Царство ТвоеПолем к выцветшей церкви у звезд на виду прибреду, и кивнет иерей, как войду под всеобщие своды ее на правеж. Здесь улыбка юрода, старуший призор, что есть мочи хрипящий, как смертонька, хор, богомазов унывная немощь, и все ж — это Царство Твое, это Царство Твое, овчий двор — и не будет другого двора. Снег в расстриженном поле хоронит жнивье, словно всюду рассыпан талант серебра. * * *
Перекатная голь, где твоя колыбель, под покровом какой неусыпной листвы? Кругозором ледащим глаголет капель, озирается льдом, не сносив головы, и опять за свое. Мы так мало мертвы, что как будто бы живы, но брешь в забытьи, и прозришь на земле сквозь мытарства свои полусломанный дом — уже весь изнутри — свет сквозь окна идет, единя пустыри, вечерами, как лодка досужую мель, покидает его, подбирая лучи. Не в сокровище здешнем открывшая цель, Беспокровная Боль, согласиться позволь стать жилищем Твоим, укачай, научи... Памяти отца
Полуденный мне снится окоем и нашей лодки на Оби прозрачный дом. Олифлю крест в сторонне-праздничном саду. На славу крест, отец, я глаз не отведу. Промерзшим крестным садом — берега, и явь солнценачальная строга. Ты снова на земле меня родил, сам невредимым сделавшись, отец. Я вижу нашу лодку-кораблец, воды непрогибаемый настил, дышу новопреставленной зимой. Мы дети, папа, дети, нам — домой. Лайка по имени Чат
Однажды растает на тулове снег и кто был внимателен к первым стихам собачьими ребрами выйдет на свет в одной из неведомых северных ям. Со снятою кожей, как древний поэт, в одной из неведомых северных ям собачьими ребрами выйдет на свет кто был так внимателен к первым стихам. Он сверху увидит, как ребра торчат весной, когда тает на тулове снег и некий поэт вдруг бывает зачат, чтоб в день конституции сталинской свет увидеть под синим копытом Стрельца в одной из неведомых северных ям и также глаза изронить из лица, дорогу вверявшие поводырям. Ох, как себя жалко, мой маленький Чат! Ты с кожею снятой как древний поэт, и ребер замерзшие кольца торчат, отвыкнув от мысли удерживать свет. После крещения
Был я светел, как пепел, пепел, что летел и летел с неба. Я пустое селенье встретил, колыбель нашел, полную снега. Я пустое селенье встретил, и увидел я землю сверху — колыбель мою, полную снега. И увидел я землю сверху, чей заснеженный взор не гас — раздувал его легкий ветер. Я пустое селенье встретил, чей заснеженный взор не гас — зреньем делаясь, вторил пепел: — Умер я, и вот жив сейчас.
|