* * *

Сырые дымы нефтяные всплывают, виясь,
стремясь облаками казаться, расстаться с излишне
промышленной нишей, что ниже, чем та ипостась
пространства, местами пустая настолько, что слышно,
как уровнем выше вздыхает улыбчивый Кришна,

не зная, что близится Пасха. Синдром бытия,
гуляющий где-то внутри популяции homo, —
не более, чем карнавальное эхо погрома,
не более, чем, безответственный лирик, твоя
глумливая надпись на мраморном дне водоема.

Утопленник будет в восторге от этой игры
теней на поверхности, дно поднимающей в небо,
откуда приходит закатная дева без гнева
и в гневе уходит обратно — туда, где пары
уже от дымов отделились и движутся слева

направо, как пишутся. Мысленный эксперимент
основан на сходстве потоков и, ergo, любого
другого вернее и, ergo, не связан судьбою.
За этим следит божество, выбирая момент,
чтоб шелест любовный помножить на скрежет зубовный.

* * *

Турбулентная кровь божества
высыхала на западном склоне
поднебесья, стекая в ладони
изумрудной долины, едва

золотя кристаллический город,
как скупой ювелир. О циклоне
в поднебесье, на западном склоне
упреждали синоптики. Говор

осторожной струны, в дождевом
толковании малознакомой,
соглашался, неточным пером
поводя. Истеричной синкопой

обращаясь во времени вспять,
оборотным наклоном в тетрадь
пятистопные ямбы текли,
как часы Сальвадора Дали.

* * *

Собою полутемное пальто
ты заполняешь торопливо где-то
на полуслове. Черная конфета
в коробке плачет, лязгает авто.
Я раньше не подозревала, что

твой душераздирающий уход
утратит вскоре трагедийный пафос.
Я полагаю, так белеет парус
в тумане моря голубом, у вод
подмоги не прося, как, улыбаясь,

и я белею, не болею. Смею
рассматривать, как десять или восемь
светильников витиеватым ворсом
поспешно обрастают, карамелью
голубоватой истекая. Осень

вчера символизировала трепет,
сегодня симулирует надрыв,
несметные артерии открыв
во чреве неба. Стекленея, дремлет
в асфальте зеркало, а в нем мотив
зимы, которому никто не внемлет.

* * *

Теперь, претерпев отраженье в потоке потерь,
легко зимовать — без того, чтобы видеть в утрате
крупицу свободы, призыв, обретенье в квадрате,
но видеть движенье сюжета из тьмы в полутень
и далее, воображая обугленный кратер

на месте светящейся точки в туннеле, в конце
концов оказавшейся верхнею лампой палаты
из кафельной реанимации. Некто крылатый
при беглом осмотре подспудно опознан в гонце,
подосланном регистратурой, рябом и патлатом.

Ты сетуешь на холода, запираешь засов
и ищешь, не помня к чему, параллели в Коране,
и уподобляешь, уже отражаясь в стакане,
стечение их, обстоятельств, стеканью часов,
лишенных цифири, с подобья доподлинной грани
в подробнейший подлинник кратера в сизом огране.

* * *

Высокая девочка, темно-коричневой кожей
обтянутая, колесит по Москве непогожей,
легко балансируя в послеполуденном мире,
по смыслу существенно меньшем деревни в Заире,
где, впрочем, немыслима стынущая электричка,
в которой она, отчего-то студентка-медичка,
насупленно едет, но видит заирское утро,
где жжет оперенье цветка дальнозоркое ультра.