В «Невидимой линзе»
О книге Евгения Никитина

Наталия Черных
Новая реальность
№ 17, 2010
*

Книга Евгения Никитина вышла в издательстве при галерее «Стелла Арт Фаундэйшн». Оформление претендует на ведущую роль в дуэте. Обложка с копией фото модного фотографа, изысканное и резковатое предисловие Марка Шатуновского. Всё прекрасно. Однако при чтении стихов возникает чувство, как при чтении эпизода о ночёвке Гавроша в слоне. Стихи посмеиваются над оформлением. Философски, как шекспировский шут. Ну что такое эти балаганные тряпки. Обложка, формат...

*

В большинстве знакомых мне молодых авторов, пишущих стихи, замечаю нечто искусственное. Будто они состоят из вискозы и силикона. И вместе с тем — более настоящее, чем в авторах, пытающихся быть настоящими. Насколько искусственные создания верны себе, настолько дети природы изолгались.
Ложь — или правда. Акустика — или имитация.

В опусах этих «искусственных» авторов возникает верная и хорошо прослушиваемая акустика с подлинными явлениями культуры.

*

Попытаюсь подобрать сравнение из современной музыки. В восьмидесятые годы двадцатого века рок был уже хорошо и прочно усвоенным явлением. Уже частью мировой культуры. Битлы были в одном словаре с Марио Дельмонако. Существовала традиция и разные стили рока. Однако наиболее живые и любопытные явления музыкальной культуры того времени — отнюдь не рок-чудовища. А электронные мальчики, принципиально уходившие из рок-стиля в туманное неведомое. Но ведь они не просто уходили. Они уносили с собой лучшее, что можно было найти в раннем и классическом роке. Для современной русской культуры поэзия — то же, что рок и альтернатив (ещё говорят: индеп) музыка для молодёжи восьмидесятых. И тогда было много поэтов, у нас и у них (у нас — метареалисты). Но как стихийное движение для нас поэзия — только последние полтора десятилетия. И вот, возникли новые поэты — электронные дети, которые никому и ничему противостоять не собираются. Но их существование является преградой для странных существ, имитирующих жизнь. И поэзию. Когда-то были ВИА и подвалы. Теперь — оживший пластик и симулякры. Так вот, мне ближе оживший пластик.

*

Стихи Евгения Никитина — стихи «непраздные», вот первое, что могу о них сказать. В них нет пустот и нет перенасыщенности. При этом они бунтуют и просятся прочь из рамок стихотворения. Умеренны и безмерны. Так говорят: нормальный шторм.

Мир стихотворений Никитина — конечно, урабанистический, городской. Абсолютно городской. Так что нельзя сказать, о каком именно городе рассказчик повествует: Москва, Кишинёв или Дрезден. Мир абсолютно унифицированный, затёртый как монета (образ которой возникает в стихотворении, обращённом к другу-ровеснику: «следи, мой друг, за тем, как профиль твой»). Мир абсолютно погружённый — а во что, не сказать. Важно, что очень глубоко погружённый в переживание происшедшей катастрофы — мировой или личной (внезапно вырос, что почти состарился; Гаити ушёл под воду) — да. В ожидание грядущей катастрофы — смерть — несомненно. И всё же нет. Это мир, живущий сепаратной жизнью, как джунгли.

Человек в них вроде индейца. Однако человека в этом мире давно нет. А вот мир — хотя как мира его тоже нет, он оброс ракушечником апокалиптических солей — очень даже есть. И он продолжает жить. Новая, абсолютная форма жизни. Мир смерти, жизнь смерти? Нет. Вся новая готика, по сравнению с этими стихами — наив. В «Невидимой линзе» возникают пространства, которые и адскими-то не назовёшь.

*

Никитин — поэт пространств. Для него пространство исполняет функцию времени.

Где были раньше лестница, веранда —
лишь поверни направо — там сейчас,
как будто горло ржавого гидранта,
провал пространства прорастает в нас.
Мы видим сквозь внезапную воронку
прошедших лет кривые лоскуты,
мы что-то узнаём, бежим вдогонку,
но там одно гуденье темноты.

*

Мир, возникающий в стихах Евгения Никитина, — бесчеловечный. Не потому, что жесток и губит своих детей. В этом мире нет людей, и нет отцов и детей. А есть в нём то, что Арсений Тарковский называл «тени». Не отец пожирает детей. А дети остались сиротами. Однако их сопровождают и пестуют эти самые «тени», верные свидетели прошлого и даже будущего, новые существа. Святые? Демоны? Поэты? Скорее, этот мир похож на «Вельд» Рэя Брэдберри. Однако дети в этом мире сами не знают, есть они — или уже нет.

*

Редкий случай, когда стихи смогли выразить мгновенное и зыбкое чувство, когда корень ужё мертв, но его жизнь ещё теплится в отростках. Отростки тоже гибнут, но в них ещё есть жизнь корня. Чуть более чёткое изображение этого переживания, и мир гибнет. Корень умер — ростки живы. Или корень уже умер, а ростки ещё умирают. Никитин ловит в фокус своей невидимой линзы эту золотую, уходящую жизнь. Вернее, ту её новую форму, сумрачное и светоносное послежизние, Великую Субботу, которую вполне нельзя назвать жизнью, ни смертью. Ни крест, ни воскресение. И не неопределённость, что самое важное. В этих стихах есть слабое и тёплое биение даров и сил, находящихся уже в прошлом, но созданных для будущего. И вот сумрачный свидетель наблюдает, как эти дары, которыми он сам некогда владел сполна, переходят в новые руки. Не сопротивляется, не пытается удержать, не проклинает дар. Очень осторожно, как хрусталь, передаёт. Вернее, наблюдает за их передачей. Так индеец снимает талисман с внезапно убитого воина и передаёт его наследнику.

*

Стихи «Невидимой линзы» холодные и обжигающие. Порой в них возникает нечто ницшеанское. Однако им сопутствует (и в этом их необычность) поразительное тепло, о природе и качестве которого не следует рассуждать. Порой стихотворными красками удаётся изобразить живую смерть: как живое существо. Никитин выбирает две краски. Золотисто-древесную с глинистыми тонами и чёрную. Смерть не может быть предметом или героиней стихотворения; поэзия ведь очень жизнелюбива. Но она может быть причиной волнения словесной стихии, и важно угадать её. Так ныряльщик находит подводный город.Так должно быть сталкер шёл по Зоне; чуть измени ракурс, приблизь или удали предмет (жизнь, смерть), чуть повысь голос — и воцарится ложь.

*

Возможно, дело в небольшом и не важном в обычной жизни чувстве другого. Другой всегда один. Может быть, его нельзя любить, как любят людей. Смерть тоже нельзя любить. Но память о чуде сохраняется долго.






Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service