Одним из ярких событий литературной жизни Москвы стал проект «Полюса» в кафе-клубе «Пироги на Никольской». В нем участвуют поэты разных направлений и поколений. Эти вечера стали попыткой преодолеть нынешнюю литературную разобщенность, вывести авторов и, главное, их читателей за пределы узких «тусовок» аудитория не просто слушает стихи, но и задает вопросы, в том числе провокационные. Прототипом «Полюсов» стали диспуты 20-х годов в Политехническом музее, а автором идеи и первым ведущим поэт Иван Волков. На одном из первых вечеров тебе как ведущему был задан вопрос: «Кто такой Иван Волков?» Один из многих тысяч сочиняющих сегодня в России стихи... ...Высоко оцененные в профессиональной среде. Автор поэтических сборников «Ранняя лирика» (1999) и «Продолжение» (2003) постоянно печатается в журнале «Знамя», лауреат премии имени Бориса Пастернака за 2002 год... Получение литературных премий настолько скользкая материя, что лучше о ней не говорить. Только человек этически неполноценный сегодня может гордиться своим лауреатством. Нынешняя система премий откровенно позорна: благодаря ей литература стала приятельским междусобойчиком, а не институтом самосознания нации. Можно представить себе награду, которой гордился бы Толстой или Достоевский? А сейчас писатели хвалятся не тем, что написали, а тем, сколько получили, за это идет основная борьба. Ты тоже боролся? Просто я когда-то учился в Литературном институте, а двое из пяти или шести членов жюри были моими педагогами, и я оказался наиболее подходящим из подвернувшихся под руку бывших студентов. Ты не окончил этот вуз из-за нежелания участвовать в литературной «возне»? Мне стало там нечему учиться как филологу. Все-таки поступил я не в 17 лет, а в 26, и знал, что образование в нашей стране может быть или «эмгэушным», или домашним, по крайней мере, филологическое. Литинститут, по большому счету, не вуз, а место встреч. Думаю, любой человек в любом городе, ежедневно посещая библиотеку, будет гораздо образованнее выпускника этого института, где готовят не поэтов, писателей или драматургов, а редакторов, журналистов, сочинителей коммерческой прозы, то есть литературный пролетариат, исполнителей, пишущих на заказ. Это социально востребованные люди: должен ведь кто-то сочинять сериалы, передовицы, рекламные объявления и т. д. Литинститут это ПТУ, только вместо слесарей-сантехников из него выходят литераторы-сантехники. За два года, там проведенных, я понял, что не хочу делать рекламу, редактировать и прочее. А чему хочу, можно научиться самому. В одном из твоих стихотворений есть фраза: «... я до сих пор ищу и не найду //Занятие, достойное мужчины, //Таких не существует никогда!» Еще к древним пришло парадоксальное понимание, что в условиях социума любое занятие приводит к ухудшению жизни. Именно поэтому возникла философия, согласно которой единственное моральное состояние это бездеятельность. Хотя сам я начал работать сразу после школы на разных заводах сначала учеником, потом дотрудился до слесаря шестого разряда. Был грузчиком, затем, как многие мои сверстники, уже не «поколение дворников и сторожей» торговал на рынке, в том числе «пиратским» видео, в результате разорился... Но к торговле остались чувства самые добрые: по-моему, базар типа старой «Горбушки», где я отработал несколько лет, единственное в России пристанище для честного человека, там меня никогда не обманывали. Вдобавок это не мешало сочинительству. Как у Маяковского: «землю попашет попишет стихи»? Иначе нельзя: без гражданской профессии литератор становится заложником ситуации. Будучи редактором журнала, написать что-то хорошее уже трудно, потому что от всех зависишь, а будучи грузчиком можно. Поступая в Литинститут, ты рассчитывал по окончании продолжать свои слесарно-погрузочные занятия и писать или надеялся, что жизнь все-таки изменится? Разумного ответа у меня нет. Тогда, десять лет назад, я был наивен, думал, заметят, начнут печатать и отваливать уйму денег гонорары, премии... Это было глупостью, но я ей благодарен: в институте я обрел замечательных друзей на всю жизнь и презрение к современной литературе. Тем не менее ты все-таки не чуждаешься литпроцесса: кроме «Полюсов», был участником, а затем и ассистентом руководителя поэтического семинара на нескольких форумах «Молодые писатели России» в подмосковных Липках, вел одно время столичную литературную студию «Кипарисовый ларец»... Я занимался этим не так долго, чтобы говорить о каких-то результатах, но это не участие, а скорее попытка влияния. Современный литпроцесс очень мирный, его надо расшатывать. Есть такое мерзкое выражение «входить в обойму», и тот, кто стремится к этому, никогда ничего хорошего не напишет. Из «обоймы» надо «выходить». Я не хочу ни с кем консолидироваться, у меня нет единомышленников только друзья-знакомцы. За державу обидно: Россия становится литературной провинцией, уровень ее прозы и поэзии очень низок, а восторг перед самой собой неимоверно высок. Хотелось бы, чтобы когда-нибудь эта обида вылилась в стихи, которые будут читать через 200 лет это моя программа-максимум. И еще есть желание ни разу не сказать плохому поэту, что он хороший. Я бы хотел издавать свой альманах поэтический, очень конфликтный: 2 3 человека с хорошим вкусом «прочесывают» толстые журналы и отбирают из них все лучшие стихи за полгода это одна его половина. А другая жесткая и злая критика под рубрикой, скажем, «Вывоз мусора» на всю ерунду, написанную признанными и заслуженными авторами, которых журналы не могут не печатать. Сейчас нет настоящей критики, потому что никто ни с кем не хочет ссориться, литература стремится стать идеологической поддержкой государства и выступает с ним единым фронтом. У Хаксли есть примерно такая фраза: «Основная задача редакторов газет и школьных учителей заставить людей полюбить свое рабство». Писатель может этому процессу противостоять, а может в нем участвовать. Литература не должна становиться «вещью в себе», ведь любой нормальный человек нефилологической профессии поймет, например, о чем написана «Анна Каренина». Сейчас есть массовая макулатура, а есть псевдоинтеллектуальная литература для «избранных»: по-моему, и то и другое одна беда. Когда-то в России одновременно жили поэты Бродский и Высоцкий один сложный, другой простой, но оба писали шедевры. Сейчас есть и сложные, и простые, а шедевров нет. Среди нынешних 60 70-летних ни одного поэта выше среднего уровня. Из более молодых я выделил бы Александра Еременко, Ирину Ермакову и, хотя «песенники» в литературном мире не котируются, Михаила Щербакова. Из нашего поколения 30-летних, где много моих друзей, боясь ошибиться в оценках и прогнозах, не назову пока никого кроме рано погибших волгоградца Леонида Шевченко и свердловчанина Бориса Рыжего, вечер памяти которых проходил в «Полюсах». К сожалению, имя Шевченко почти не известно ни в Москве, ни в провинции, а ведь в смерти поэта всегда есть частичка смерти нации. Кстати, о провинции: почему ты решил превратиться из коренного москвича в костромича обычно бывает наоборот: «В Москву! В Москву!»... Я очень не люблю Москву. Это город приезжих, сюда стекаются люди, чтобы делать деньги и карьеру. Жить в Москве все равно, что жить в ГУМе или ЦУМе. Несколько лет назад я понял, что больше так не могу, и решил уехать в провинцию. Долго выбирал и остановился на Костроме. Это город бедный, депрессивный, но там меняется самоощущение. Выходишь на Волгу: слева Астрахань, справа Нижний Новгород, вот где география! А раньше выходил из своего московского дома: слева ночное кафе, справа круглосуточный магазин, прямо бордель... Может быть, поэтому не удались мои попытки что-то сделать в столице. Но ты сам часто моделируешь в поэзии ситуацию неудачи, даже несчастья: «Представь, что больше мы не свидимся, //Не спишемся, не созвонимся...»; «я умру от горя...»; «вот если б я на самом деле //(клинически) сошел с ума...»; «и, вероятно, будущее горе...» Не боишься накликать?.. Наоборот, это попытка отвести беду, один из способов сотворить счастье так ругают кого-нибудь перед экзаменом, чтобы хорошо сдал. Я человек, в общем-то, счастливый, но поэзия не личное дело: хотелось бы помочь не только себе, а многим. Конечно, материал моей лирики я сам, но всего лишь материал, а смысл профессии в том, чтобы вывести стихи за рамки личной жизни. Поэзия это профессия? Бродский называл поэзию эволюционной целью человечества. Это война за самое лучшее, что есть в этом мире и в себе, с самым худшим. Я бы сказал, что поэзия борьба за тот уровень, на котором гений и злодейство действительно несовместны.
|