Айзенберг М. Рассеянная масса. — М.: Новое издательство, 2008. — 72 с. — (Новая серия). Тираж не указан. (о) ISBN 978-5-98379-094-0
Имя Михаила Айзенберга без сомений отлично известно всем ценителям современной поэзии. Значимость и авторитет его бесспорны. При этом, парадоксальным образом, ни художественный опыт Айзенберга, ни его место в ряду других значимых фигур поэтической современности недостаточно поняты и прояснены. Это тем более удивительно, что Айзенберг — не только поэт; он, вероятно, самый проницательный и тонкий из пишущих о поэзии критиков и редактор двух чрезвычайно сильных поэтических книжных серий: сначала выходившей в «ОГИ», теперь — в «Новом издательстве». Аналитическо-организационная деятельность не заслоняет, конечно же, Айзенберга-поэта, но, скажем, — оттеняет.
Стихотворения Айзенберга кажутся приглушенными, нерельефными, пастельными или акварельными, ускользающими от четкой интерпретации, мерцающими — как мир в трактате Введенского о времени. При этом нельзя сказать, что «прямой», «нулевой» уровень, наивно понимаемый «смысл» текста неуловим — нет, он вполне проявлен, Айзенберга сложно назвать герметичным автором. Однако всегда очевидна непрнципиальность этого самого «прямого смысла» именно в качестве смысла. Всегда в этих стихах существует некое волновое движение, эхо смежных сообщений, не произнесенных напрямую, но подразумеваемых: «... Спит река. В поколне поясном / протекает скованно и стыло. / В городах, назначенных на слом, / забываешь, что тут с нами было...».
Здесь становится понятна одна из принципиальных особенностей айзенберговской поэтики. Одно время Айзенберг входил в поэтическую группу «Альманах», организованную скорее по дружескому, нежели стилистическому признаку. Однако само сосуществование Айзенберга с Дмитрием А. Приговым и Львом Рубинштейном небезынтересно. В каком-то, очень общем смысле, Айзенберг близок концептуализму. Только его стихотворения не есть метаязыковая критика как таковая, это — лирика со всеми присущими лирическому роду атрибутами, но наделенная рефлективным аппаратом. В текстах Айзенберга контекст бесконечно проверяется и взвешивается, происходит своего рода «уточнение терминов», перепроверка возможности лирического высказывания. Тонкость здесь в том, что лирика осуществляется именно в ситуации принципиальной проблематичности лирического высказывания; зазор между «возможно» и «невозможно» как раз оказывается лирическими событием: «... Не случайность, а возможность / между признаков бескостных, / что теряет осторожностью / и целяется за воздух».
С другой стороны, Айзенберг был близок к одному из самых загадочных писателей минувшего века, Павлу Улитину. Улитинские «уклейки», странные конгломераты фрагментов, отсылающих к разговорам и текстам, никак из самого текста невыводимым, тоже, кажется, можно сравнивать с айзенберговскими стихами.
Незримая концентрированность поэзии Айзенберга влияет на поэтику более молодых авторов — но, кажется, скорее опосредовано иными поэтами. Хотелось бы, чтобы один из самых известных московских поэтов оказался бы не просто известен, но, наконец, прочитан.
|
