В пятницу к вечеру президент Путин в Ново-Огареве принял 15 молодых писателей. Молодых буквально, не как в советские времена, когда с первой книгой в «молодых» ходили до поздней плеши. Этим — по крайней мере, семерым из них — за двадцать с хвостиком. Разброс занятий — от кочегара до аспиранта: у нас же писателю нужно где-то работать, как, скажем, доктору наук — подрабатывать. Как получилось, что сам президент их принял, кто это культурное мероприятие устроил — весьма показательно: кто-то — допустим, на тусовке в честь вручения очередной премии — сказал одному из помощников, что дело-то с молодой литературой совсем того-с, надо бы, мол, встретиться с молодежью, выслушать, поддержать... «Коммерсант» живописал встречу с ироничной подробностью. Читается весело. «Путин как зеркало русской литературы» — несомненно, хорошо: в конце концов, как говорил Довлатов, интеллигентный человек хамит только начальству. Да и как не развеселиться, когда президент говорит писателям, пусть и молодым, о значении книги, о назначении русской литературы и о том, что страна наша на четвертом месте по количеству издаваемых книг. Но в таком кураже и с сытым высокомерием описывать задрипанный писательский вид... Совсем же дети еще. А ведь набрались храбрости, заступились за великую литературу, которую дядьки постарше уже сдали по-тихому. Тираж «Нового мира» — главного литературного журнала страны — 7 тысяч экземпляров. «Знамени» — 4,5 тысячи. И тиражи эти падают катастрофически, потому что библиотеки загибаются от безденежья и не могут позволить себе выписать толстые журналы. А библиотеки у нас пока еще государственные, и кому же еще их финансировать, как не государству? «Пока еще» — потому что издательств художественной литературы — государственных — уже ни одного! Все — акционерные общества, у них прибыльность прямо в уставе записана. Отсюда и вырисовывается бодрое «четвертое место»: сплошь коммерческая литература, детективы и гламур. А жалкого вида некоммерческие мальчики издаются тиражами по 500 экземпляров на свои кровные или на спонсорские. Спонсоров раз и обчелся: проект «Дебют» издает в год по десятку таких книжек — финалистов, лауреатов, просто каких-то талантливых молодых. Но найти их можно лишь в нескольких московских магазинах... И получается: даже если человек напечатался в толстом журнале и получил премию, тот же «Дебют» или Белкинскую, это вовсе не значит, что он дошел до читателя. Поэтому вопрос о гонорарах — риторический. «Сколько тысяч, — спрашиваю Игоря Савельева, которому досталось в репортаже о встрече с президентом за звенящий голос и юный вид, — тебе заплатили за повесть «Гнать, держать, терпеть и видеть» в «Новом мире»?» — «Четыре с половиной, — отвечает. — Рублей. — За «Бледный город» — шесть». Провожаю писателя в аэропорт. «Уфа по-башкирски звучит Эфэ. Значит, про человека из Уфы можно сказать, что он эфэский», — написал он в своем «Городе». И мы говорим с Игорем Эфэским то в ускоряющемся, то в тормозящем ритме электропоезда. На фоне усталых стертых лиц, из которых барельефом вдруг выпирает какое-нибудь цеплючее, агрессивное. — Меня часто спрашивают: почему «бледный»? «Бледный» — не в смысле безликий, бесцветный. Часа в четыре утра Уфа всегда в таких странных сумерках. Общая атмосфера повести — она же на этом времени суток строится: сегодня приехали, завтра уезжают... А вторая повесть сама как-то назвалась... Хотел сказать о разных обстоятельствах, в которые мы попадаем, которые имеют ту же степень «правильности», что и сами глаголы, и о метаниях наших душ, их устремлениях «в этом всем». — А правда, что на «Дебют» ты подавал пять раз? — Правда. — А отказывают часто? — «Новый мир» после «Города» два раза отказал. — А что, кроме «Нового мира» и «Знамени», еще у нас котируется? Спросила и вспомнила из его повести: «Я был прыщавый, несуразный, к тому же я тогда еще и заикался, в общем — «не котировался»...» — Еще «Урал». Вот, собственно, три журнала, где сегодня идет какая-то литературная жизнь. Есть еще «Октябрь», но я там ни разу не печатался... Сегодня, когда человек котируется, он по-прежнему худой, сутулый, скупой на слова и осторожный в оценках. Газет с обидными откликами, которые у меня были с собой, я ему не отдала. Писатели бывают ранимы. Особенно, когда им 23. А сами они газет почему-то никогда не покупают. Им эта простая мысль даже в голову не приходит. Потому что они — писатели, а не читатели.
|