|
— Он молодец. Пашет и пашет, пашет и пашет.
— Так в чем проблема? Паши!
— Проблема в другом. Проблема в том, что я не молодец. — Слушай, ты больной. Ты производишь болезненное впечатление.
— Но это не повод говорить со мной в обличительном тоне. — Моль! Вон, вон, вон она!
— А может, это он! — Я когда тебя увидел, сразу подумал, что из Литинститута.
— С непростым лицом? — Кто мыло издержал? Слушай, надо мыло купить и мыть им только руки.
— Причем самые кончики пальцев. Самые подушечки. Междугородный телефонный разговор.
Он: Мы тут ходили с Милой в кукольный театр, она показала на актрису и сказала: «Мама».
Она: Пришли мне красивое нижнее белье.
Пауза. Он напрягся.
Она: Понимаешь, я должна играть в учебном фильме и, по сюжету, показывать стриптиз.
Он: Так.
Она: Лошадь старая.
Он: Ну.
Она: Что «ну»? Что, ты хочешь сказать, что я действительно лошадь старая?
Он: Извини. Я понял. — Захожу, а он висит.
— Ой, не показывайте на себе! — Отвел ребенка в садик? Воспитательница кто была сегодня?
— Молодая какая-то.
— Светленькая.
— Не помню. В джинсовой юбке.
— Ну, волосы длинные, короткие?
— Юбка короткая. — И все сидит, пишет-пишет. Лучше бы пользу какую принес.
— Я не хочу пользу приносить.
— Ин-тересно!
— Я хочу писать. Я пишу — получаю удовольствие. А пользу приносить я не хочу. Шла бы ты в другую комнату, приносила там пользу: пошила или полы помыла.
— Я тоже не хочу приносить пользу. Я хочу тебе мешать. Я тебе мешаю и тоже получаю удовольствие. Две девушки.
— Садись рядом.
— У меня тоже есть лесбийские наклонности.
— У тебя-то, может, и есть... Перед телевизором:
— Правда, похож Сокуров на Тарковского?
— Так это же Тарковский. Нет? Нет, не похож. — Нет, в фильме «Книги Просперо» другой человек поет. Там дискант. Под кастратов.
—... А ты бы хотел, чтобы тебя кастрировали, а взамен все болезни прошли?
— Не знаю. Я уже, наверно, не смогу жить без бронхиальной астмы. Я с ней сжился.
— Ладно. Бронхиальную астму тебе оставят.
— Я хотел бы быть Терминатором Тэ-1000.
— Ладно. Тебя кастрируют, а взамен станешь Терминатором Тэ-1000.
— Так я же себе их отращу.
— Не отрастишь. Ты будешь модель без яиц.
— Модель без яиц?
— Решайся. Первый: Ну и куда ты поехал после репетиции?
Второй: В Лужники.
Третий: Ну и сколько входной стоит в Лужниках?
Второй: Да не доехал я. Я передумал.
Поговорили о том, о сем, о джинсах.
Третий: Кстати, сколько стоят джинсы в Лужниках?
Первый: Да не доехал он.
Четвертый: Сколько-сколько?
Второй: Да, кстати, может, кому интересно — до Лужников-то я не доехал.
Поговорили еще о том, о сем.
Второй (снова вскинулся): Может, кому интересно: билет в Лужники стоит восемьсот-девятьсот долларов.
Первый: Дорого что-то...
Третий: Ты забыл — ты не доехал до Лужников.
Второй: Не доехал? А-а! До Лужников-то (хлопает себя по лбу) я же не доехал! — Я знаю женщину, которую он бросил и которая назло ему стала известной писательницей.
— А как ее зовут?
— А вот это секрет.
— Детской, наверно, писательницей. — Подлить тебе кофейку?
— Нет.
— Ну, и иди на хуй. (Другому.) А тебе?
— Сам пошел. — Эх, ну и день! Сейчас надо поехать на Багамы, купить растаманку, пойти на пляж, лечь на песок.
— Нет, тебя надо второй раз призвать в армию, в часть на болотах под Дзержинском, поставить «смирно» на разводе, чтобы тебя кусали комары, и ты не смел пошевелиться. — Наша ровесница? А я ее как тетку воспринимаю.
— А Веру ты как воспринимаешь?
— Тоже как тетку. Только родную. Точнее, двоюродную тетку.
— Из Киева?
Марьяна Вальтеровна
— Марьяна Вальтеровна одинока.
— В смысле?
— Какие могут быть разночтения?
— А как держится. В ее-то возрасте. В таком разе она достойна восхищения.
— В смысле?
— Какие могут быть разночтения? — Начал-то я ничего, а потом съехал.
— А как ты начал?
— Марьяна Вальтеровна...
|
