От составителя | Новая карта русской литературы

Все знают, что Россия не состоит только из Москвы и Петербурга и что русская культура создается не в одних столицах. Но откройте любой общероссийский (а значит – столичный) литературный журнал – и увидите, что российская провинция представлена в нем, что называется, "по остаточному принципу". Спору нет, отдельным авторам из различных регионов удается стать ключевыми фигурами российского литературного пейзажа (впрочем, больше десятка имен вряд ли кто назовет) – но по этим именам, рассеянным среди столичных "звезд", невозможно составить общую картину: что пишется сегодня по всей России. Ну а немногие выжившие провинциальные журналы в основном контролируются местными отделениями Союза писателей и потому отличаются крайним эстетическим и идеологическим консерватизмом – живая литература в них практически не попадает. Впрочем, и "прогрессистская" столичная периодика к новому и непонятному относится настороженно, особенно когда это новое не подкреплено сложившимся в столичных же литературных кругах авторитетом.
История проекта. На исходе 1999 года фестиваль "Культурные герои XXI века", призванный привлечь внимание к искусству русской провинции в целом, стал и первой попыткой свести воедино разрозненные представления о российской литературной жизни, составить литературную карту нашей страны. Экспертный совет фестиваля по литературе, в который вошли видные фигуры российского литературного процесса – прозаик Евгений Попов, поэты Тимур Кибиров, Алексей Парщиков, Дмитрий Александрович Пригов, критик Вячеслав Курицын... – провел большую работу по изучению книг, журнальных и сетевых публикаций, рукописей, собранных в нескольких десятках регионов; эксперты выезжали и в регионы, слушали живые выступления авторов на литературных вечерах, знакомились с местными особенностями литературной жизни. Итоговый фестиваль в Москве собрал около 30 наиболее интересных провинциальных авторов, принадлежащих к двум младшим поколениям русской литературы (до 30 и от 30 до 40 лет). Двух-трех из них хорошо знают в Москве: Александр Уланов из Самары и Александр Анашевич из Воронежа, несмотря на молодость, не раз выступали на различных московских литературных сценах. Однако абсолютное большинство в первый раз приехало выступать в Москву, а выступление трех представителей Владивостока, города, где проходит интересная литературная жизнь, совершенно неизвестная на другом конце страны, – вообще стало беспрецедентным событием. Интересно и то, что ряд авторов – например, Игорь Лощилов из Новосибирска или Игорь Жуков из Иваново – в своих регионах являются признанными звездами местного литературного небосклона, другие же – и таких большинство – в ходе фестиваля "Культурные герои XXI века" впервые заявили о себе во весь голос.
Завершавший программу фестиваля круглый стол собрал для обсуждения особенностей литературной жизни и литературного творчества в российской провинции не только участников фестиваля, но и известных экспертов: доктора филологических наук, профессора РГГУ Юрия Орлицкого, редактора отдела практики (современной русской литературы) журнала "Новое литературное обозрение" Кирилла Кобрина (Нижний Новгород), культуролога и политолога-регионалиста Сергея Рыженкова (Саратов). Оказалось, что фестиваль позволил сформировать новую картину русской литературы: выявились регионы, в которых, невзирая на отсутствие серьезного внимания со стороны столичных литераторов, не просто есть отдельные интересные авторы, а идет полнокровный литературный процесс, зарождаются новые "звезды" русской поэзии и прозы. В полный голос заявили о себе региональные литературные школы с отчетливо узнаваемым собственным лицом: воронежская, саратовская, ивановская; напротив, богатая и разнообразная литературная продукция Владивостока, Самары, Новосибирска, не укладываясь в рамки определенной школы или направления, свидетельствовала о множественности возможных путей развития культуры в регионе.
По итогам фестиваля должен был быть издан сборник произведений провинциальных авторов. Однако по ходу работы книга стала неуклонно разрастаться. Рядом ярких авторов обогатили ее сетевые литературные проекты, в том числе провинциальные – такие, как уфимский "Дом культур" или кемеровская "Syberia nova kultura"; небесполезным оказалось знакомство с новой региональной периодикой, преимущественно полусамиздатской (особенно разнообразной и качественной по содержанию в Саратове). Кое-чем удалось поживиться и в новой периодике обеих столиц ("Митин журнал", "Urbi", "Вавилон", "Новая Юность") и русского зарубежья ("Черновик"), а также в журналах "Знамя" и "Арион". Да и слухом земля полнится... Словом, постепенно антология начала становиться необъятной. Пришлось ввести ряд ограничений – отчасти концептуального, отчасти "технического" свойства.
Конструкция издания. В сложившийся в итоге том включены стихи, короткая проза и визуальная поэзия более чем 150 авторов из полусотни российских городов – от Калининграда до Владивостока. Как правило, все это в полном смысле слова авторы XXI века, вступившие в новое тысячелетие в расцвете творческих сил, – т.е. представители младших литературных поколений (до 40 лет); в нескольких случаях сделано исключение для авторов-нонконформистов более старшего возраста, чьи произведения по причине формального или тематического новаторства не могли быть опубликованы в прежние времена, да и сейчас встречают серьезные препятствия на своем пути к читателю; включены и сочинения нескольких авторов, ушедших из жизни в 90-е годы в достаточно молодом возрасте, но успевших оставить значительный след в литературе своего региона. Мощными группами авторов представлены города, так или иначе претендующие на звание литературных столиц целого региона: Владивосток, Новосибирск и Томск, Екатеринбург и Уфа, Самара и Саратов, Иваново, Ростов; в то же время не забыты и малые города: яркими авторами представлены Минусинск, Гулькевичи, Борисоглебск, Ноябрьск. Предельно широк и диапазон представленных поэтик: от радикального авангарда кемеровско-новокузнецкой школы визуальной поэзии и постконцептуального иронического абсурда тольяттинского поэта, скрывающегося под литературной маской Айвенго, до наиболее ярких, может быть, в сегодняшней русской литературе образцов православной поэзии в творчестве ярославского автора Константина Кравцова и сочетающей классические традиции русского психологизма с выработанной западными авторами техникой саспенса прозы Юрия Горюхина из Уфы. Однако при прочих равных обстоятельствах предпочтение отдавалось текстам в том или ином отношении экспериментальным, неожиданным, а потому за пределами антологии остались некоторые достаточно грамотные и пользующиеся известностью (во всяком случае, на местном уровне), но не слишком оригинальные авторы.
Составитель отказался от включения фрагментов крупной прозы, что было бы, может быть, и разумным, но сделало бы книгу совершенно безразмерной (единственное исключение было сделано для беспрецедентного для отечественной традиции по литературной технике романа Светланы Кузьмичевой из Иваново). В результате основу антологии составила поэзия, а представленная в книге проза, по большей части, служит дополнению и расширению складывающейся картины; иными словами, мера репрезентативности антологии гораздо выше в части поэзии, чем в части прозы, однако для общей точности прозаические тексты подчас имеют определяющее значение – особенно тогда, когда кто-то из прозаиков является существенной фигурой для местного литературного сообщества, включающего преимущественно поэтов (случай Андрея Филимонова для Томска, Александра Попадина для Калининграда), или когда проза данного автора тесно связана с его же поэзией (случай Галины Ермошиной и Александра Уланова из Самары, Андрея Сен-Сенькова из Борисоглебска). Иначе устроен только раздел Уфы, основу которого составляет проза, тогда как поэзия вносит дополнительные штрихи.
Составитель стремился к тому, чтобы в книге было представлено максимально возможное число регионов, – причем руководствовался в этом своем стремлении отнюдь не желанием поставить максимум галочек и отрапортовать об этом. Внимание в общероссийском масштабе способно, думается, до известной степени подстегнуть литературный процесс в регионе, а расстановка акцентов в таком издании, как это, – повлиять на региональную расстановку сил и иерархию авторитетов. Поэтому, работая с материалами регионов, в которых литературная жизнь достаточно интенсивна, однако общий ее уровень не слишком высок, составитель стремился выделить хотя бы одного автора, в чьем творчестве прослеживается поиск, стяжание собственного голоса, реакция на остросовременные проблемы поэтики, эстетики, культуры. Если это удавалось – такой автор попадал в антологию, даже если говорить о нем как о сформировавшейся индивидуальности несколько преждевременно. В то же время в регионах с высоким общим уровнем литературного развития для участия в антологии отбирались только авторы более или менее сложившиеся, успевшие приобрести более или менее устойчивую репутацию в профессиональном сообществе (местном, столичном или сетевом), тогда как кто-то из ярких дебютантов последней пары лет или автор интересный, но неровный могли остаться за пределами книги. По мнению составителя, этот двойственный подход не сказался на общем качестве текстов, включенных в антологию, так что читателя он волновать не должен, а вот исследователю, пользующемуся антологией, следует его учитывать.
Соображения экономии места потребовали еще двух изъятий. Во-первых, в книгу не вошли сочинения тех немногих провинциальных авторов двух младших поколений, чье имя и без того достаточно известно в нашей стране: финалисты Букеровской премии прозаики Ольга Славникова (Екатеринбург) и Сергей Солоух (Кемерово), лауреат премии Андрея Белого поэт Елена Фанайлова (Воронеж) и еще 6-7 авторов. Во-вторых, составитель счел нецелесообразным повторять материалы единственной в современной русской литературе компетентной и разносторонней региональной антологии – речь идет о подготовленном Виталием Кальпиди двухтомнике "Современная уральская поэзия" и "Современная уральская проза" (1996). Охваченные этим проектом регионы – Екатеринбург, Челябинск, Пермь, Уфа – представлены в нашем издании либо авторами более младшего поколения, не успевшими попасть в антологию Кальпиди, либо авторами, которых, с нашей точки зрения, следовало бы представить несколько иной стороной; таким образом, наши материалы и материалы Кальпиди дополняют друг друга, и для достаточно полного знакомства с литературой уральского региона необходимы оба издания.
Завершая обсуждение принципов издания, следует сказать и еще об одном обстоятельстве: провинциальным авторам свойственно со временем перемещаться в одну из российских столиц, либо за пределы России; процесс этот на рубеже веков не носит столь уж повального характера, но и глаза на него не закроешь. Составитель посчитал целесообразным зафиксировать жительство авторов (из числа здравствующих, разумеется) по состоянию на конец 1999-го – начало 2000 гг., – и, что называется, не несет ответственности за позднейшие изменения географического статуса участников антологии.
Проблематика издания. Вне зависимости от всех сделанных оговорок речь, разумеется, не идет о полноте представления в антологии литературы каждого региона – хотя бы уж потому, что сперва надо понять, чем определяется такая полнота. Задача антологии – дать достаточно представительный материал, на основе которого можно было бы приступить к разностороннему анализу региональных литературных ситуаций, выработать методику такого анализа. Пока вопросов здесь гораздо больше, чем ответов.
Отчего в одних городах складываются сильные поэтические школы, в других дело ограничивается яркими одиночками, а в третьих вообще особенно никого не видать?
Вопрос этот возникал прежде применительно главным образом к экс-советским республикам: звездный состав русской литературы Латвии 80-х – Левкин, Ивлев, Золотов, Гондельман, Морейно, Тимофеев (а были ведь еще и авторы предыдущего поколения – скажем, меньше известная за пределами Прибалтики Николаева-Батурова) – не имел никаких аналогов в соседних балтийских странах, где все исчерпывалось парой-тройкой заметных фигур; точно так же ферганская школа в Узбекистане существовала на фоне гораздо более скромных достижений русских писателей Киргизии или Таджикистана. Правда, в обоих случаях можно было сослаться на появление среди литераторов определенного круга яркого лидера – идеолога и организатора, каким был в Риге Левкин, в Фергане – Абдуллаев (впрочем, на рубеже 80-90-х потенциал левкинского "Родника" едва ли существенно превышал возможности таллинской "Радуги", не обогатившей, однако, общероссийскую литературную карту ничем, кроме совершенно отдельно стоящих Веллера и Семененко).
С собственно российскими городами ясности еще меньше. Соблазнительно было бы списать высокий "рейтинг" литературного Саратова на местонахождение в нем журнала "Волга" (а прежде еще и самиздатского "Контрапункта"), а возрастающую известность ряда самарских авторов – на уникальный феномен газеты "Цирк "Олимп"". Но рядом на наших глазах занимает не менее значительное место на литературной карте Воронеж, отмеченный и снискавшими уже определенную известность Еленой Фанайловой и Александром Анашевичем, и совсем молодыми Константином Рубахиным и Романом Карнизовым. В то же время литературные ресурсы Казани или Волгограда – в той мере, в какой мы можем о них судить по публикациям, доходящим оттуда, по центральным изданиям, по Интернету, – носят на порядок более скромный характер...
Вероятно, следует искать корни такого различия в социокультурной сфере. К факторам, стимулирующим развитие региональной литературы, легко отнести наличие местных печатных изданий с традицией, уходящей хотя бы на пять-семь лет (т.е. не однодневок), характер местного университета, местного литературного музея, местной центральной библиотеки как естественных источников кристаллизации литературной среды, наличие устойчивых связей с определенными литературными кругами в обеих столицах; можно предположить, что на литературную ситуацию может влиять ситуация в местном изобразительном, музыкальном (особенно ро ковом), театральном мире, – хотя непосредственные подтверждения значимости такой взаимосвязи, как ни странно, привести сложно. Особого внимания заслуживают ситуации локальной конкуренции, обостряющей культурную жизнь: соперничество между Пермью, Челябинском и Екатеринбургом за неформальный статус культурной и литературной столицы Урала, взаимное притяжение и отталкивание между Самарой и Тольятти, Кемерово и Новокузнецком и т.п. Все эти обстоятельства сложно изучать иначе чем на месте, – так что анализа социокультурных оснований региональной литературной ситуации будем ждать от филологов и культурологов из провинции (попытки такого рода предпринимаются, кажется, только Владимиром Абашевым в Перми): настоящая антология должна, думается, показать не только литературной, но и научной общественности в регионах, что соответствующий круг проблем заслуживает внимания.
Можно, однако, двигаться и встречным путем – непосредственно от текстов, и здесь представленный в антологии материал дает достаточно широкие возможности.
На чем строится региональная литературная школа? Прежде всего, на общем ориентире в предшествующей литературной традиции, к которому авторы, образующие школу, пытаются по-разному отнестись. Так, по замечанию Ильи Кукулина, объединяющим фактором ивановской литературной школы служит опора на творчество обериутов, в котором каждый из участников школы выбирает свое: Игорь Жуков и Дмитрий Шукуров – метафизически нагруженную заумь Введенского, Виктор Ломосков, наиболее близкий по стилю к московскому иронизму 80-х, – незатейливый юмор Олейникова, Ольга ФЦ – лаконичный бытовой абсурд "Случаев" Хармса; показательно и то, что в Иванове широко практикуются различные формы коллективного творчества – прежде всего, речь идет о творческом объединении "Три паровоза", в рамках которого работает до десятка молодых авторов, не подписывающих свои тексты отдельно (вся проза "Трех паровозов" выдержана в духе игрового абсурдизма, тексты фрагментарны, основаны на разговорной речи, разные авторские индивидуальности прослеживаются в минимальной мере).
Свой пратекст есть и у воронежской поэтической школы, в полный голос заявившей о себе благодаря попаданию сразу двух авторов – Елены Фанайловой и Александра Анашевича – в шорт-лист Премии Андрея Белого за 1999 год: это, конечно, поздний Мандельштам (и другие тяготеющие к герметизму авторы 20-х, от Кузмина до Вагинова). При этом у Фанайловой основной акцент делается на тщательно дозированные перепады предметно-бытового и символически-архетипического начал, у Анашевича, напротив, мандельштамовская поэтика срывается с катушек и бьется в судорогах мрачного карнавала, живописуя те самые куртуазные "бредни-шерри-бренди", с оборота которых "из черных дыр зияет срамота". Младшие участники школы учитывают опыт обоих: Константин Рубахин облегчает драматизм Анашевича, его театральность изящна и улыбчива, лишена надрыва; Роман Карнизов сдержаннее и безличнее трех других воронежских авторов, с некоторой наклонностью к натурализму (что для медика по специальности в известной степени естественно); с Анашевичем тексты Карнизова роднит некоторая сомнамбуличность, нередко приближающаяся к мрачному кошмару (в этом смысле ассоциации с Филоновым, о чем пишет Фанайлова, рецензируя стихи Анашевича для журнала "Новая русская книга", скорее подошли бы как раз Карнизову).
Совсем другую картину видим, к примеру, в Самаре, где явственно прослеживаются два полюса: с одной стороны – эмоционально дистиллированная, метафизически углубленная, основанная на герметичной метафорике поэзия и малая проза Александра Уланова и Галины Ермошиной, с другой – не чуждающиеся патетики и социальной заостренности, в чем-то близкие по духу авторам Клуба "Поэзия" (прежде всего, по типу словесной игры и некоторым синтаксическим особенностям – как, например, цепочки коротких назывных предложений) стихи Сергея Лейбграда и Виталия Лехциера; середину между двумя этими крайностями в местном литературном пейзаже занимает Сергей Щелоков, чьи метафизические устремления (ориентированные скорее на германскую, чем на англо-американскую, как у Ермошиной и Уланова, традицию: "по паспорту я Пауль Целан" – прямо говорится в одном из текстов) сочетаются с резкими эмоциональными перепадами и построением текста по риторическому канону. Еще шире разброс в Калининграде, где многолетняя деятельность главного российского пропагандиста визуальной поэзии Дмитрия Булатова привела-таки к появлению собственного оригинального визуалиста Андрея Тозика – рядом с которым мирно сосуществуют Сергей Михайлов, интерпретирующий рок-культурную традицию в минималистском ключе, и стилизатор Алекс Гарридо, чьи "средневековые" стихи сильно сдобрены пастернаковской образностью... Впрочем, не следует думать, что ясно очерченная региональная школа исключает разнообразие местного литературного пейзажа: напротив, на фоне такой школы еще резче выделяются авторы-одиночки, как романтически-экзальтированный Дмитрий Бушуев на фоне ивановцев-постобериутов или как доводящий до предельной концентрации поэтику "Московского времени" (с апелляциями и к Гандлевскому, и к Цветкову), мрачно-материальный, интенсивно звукописный Сергей Самойленко – на фоне кемеровско-новокузнецкой школы, культивирующей легко звучащий свободный стих, постоянно отсылающий к архетипам разных цивилизаций. Иными словами, литературная ситуация в регионе даже при не слишком значительном количестве ярких авторов может иметь сложную конфигурацию (которая еще усложняется, если брать в расчет динамику).
... Не секрет, что массив качественной, разнообразной и самобытной литературы год от года возрастает, и ориентироваться в нем становится все труднее. С сожалением приходится наблюдать, как в качестве панацеи критика упорно (впрочем, чаще бессознательно) предлагает свести всю пестроту картины к немногим наиболее известным авторам. Думается, что единственная разумная альтернатива этому уже завоевавшему прочные позиции ignoramus – разработать и предложить читателю как можно больше осмысленных, внутренне логичных способов структурирования литературного пространства, различных карт и атласов, с помощью которых читателю будет существенно легче выстроить свой индивидуальный маршрут в мире литературы. Среди прочих таких карт – жанровой и стилистической, гендерной и поколенческой, проблемной и тематической – полноправное место должна занять и региональная.

Дмитрий Кузьмин

БЛАГОДАРНОСТИ

Составитель выражает глубокую признательность:

Марату Гельману и Сергею Кириенко – инициаторам фестиваля "Культурные герои XXI века", ставшего отправной точкой для антологии;
экспертам литературной программы фестиваля, и в первую очередь Дмитрию А. Пригову, Юрию Орлицкому, Илье Кукулину;
кураторам литературных сайтов в Интернете "Молодая русская литература" (Ольга Зондберг), "Сетевая словесность" (Георгий Жердев), "Салон" (Галина Анни), "Дом культур" (Айдар Хусаинов), "Лавка языков" (Максим Немцов), "Syberia nova kultura" (Вадим Горяев), "Бобошки и марзаны" (Сергей Анисимов), предоставившим опубликованные в Сети тексты;
координатору литературной премии "Дебют" 2000 г. Александру Гаврилову, предоставившему возможность работы со всем корпусом поступившей на соискание премии литературы;
Игорю Лощилову (Новосибирск), Василию Чепелеву (Екатеринбург), Дмитрию Прокофьеву (Псков), Игорю Ситникову (Рязань), Екатерине Ловиной-Лович (Сыктывкар), Константину Куцу (Улан-Удэ), консультировавшим составителя по своим регионам;
Даниле Давыдову, Николаю Виннику, Дженни Курпен, Анне Бражкиной, Александру Макарову-Кроткову, Этеру де Паньи, заполнившим ряд лакун;
Димке – как всегда, за всё.

Дмитрий Кузьмин