путано и тонко —
хоть речь жестянки не имела ни оттенка,
ни смысла, но... какие общие места!

А за жестянкой на хвосте неслась гирлянда
из огоньков, сзывавших весь честной народ
туда, где весело, туда, где многолюдно,
где очень скоро всё пройдёт — и пусть, и ладно,
и хорошо, что очень скоро всё пройдёт!

А за гирляндою стрелой неслась орава,
в те дни входившая ещё в состав хвоста, —
она ревела так небесно и дворово,
что жизнь от этого немыслимого рёва
внезапно делалась блаженна и свята.

А в ту ораву вплетена была надежда —
на что надежда — да забыл уже, на что...
на золотое, на сыпучее однажды —
однажды, как-то повторившееся трижды
и провалившееся в то же решето!

Вот и гадай теперь, не слишком ли мы быстро
неслись за веком!.. — через площадь, через мост:
туда, где будущего старенькая люстра
да очертанья безобразнейшего монстра,
на много лет опередившего свой хвост.


Часовой пояс

1

Если долго лететь по небу... по небесам,
вспоминаются друг за дружкой то дом, то сад, —
я сегодня, летя по небу, о них писал...
в смысле думал — мне было не на чем записать.
И они затерялись где-то меж облаков —
истончившись до пара сизого, до дымка,
превратившись в пару каких-нибудь пустяков
перед этим строгим понятием — облака.
К дому с садом ещё полагался вечерний чай,
кофе на ночь и йогурт утром... наоборот,
и сбегала слеза по скатерти невзначай,
и, надкушенный, сильно хмурился бутерброд.
А калитка пискнула тоненько, как щенок,
а густая пряжа запуталась вся вконец...
И хотелось смеяться — только никто не мог, —
и пустая мольба смутилась и пала ниц.
А ещё полагалось сказать, объяснить, спросить —
и, навравши с три короба, вынести короба
и потом заплясать или, скажем, заголосить
от того, до чего же милостива судьба.
Быть правдивым не полагалось: Аэрофлот
вынуждал изворачиваться, заметать следы —
день упрямился и, не желая идти вперёд,
всё канючил: то пенталгин, то стакан воды.
Только в небе всё стало вновь на свои места:
на минуту сгустились... рассеялись дом и сад —
и подумалось: жизнь, наверное, прожита —
не забыть бы... да было не на чем записать.

2

Время, стало быть, — этакий нежный тать, —
потихоньку стащило дни, фонари, дома:
человек ты небесный, не полно ль тебе летать —
человек ты земной, не сойти бы тебе с ума!
Облака твои здесь превращаются там в снега,
в непролазную грязь на дорогах и вдоль дорог...
Там, внизу, ты судил бы не выше бы сапога —
здесь ты судишь как бог, но какой же ты, к чёрту, бог!
Ты сапожник, заброшенный в небо на два часа,
ты безбожник, себя зачисливший в сонм богов,
ты не вяжешь лыка, ты попросту напился —
ты таков же, как все, и нисколечко не другов!..
Вот тебе вертикаль, о которой ты бредил там,
и на лестнице — Яков, качающий головой:
ибо вслед за тобой взбирается по пятам
всё, что было тебе суетой, маятой, Москвой.
И тебе невдомёк, что верёвочный этот брод
ненадёжней, чем все твои бездны, небесный гость,
ненадёжней, чем время, чем память, чем гололёд,
ибо зреет и зреет внизу, тяжелея, гроздь —
обещаний пустых, невесомых обид, долгов,
полоумных надежд ни на что и на всё  подряд...
Ах, по небу ходить хорошо: не слыхать шагов
и светила — дневное с ночным — сообща горят...
Но не выдержит лестница — не для тебя свита,
да и вспомни-ка... сколько тебе уже полных лет!
И отторгнет тебя безгрешная высота,
и задумчивый Яков помашет рукою вслед.

3

Собиратель иллюзий, коллекционер химер,
превращатель всего в песочные словеса,
объясни наконец, как же так оно, например:
в три поднялся с земли — приземляешься в три часа!
И поди докажи, что катался на облаках,
и поди расскажи, как живётся на небесах, —
ни единой звезды не осталось в твоих руках,
ни единого сдвига на сонных твоих часах.
Был ли — не был ли где... да сидел себе за столом,
задремал — и пригрезилась всякая, значит, блажь!
Или ангел бездомный, летя над твоим челом,
прикоснулся крылом... Ты и сам-то гроша не дашь
за историю с небом как действующим лицом:
всё тут выдумки, видишь ли, бред полоумный твой!
Не поднять тебе, милый мой, ног, налитых свинцом, —
не расстаться тебе с бестолковой твоей Москвой.
Завари себе, стало быть, что же... покрепче чай —
а глотнувши, проснись и вычисли интервал:
снова — здравствуйте, Мёбиус; снова — живи-скучай
по неведомым странам, в которых не побывал,
снова — думай, что жизнь бесконечно во всём права,
как была до сих пор — этих самых унылых пор,
и катай языком золотые во рту слова —
хоть такие, как Гамбург, Брюссель или Эльсинор!
... затяни часовой свой пояс, вели устам
повторять имена незнакомых небесных тел —
вот и здесь скоро три пополудни... так же, как там —
там, откуда ты так и не улетел.


  предыдущий автор  .  к содержанию  .  следующий автор  

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service