Освобождённый Улисс, , Современная русская поэзия за пределами России

Белоруссия


Вениамин Блаженный

* * *

Неправда, что Господь изгнал меня из рая, —
Он попросил меня на время выйти вон,
Чтобы, в свою дуду дурацкую играя,
Не потревожил я его блаженный сон.

Проснётся мой Господь — и снова будет весел,
И бороду свою расчешет на ходу,
И спросит: — Где же тот, кто знает столько песен,
Кто знай себе дудит в дурацкую дуду?..


* * *

Это меня, самое хрупкое в мире существо,
Хотите вы заточить в клетку, прикрепить инвентарный номер...
А вы разве знаете, чем меня кормить, чем меня поить,
Может быть, я ем только звёзды и пью материнские слёзы,
К тому же вы меня не дотащите до вашей клетки,
Я растаю в ваших руках, как лёгкое облако,
Как трупик бабочки-однодневки.


* * *

Был горбун и суров и потешен,
И на грузном могильном горбу:
«Многогрешен, Господь, многогрешен», —
Написал, заклиная судьбу.

Эта надпись написана мелом,
Сочинили её старику,
Когда милым был занят он делом,
Милым делом на грешном веку.

Был горбун совратителем девок,
Низвергал их с любовных высот
И умело подстреливал белок,
То бишь целок подстреливал влёт.

Но и девки его не прощали,
И в мятежные сны горбуна
Озорные частушки кричали
И швыряли охапки говна.


* * *

А это Пушкин кровью истекает,
А это Лермонтова грудь прострелена, —
Так вот, земля, любовь твоя какая,
А ведь тебе любить их было велено.

Так вот, земля, каков ответ твой Богу,
Каков итог твоей разбойной смелости,
А Бог ведь спал, забыв свою тревогу,
А Бог ведь думал, что поэты в целости.


* * *

Напомню о своих обидах Господу,
Чтобы собой кичился он не слишком,
Когда я в облаченьи грозных гроз приду,
Состарившийся бедственный мальчишка.

Я потому состарился негаданно,
Что жил у мира скотского в загоне,
Что был и мне обещан запах ладана,
А я вдыхал ущербный запах вони.

И в облаченьи грозных гроз мифическом
Сойду я в рай и в ад попеременно
С лицом своим возвышенно-скептическим
Полупомешанного джентльмена.


* * *

Как это дивно было — сразу
Рукою робкою потрогать
Случайно пролитую фразу,
Как будто пролит чёрный дёготь.

Как будто пролит мёд янтарный
Из кубка праздничного Бога,
И все на свете благодарны,
Что мёда яркого так много.

И много чёрного, густого,
Чей свет так трепетно искрится.
— Так вот оно какое, слово,
На сохранившейся странице!


* * *

Это Пушкин спускается в глубь преисподней,
Это пушкинский хохот и пушкинский хвост,
А в аду все на месте: красотки и сводни,
Сатана перед ними стоит во весь рост.

Это Пушкин своё любострастное жало
Погружает в прелестниц; ах, как весела
Та, что страстною дрожью на ложе дрожала,
А теперь продолжает лихие дела.

И знакомятся с Пушкиным новые лица...
«Ах, пожалуйста, дайте отведать и мне, —
Говорит полуголая императрица, —
Я для пылкого барда пригодна вполне.»

Государыня-матушка, повремените
И державную вашу отменную стать
В первородной красе для меня сохраните, —
А уж я-то сумею вас лихо взнуздать...


* * *

Я помню все подробности этой несостоявшейся встречи:
И то, как женщина поправляла у зеркала причёску
(Перед тем, как измять её на подушке),
И то, как она подтянула чулки
(Перед тем, как снять юбку.)

Мы сели с нею в лодку с пробитым дном —
И нас затопила волна...
— Волна — это ты, — сказала она.
— Волна — это ты, — сказал я.

И всё же мы оба уцелели
И даже обменялись многозначительными улыбками,
Как два фокусника, обманувшие публику.

К тому же кое-что мы приметили друг у друга —
Так девочка доверчиво показывает мальчику копилку —
И он суёт в неё свою монетку.

Иногда девочка помогает ему нащупать прорезь — вот сюда...
«Теперь это наша общая копилка».


* * *

Какой прекрасный сон: на тонких крыльях духа
Столикий сатана свершает свой полёт,
И праведным перстом грозит ему старуха:
— Ужо и на тебя найду я укорот!..

Какой прекрасный сон из сотен недомолвок,
Из вздохов и кивков и шевеленья древ:
Ужели сатана так глуп и так неловок,
Чтобы не поселить во сне распутных дев?..

Старуха вопиет, расставив мощно ноги,
Причислив и себя к сословию мужчин,
И это жеребец бесчинствует в итоге,
Святой отец Фома справляет конский чин.

И десять полудев, прикрыв стыдливо лоно,
На коем естества враждебного печать,
На мощного отца взирают благосклонно:
— Ах, только бы зачать, ах, только бы зачать!..


* * *

У старика на это свой резон:
Бочонку с пивом трепетно воздав,
Он хочет помочиться на газон,
Поскольку терпко пахнет резеда.

Поскольку, говорит он, этот акт
Не просто облегченье пузыря,
А с женщиной чудесною контакт,
Вечерняя любовная заря...

Как будто не старик он, а король —
И вышел на свиданье, трепеща...
— Ах, как легко он вжился в эту роль,
Какая королевская моча!..


* * *

Проститутка ведёт за собою утят —
Это всё её мальчики, всё её крестники...
Старикашки от приступа страсти кряхтят,
Теребят свои вялые детские пестики.

А мальчишек и вовсе шалеет орда
И, вприпрыжку спеша за доступною дамою,
Говорят они шёпотом слово — да, да,
Это страшное слово, страшное самое.


* * *

Я от младых ногтей готов был сунуть смерти
Свой детский палец в рот, а рот у смерти ал,
И в глубине его так лихо пляшут черти,
Звероподобных лиц кружится карнавал.

— О, смерть, развесели мою земную скуку,
Ведь ты ещё творить способна чудеса,
И если ты в сердцах мою откусишь руку,
Я об одном крыле взлечу на небеса...


* * *

Печальный Сологуб макает руку в воду,
Так вот она — река, то царство синевы,
Где обрела жена желанную свободу,
Оставив за собой волнение молвы.

Ах, что бы там о ней теперь ни говорили,
Загадочен её русалочий удел:
Почившие лежат в забвенье и могиле,
Она плывёт во снах, она плывёт в воде...


* * *

Притвориться мёртвым понарошку —
И тогда в неведомом лесу
Я однажды повстречаю кошку,
Дикую беспечную красу.

И глазами добрыми ребёнка
Я втянусь в потешную игру:
Эта кошка будет тонкой-тонкой,
Словно лист древесный на ветру...


* * *

Он лежал на виду у вселенной и Бога,
Беззащитный застенчивый труп,
И глядели букашки в лицо его строго,
И касались надбровий и губ.

И ему говорила беззвучно букашка:
Всё плохое уже позади,
За пределами здешнего мира нестрашно,
Но всегда на дорогу гляди.

И когда ты увидишь, что где-то и кто-то
Приближается хмуро к тебе, —
Исчезай, не твоя это вовсе забота
Порываться навстречу судьбе...


* * *

Никому не прощаю обид,
Как бы ни был обидчик мой дик...
Если Бог мои зубы дробит,
Я скажу: «Ты не Бог, а бандит».


* * *

Старика беспокоит, зачем так опасно
Застревает в ноздрях густопсовая женщина,
А она говорит ему нежно: «Согласна».
И глядит на него осторожно-доверчиво.

— Старичок-паучок, щекочи мою кожу,
Своё тело с соска на лобок перетаскивай,
А потом я тебя, старичок, потревожу
И шутя раздавлю упоительно-ласково...


* * *

Ребёнок знает, когда плачет
(И мать над плачущим хлопочет),
Что Бог весь мир переиначит,
Как только он того захочет.

И вот он поднимает руку,
Чтобы ускорить это действо, —
И Бог раскрашивает скуку
В цвета весёлого злодейства...


* * *

Это было такое далёкое пенье,
Что его только слышали Бог и Каштанка,
Но Господь — он и вовсе лишён был уменья
Отличить сладкопевца от воя шакала.

А Каштанка заливисто лаяла долго,
Словно чудился ей дикой лошади топот,
Но когда и собака устало умолкла,
Стало тихо, как после большого потопа...


* * *

Я никак не пойму, что же значит, что ты умерла,
Может быть, на развилке вселенной, в неведомой тьме
Ты волшебною веткой на тёмном стволе зацвела,
Но туда добрести не под силу ни Богу, ни мне.

Только зверь эту ветку приметил звериным умом,
Только зверю известна глухая лесная стезя...
Хорошо тебе, мама, с загадочным зверем вдвоём
Погружаться глазами в его неживые глаза.


* * *

Отец мне смастерил не саночки, а гроб,
А позже в этот гроб переселился сам,
И был ночной звездой его увенчан лоб,
Гуляла мошкара по трепетным глазам.

И говорил он мне: — Как хорошо в гробу,
Я внемлю тишине и мне неведом страх,
Я наконец в руках держу свою судьбу —
И тощего червя держу в своих руках...


* * *

Это самая страшная тайна на свете
И она нестерпима для доброго взгляда:
Из греховных глубин появляются дети,
Появляются злобные выходцы ада.

Появляются дети — убийцы и воры,
Сутенёры, картёжники и наркоманы, —
И пылают мамаш восхищённые взоры,
И папаши от радости бьют в барабаны...


* * *

Мои страданья будут куклами,
Утехой детскою у Господа,
А не чертями длиннорукими
И не чертями длиннохвостыми.

Застенчивые, как мизинчики,
Почти бесшумными стопами
Блаженные Вениаминчики
Однажды выстроятся в пары.

И Бог рукою землепашенной
Потеребит их бакенбарды
И будет каждого упрашивать
Играть в солдаты — аты-баты.

И так уж с Богом будет весело,
Покуда он, ярясь от скуки,
В кровавое сплошное месиво
Не превратит, дурачась, куклы...


* * *

Если бы меня полюбила самая лучшая женщина —
Скажем, Алла Демидова, —
Я научился бы ходить по проволоке —
И кричал с высоты девятого этажа:
«Аллочка, а ты не забыла выключить свет в туалете?..
И пожалуйста, не покупай на ужин рыбные консервы, —
Сколько раз я тебе говорил, что у меня от них изжога...»


* * *

А маленькой девочке снились зелёные змейки,
Она их в пещерное лоно своё запускала,
Раскинувшись вольно на мокрой садовой скамейке —
И летнее солнце на голых коленях сверкало...

Но вот за зелёною змейкой, гремя в барабаны,
Ступают поэты стопою своею нетвёрдой,
Они и арабы, и мавры, и носят тюрбаны,
И любят тюльпаны, и даже решают кроссворды...

А маленькой девочке снился дракон-самодержец,
Он был огневзорым и был словно царское знамя,
Но был он обижен и был на кого-то рассержен
И слизывал с каменных губ ядовитое пламя...

А маленькой девочке снился застенчивый карлик,
Он был победителем многих восторженных женщин,
И было совсем безразлично, он молод ли, стар ли,
И лёгкой волшебной короною был он увенчан...


* * *

Ну что ты за человек, Господи,
Если с тобой ни о чём нельзя договориться?..
Начнёшь говорить с тобой стихами,
А ты отвечаешь подзаборным матом.


* * *

Сейчас мы, отец, свой отпразднуем праздник,
Но только бы в наши дела не вмешался
Господь — одинокий и грустный проказник —
И спали спокойно в подполье мышата...

Но только б не стали ни дятел, ни петел
Мешать нам ни стуком, ни пеньем дурацким...
— Какое везенье, что я тебя встретил
Не где-то, а в нашем родном государстве.

В родном государстве мышей и помоек,
Где чешет разбойничью бороду нищий...
Но мы свои руки слезами омоем
И станем всех постников праведных чище.

Какое везенье, отец, что вдвоём мы
Похожи на облик достойный мужчины, —
И нас не пугают ни грозные громы,
Ни писки и визги ватаги мышиной...


* * *

Язык сограждан состоит из слов,
Где каждый слог предательством чреват,
Где в каждом слове затаилось зло,
Как в яблоке надкушенном — червяк...


* * *

Ну что я могу вам сказать на прощанье,
Старик сумасшедший, прохожий чудак?..
Глядите на кошек моими очами,
Моими руками ласкайте собак.







Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service