Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Антологии
TOP 10
Стихи
Стихи
Стихи
Сокращенный вариант романа Л.Толстого «Война и мир»
Стихи
Стихи
Стихи
Стихи
Визуальные тексты
Стихи


Инициативы
Антологии
Журналы
Газеты
Премии
Русофония
Фестивали

Литературные проекты

Нестоличная литература

Поэзия и проза регионов России напечатать
  предыдущий автор  .  к содержанию  .  следующий автор  
Башкортостан
Папа

Юрий Горюхин

        Мое шестнадцатое лето было прохладным и дождливым. Своими песочного цвета ботинками я отмерял метры мокрого асфальта и подставлял лицо невзрачному небу — я шел в произвольном направлении. Сегодня я поругался с папой, как поругался вчера, как поругался позавчера, как ругался с тех пор, когда папа, привычно сжимая свой железный кулак, вдруг обнаружил, что меня там нет — я легко выскользнул и иронично поплевывал ему под ноги, и уже не имело смысла играть желваками и стирать в мелкую стружку золотые коронки — мы вращались в разных плоскостях. Но папа не стал утруждать себя пониманием нового положения вещей, видимо, делание денег — занятие, требующее огромных физических и моральных сил, что вызывает равнодушное позевывание от всего, с чем не связана эта деятельность.
        Свежий ветерок дул мне в щеку, которая еще горела от широкой пятерни папы: надо было мне так неосторожно расхохотаться на его предложение в дни летних каникул походить на курсы бухгалтеров.
        А куда это я забрел? — желтые дома с обвалившейся штукатуркой, покореженные качели, обрывки старых газет и клочья новых полиэтиленовых пакетов, дымок тлеющих листьев, беззубые сорокалетние старухи в окнах, мужчины с хорошо прорисованными капиллярами на лицах, а где же мои братья хулиганы? Вот они. Неужели тривиальное: «Дай закурить?».
        — Курить есть?
        Наверное, у него недостаточно большое собрание книжек про пиратов и благородных разбойников, а, может быть, он в самом деле изнемогает без никотина.
        — Нет.
        Все, есть повод бить морду, а если убежать, нет? поздно, сзади зашли двое — не иначе ребята прослушали курс при доме пионеров: «Поведение жертвы в экстремальных условиях».
        — Ты откуда?
        — С Рабкоров.
        — Кого знаешь?
        — Буржуя, Родиона.
        Откуда я это их знаю. А этот с распахнутыми зубами, похоже, мне сейчас съездит куда-нибудь.
        Грязный кулачок погрузился в мою щеку. Не больно, но — ух ты! Сколько у них там грязных кулачков, и что-то они разошлись.
        — Деньги есть?! Серый, посмотри у него!
        Вывернутые карманы повисли бессильными белыми флажками. У меня выгребли всю мелочь, сняли часы (весь пятый класс ни одной двойки), проверили гипотетические кубики моего пресса и, казалось, после выполненной обязательной программы можно было бы меня и отпустить, только противный вертлявый шпингалет лет десяти обратил внимание всех присутствующих на мои любимые замшевые ботинки.

        Красные капли, собранные в ладошку, белые носки на черном асфальте, открытые рты любопытствующих обывателей, разочарование в сверстниках, справедливости и всеобщей гармонии. У забытой городскими властями колонки, плюющейся ржавой водой, я остановился и смыл с лица пыль чужих рук и соль собственных слез, после чего решил добираться домой общественным транспортом. Я сел на изрезанный бритвами дерматин и положил ногу на ногу, сонные пассажиры троллейбуса номер двенадцать были приятно удивлены неожиданно открывшемуся развлечению, зашушукались и задвигались, даже с задних рядов тянули головы и протирали засаленные линзы очков. Для того, чтобы не наскучить, я иногда перекладывал ноги и шевелил под хлопчатобумажной материей пальцами к всеобщему восторгу. Стоит ли говорить, что, когда я вышел из троллейбуса, благодарные зрители, расплющивая себе носы и губы, прильнули к серым окнам из плохобьющегося стекла и проводили меня долгими задумчивыми взглядами.
        Около моего дома в черной машине с желтыми фарами сидели двое мужчин в серых костюмах, один из этих мужчин толкнул другого локтем в бок, и тот, потирая место тычка, обаятельно мне улыбнулся и как будто даже в порыве расположения подмигнул. Наверное, красивый черноусый мужчина тоже время от времени разгуливает без стесняющей естественные движения обуви.
        Дома я снял износившиеся носки, выбросил их в мусорное ведро и лег в ванну, в которой бурлила горячая вода и отвлекала меня от пустого и суетного. После ванны, разгоряченный и расслабленный, я лег на диван, укрылся пледом и стал смотреть сны про приключения различных мальчиков, которые ловко избегали всех неприятностей, подстерегающих их на коварных улицах, как надо отделывали мерзких хулиганов, но в финале оказывались почему-то всегда босые и к тому же без штанов.
        — Спишь?
        — Теперь уже нет.
        — В твои годы спать днем — это черт-те что!
        В дальнейшем мы с разных точек зрения рассмотрели проблему дневного сна, как с позиций индивидуума, так и с позиций всего человечества.
        — Тунеядствующий охламон!
        — Оставь меня в покое.
        Я хлопнул дверью и щелкнул слабеньким декоративным шпингалетом, который вылетел с первого же папиного пинка и упал под шкаф — теперь нелегко будет его достать. А, папа, здравствуй! Дай я тебя обниму.
        — Ты тут не хлопай! Ты пока еще в моем доме!
        — Извини, папа, я нечаянно, возможно, в квартире сквозняк.
        Папа решил, что я неискренен, и замахнулся на меня крепкой, загорелой на теннисных кортах рукой, но, слава богу, есть еще и мама. Три дня я не выходил из дому, мои мысли были заняты разработкой плана добычи денег на кожаные ботинки песочного цвета: банки, с лежащими на полу служащими, и ювелирные магазины, с рассыпающимися от автоматных очередей витринами, промелькнули быстро, чуть дольше был изощренный шантаж и игра на фондовой бирже, ну а долгие красочные картинки альфонсовских приключений закончились банальным решением обратиться к кредитоспособным школьным товарищам. Кроме меркантильных размышлений я читал книги, журналы, газеты, слушал музыку, звонил знакомым, стрелял из пневматического пистолета, смотрел телевизор, а когда заканчивался день и наступала ночь, я писал стихи, которые сжигал утром. Белый пепел покрывал деревья, цветы, пешеходные дорожки и черные шляпы спешащих на работу прохожих.
        В четверг я позвонил Георгию и договорился о конфиденциальной встрече, также я позвонил Юрию и Егору, и тоже договорился о не менее конфиденциальных встречах.
        Егор дал мне денег сразу и без обиняков, правда, дал мало.
        Юрий долго мялся, вел туманные разговоры, несколько раз неприлично тянул паузу и только после трех кружек чая и двух огромных кусков торта я получил половину рассчитанной мной суммы.
        Георгий сказал, что, конечно, даст, но заломил большие проценты.
        — Послушай, друг, я тебе не рекомендую брать с меня проценты.
        — Это почему же?
        — Ну, ты же умный человек, — Георгий выпрямил спину и поднял голову, — давай просчитаем на несколько ходов вперед: я сейчас по протекции папы посещаю бухгалтерскую школу, потом на полставки меня возьмут в его фирму, я там утвержусь и сам смогу кого-нибудь порекомендовать. Предположим, тебя это не прельщает, посмотрим в безоблачную даль: тебе нужен крепко стоящий на ногах бескорыстный товарищ, к которому можно прийти в случае затруднений и который всегда вспомнит крепкую школьную дружбу, являющуюся, как известно, самой крепкой в мире?
        — Ладно.
        Лицемерные разговоры и унизительные обивания порогов не привели меня к конечному результату — ни в одном обувном магазине, несмотря на свирепствующий капитализм, я не нашел песочных замшевых ботинок. Истолканный, измотанный и опустошенный, я вернул удивленным друзьям их деньги, пришел домой и сказал родителям, что, играя в футбол, ненароком потерял из виду оставленные у кромки поля ботинки, а вновь обретя бдительность, обнаружил отсутствие любимой обуви.
        Папа кричал нелицеприятные слова в мой адрес, я вяло огрызался и думал о черноусом красивом мужчине, который сидел на скамейке и опять, как в прошлый раз, встретившись со мной взглядом, улыбнулся во весь белозубый рот. Что так обрадовало его сегодня? Уж не любитель ли он стройных подростков, вступающих спортивной походкой в нелегкую жизнь? А может быть, это какой-нибудь недавно переехавший жилец, радующийся всем собратьям по подъезду?
        — Ты мне поухмыляйся! Поухмыляйся!
        — Я вовсе не по поводу твоих слов.
        После энергоемкого общения мы всей семьей плотно поужинали и, погрузившись в кресла и диваны, стали следить сквозь опущенные ресницы за круто завинченным сюжетом телевизионного детектива, вздрагивая и отрывая подбородки от груди в самых захватывающих моментах. После культурной программы мы разошлись по своим комнатам и стали заниматься индивидуальными делами. Я долго писал любовное письмо красивой девочке Маргарите из параллельного класса, письмо получилось большим и тяжёлым, наверное, поэтому сделанный из него самолетик, не пролетев и двух метров, вошел в штопор и повис в острых колючках бесцеремонно раскинувшегося шиповника. Потом я долго тасовал толстые тома различных книг и, выбрав не совсем понятную моему разумению книгу, долго читал, в конце концов, мне надоели фразы и предложения, и я с большой неохотой поплелся в ванную чистить зубы перед здоровым сном молодого организма.
        С кухни через щель закрытой двери пробивалась узкая веревочка желтого света, мне не оставалось ничего, как, осторожно пробалансировав на ней, подойти и подслушать разговор беседующих.
        Папа наливал в рюмки из толстого стекла коньяк и мотал головой в ответ на указательный палец Константина Сергеевича.
        — Ты должен отдать деньги, они в силах сделать тебе неприятности.
        — Ни черта они не могут, долг этот спорный и все их угрозы — туфта!
        — Отдай, ничего тебе эти копейки не принесут, было бы из-за чего мараться.
        — Тут дело принципа: какого чёрта я должен отдавать, если я могу не отдавать. Выпьем!
        Я восхитился твердостью папы, вычистил зубы и лег спать.

        У моей одноклассницы Фокиной оказался, вдруг, день рождения, и она всех одноклассников пригласила поздравить её с этим замечательным праздником.
        Я украл дома из большого, начинающего вянуть букета дачных роз пять цветочков и принес их имениннице, она сказала «ах!» и поставила цветы в вазу. Некоторые из одноклассников тоже принесли цветы, именинница тоже им сказала: «ах!» и тоже впихнула их букеты в узкие горлышки причудливых стеклянных посудин, пережимая сонные артерии сестрам нашим меньшим. Другие одноклассники принесли алкогольные напитки, магнитофон, кассеты и много-много надувных шариков, которые лопались, сдувались, подпрыгивали и создавали смысловой фон мечтам и пожеланиям присутствующих. Настроение у всех было приподнятое, то там, то здесь слышались остроумные шутки и ответный веселый смех, правда, по мне, так чуть громковатый. Через полчаса, отведенных на ожидание опаздывающих и последние приготовления принимающих, все сели за стол. Рядом с моим, у самого уголка стола, стулом, села Маторина, положила мне все, какие были в радиусе ее рук, салаты с винегретами и налила мне огромную рюмку водки. Я поднял брови и сказал, что с ее стороны это очень мило.
        — Давай напьемся сегодня!
        Маторина стала преследовать меня полгода назад, видимо, тогда она твердо решила выбиться в люди и, недолго оглядываясь вокруг, выбрала в моем лице первую ступеньку крутой лесенки на Олимп.
        — Давай!
        Маторина выпила свою маленькую рюмочку с сухим вином, а я свою огромную бадью вылил в вазу с цветами.
        — Огурчиком, огурчиком закуси.
        Не успел я закончить хрустеть огурцом, как мой хрустальный резервуар был уже снова полон, похоже, сегодня моя ненаглядная решила провести решительный штурм моего сердца, и не удивлюсь, что со множеством свидетелей, после чего, конечно, будут вытекающие последствия, от которых жди одних неприятностей. Ну что ж. Тогда превентивный удар:
        — Ты знаешь, печаль гложет мое сердце.
        — Тебе нужна верная подруга.
        — Да, наверное, ты права, в этот момент, когда папа от нас уходит к другой женщине и, по существу, оставляет нас в нищете, мне, как никогда, нужна дружеская опора.
        — Нищете?
        Боже мой, какая прозрачная детская непосредственность.
        — Дай я тебя поцелую.
        И я крепко впился в толстые губы Маториной.
        — Пьяный дурак!
        Мои одноклассники весело загоготали, заподмигивали и сделали несколько шутливых высказываний. Мне очень захотелось куда-нибудь сплюнуть жирную красную помаду Маториной, Маторина же не очень вежливо меня оттолкнула и вышла на балкон курить длинные сигареты и анализировать открывшиеся обстоятельства. Между тем день рождения продолжался, девочки стали танцевать друг с другом, кто-то рассказывал смешные истории, кто-то пугал устным переложением леденящих кровь фильмов ужасов, кто-то сидел, насупившись, одним словом, было весело, и целую неделю потом можно толкать друг дружку в бока, подмигивать и заливаться тонким задорным смехом.
        В двенадцать часов ночи весь наш класс высыпал на улицу, и мы стали расходиться по домам.
        — Пока! — крикнул я Игорёшке и Таньке.
        — Пока! — крикнули мне Игорёшка и Танька.
        Я вбежал по ступенькам на крыльцо и оглянулся — ночной дворик спал, желтела одинокая скамейка, шелестели черные листья выстриженных в параллелограмм кустарников, в ряд стояли пустые автомобили, только из одного выглядывал черноусый красивый мужчина и улыбался, я потер виски и нырнул в ласковые объятия подъезда.
        — Ты где шляешься?!
        — Я был на дне рождения.
        — Напился, молокосос!
        Не может быть, чтобы жалкая бутылка пива, которую я выпил, разгоряченный танцами, дала повод к такой категоричности.
        — Если я напился, какой же я молокосос?
        — Помолчал бы! Иди вещи собирай, завтра поедешь к бабушке в Сызрань.
        Ба! Спозарань в Сызрань, очень интересно.
        — С какой стати, я хотел бы знать?
        — Не твое дело!
        Грубость меня утомляет, поэтому я ушёл в свою комнату и лег спать, но зашла мама и сказала, что надо все-таки собираться, так как у папы какие-то неприятности и ему будет легче с ними справиться, если мы будем в безопасном месте, — и заплакала. Я встал и сложил в большие сумки вещи, сложил всё, что можно, включая магнитофончик с кассетами, портативную печатную машинку и двенадцатикратный бинокль.

        Вялое утро мы встретили сонным ковырянием в тарелках легкого завтрака и обжигающими глотками крепкого кофе. Папа позвонил по телефону и вышел из дома, сказав перед уходом, что подъедет на машине и мы отправимся в аэропорт, и чтобы все были готовы. Я походил по квартире, попинал кожаные баулы, включил и выключил телевизор, сел в кресло, потом на диван, а потом я вышел на улицу подышать утренней прохладой.
        Двор был пуст и невзрачен. Я вернулся в подъезд, подошёл к лифту и нажал красную кнопочку, лифт подъехал и раздвинул свои скрипучие двери, вместе со мной в лифт зашли ещё несколько человек, я хотел им сделать замечание на недопустимость перегрузки лифта, но махнул рукой.
        Большая потная ладонь закрыла мне нос и рот, в щелку между пальцами я мог дышать, но это жизненно необходимое занятие мне отравлял коктейль запахов из дорогой парфюмерии, бензина и мочи. Можно было укусить какой-нибудь из красных пальцев, но я боялся, что меня вытошнит. Лифт остановился, и наша дружная компания вышла на лестничную площадку. Красивый черноусый мужчина улыбнулся и сказал:
        — Извини, малыш, ты, конечно, не виноват, но твой папа нехорошо себя ведет, поэтому выходит такая некрасивая история.
        Из открытого окна на меня дунул теплый ветер — день будет душный и жаркий. Красивый черноусый мужчина потрепал меня по плечу.
        Теплый ветер ворвался в мои рукава и штанины, рубашка вздулась безобразным горбом, в окне четвертого этажа зевала толстая женщина в застиранном халате, сизый голубь сильно захлопал крыльями, откинутый неожиданным потоком воздуха, дворник уныло скреб улицу, маленький карапуз растянулся в песочнице в погоне за красным мячиком, белую пушинку прибило в синюю лужу, серый асфальт, испещренный трещинками и ямками, был скучен и неотвратим.


  предыдущий автор  .  к содержанию  .  следующий автор  

Об антологии

Все знают, что Россия не состоит только из Москвы и Петербурга и что русская культура создается не в одних столицах. Но откройте любой общероссийский (а значит — столичный) литературный журнал — и увидите, что российская провинция представлена в нем, что называется, «по остаточному принципу». Эта книга — первая попытка систематически представить литературу (поэзию, короткую прозу, визуальную поэзию) российских регионов — и не мертвую, какою полнятся местные Союзы писателей, а живую, питающуюся от корней Серебряного века и великой русской неподцензурной литературы 1950-80-х, ведущую живой диалог с Москвой и Петербургом, с другими национальными литературами со всего мира. Словом — литературу нестоличную, но отнюдь не провинциальную.

В книгу вошли тексты 163 авторов из 50 городов, от Калининграда до Владивостока. Для любителей современной литературы она станет небезынтересным чтением, а для специалистов — благодатным материалом для раздумий: отчего так неравномерно развивается культура регионов России, что позволяет одному городу занять ощутимое место на литературной карте страны, тогда как соседний не попадает на эту карту вовсе, как формируются местные литературные школы и отчего они есть не везде, где много интересных авторов...

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service