Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

к списку персоналий досье напечатать
Ольга Зондберг   .  предыдущая публикация  
Волны возможностей
О прозе Станислава Львовского и Ольги Зондберг

12.11.2009
Русский журнал, 8 сентября 2003 г.
Досье: Ольга Зондберг
Станислав Львовский. Слово о цветах и собаках.- М.: Новое литературное обозрение, 2003.

Ольга Зондберг. Очень спокойный рассказ.- М.: Новое литературное обозрение, 2003.


         «так что на твоем пишу за неимением своего. почерк плохой, скрипит несмазанный Бейесов силлогизм, а на кухне синим цветком горит газ. чем шире поля, тем уже муравьиные дорожки Антиквы. page setup как гибкое средство против crawling insects, крадущихся насекомых. клавиша табуляции как оружие пролетариата в борьбе за privacy, private property... клавиши Space и Backspace, встречаясь, аннигилируют» (Львовский). Современный мир высоких скоростей и энергий, квантовой физики, где мы в принципе (по соотношению неопределенностей Гейзенберга) не можем знать всего, а то, что знаем, знаем лишь вероятно. Мир информации, агрессивно вторгающейся в голову (а человек еще и сам участвует в ее производстве, информации, а не вещей). Призрачный мир медиа. «На улице показывают дождь и конец августа. Из цветного окна. С большой диагональю» (Львовский). Мир хаоса, возможностей и свободы. Фотон существует, только летя со скоростью света. Человек обязан двигаться, меняться хотя бы в пространстве воображения, ежесекундно взаимодействуя со встречаемыми предметами или с памятью. Иначе он исчезнет.
        Включить встреченное в круг узнавания или ассоциативный ряд, сопрягая далекие смыслы, находя их переходы друг в друга (как в полистилистической музыке) - складывая сложную, мозаичную, но по-своему единую картину (и здесь текст - хороший помощник). Обернуться, всмотреться. Улица - болезнь и лекарство. «Там, - там, таам, куда я оборачиваюсь обораачивааюсь о-бо-ра-чива-ах-останавливаетсясердце-ваюсь! - там жизнь моей жизни. Преображенка моей речи, Калининский проспект моего тела, - теофиллин моих бронхов и визин очей моих; фурацилин гланд и тетрациклин прокуренных легких» (Львовский). Ошибочный телефонный звонок, переписка по интернету. Взгляд на людей в метро - внимательный и незаинтересованный, ограниченный, как рамкой, временем поездки.
        Собирать свою множественность в течениях впечатлений. Отказываясь определять себя. «Ну, может быть, я падаю и не замечаю, что падаю» (Зондберг). Сохраняя и развивая легкость, способность к бесполезным и бессмысленным поступкам. Неустойчивость - условие восприятия. «Ни одно свое действие не рассматривать как окончательное, ограничительное» (Зондберг). Даже не ветвящееся дерево, а именно ризома, переплетающаяся сеть. «Мужчина по имени Никакой и женщина, которую зовут Ничегосебе» (Зондберг) - только такие чистые наблюдатели, грызущие баранки, и могут войти в нее, переживать в своем дробном, вспыхивающем существовании полноту отдельного момента жизни.
        Острое ощущение индивидуальности, различия людей. Каждое слово понимается тем, с кем говоришь, иначе. Другой - не ад, как говорил Сартр, а марсианин, но на этом и может быть построена свобода. «Мне больше по душе такой миропорядок, при котором все люди принадлежат к разным биологическим видам, никто никого совершенно не понимает, однако все друг к другу нежны, почтительны и заботливы (что получается у них, разумеется, довольно неловко), чем вид лишайника сиамских близнецов, каждый из которых тянет одеяло на себя» (Зондберг). Индивидуальность уклоняется от ритма, повторяемости. «Любое действие, где присутствует хотя бы самая ничтожная ритмическая составляющая, становится для них недоступным. Они не могут вставать утром в одно и то же время каждый день. Они не могут проводить одно и то же количество часов где бы то ни было. Их шаги - разной длины» (Львовский).
        Не принимать себя и других слишком всерьез. Это уберегает от чрезмерного настаивания на своей правоте. Нет абстрактных понятий и решений на все случаи жизни. Есть ситуации. «Только не говорите мне о том, что нужно быть последовательным. Мужественным. Легким на подъем. Ласковым. Ничего личного. У вас есть монетка? Там, за углом, наверное, разменяют. Только не польститесь случайно на телефонный жетон» (Львовский). Не верить. «В особенности - самому очевидному и грамотно доказанному» (Львовский). Потому что человек сам за себя отвечает - а доказательство чужое. И чем оно аккуратнее, тем больше вероятность, что слишком многое там оставлено за бортом для упрощения. Не объяснять, тем более - не учить. Создавать собственные ценности в мире даже не разочарования, а понимания. «Мы оба знаем, что это все лажа чистой воды. Потная ебаная ничья с сухим счетом и мокрыми простынями. Замаранными смесью наших секреций. Резко пахнущих. Твоей и моей... Es milu te. Я люблю тебя» (Львовский). Субъективность, движущаяся к другим через свое углубление, делясь своим взглядом, а не подстраиваясь под интерес чужого. Это труднее, встреч будет меньше, но тем ближе будет тот, с кем встреча удалась. И уважение свободы предполагает, что слишком тесное соприкосновение нежелательно и с близким. «А я хочу, чтобы ты меня любил, а еще я хочу, чтобы тебя не было» (Зондберг).
        Соответственно - отказ продолжать повествование дальше короткого фрагмента. Чтобы не навязывать читателю свою волю - и потому, что в жизни нет сюжета, есть только отдельное событие - и неизвестно, что из него выйдет через минуту или месяц. Главным в тексте становится интонация. Фразы с неопределенным предметом высказывания и размытым синтаксисом. «Тому подобное, сквозь ветровое стекло, что видно из рук вон плохо и, таким образом, с глаз долой, отовсюду вон. Т.е. вон там и нигде, или нигде» (Львовский). Самоценность деталей, не нанизывающихся ни на что - характер как словарный запас, как объем бытия, с которым человек имеет дело.
        Львовский - торопящийся, скользящий в хаосе, в изломах и беспокойстве, ему никогда не хватает времени. У Зондберг его достаточно. «Уже сегодня с немалой вероятностью можно породить редкий вид в любом месте, если достаточно долго там находиться». Ее ключевое слово - отстраненность. Которая не исключает внимания, а, наоборот, становится его основой. «Все важное, дражайшее, надо не от других беречь, оказалось, а от самих себя. Приписывая неизбежность случившейся радости свойствам собственной личности, мы насильно пытаемся загнать эту радость в свое горячо любимое зеркальце, и теряем ее, и ничего больше не помним, кроме себя. И помнить не желаем. А всенеприметно - отдельно свет-мой-зеркальце, отдельно непрозрачные дымчатые дымящиеся камешки смальты (с Мальты, с Моря, с Марса, с Луны, со дна Океана - пробы грунта)» (Зондберг). Потому Зондберг ближе к современному городскому фольклору, строящемуся на рекламе и магии бульварных газет, ностальгии и честности малых движений. Потому она может рассказывать современные сказки о посмертных странствиях души. «В седьмой день он совершит еще много полезных и красивых дел. Из мелкоячеистой сети, забытой когда-то между землей и облаками, он вытащит спящего Олимпийского мишку, накормит его из малахитовой плошки одуванчиковым медом урожая 81-го года, выкрасит свежей черной краской, оставив белые пятна на месте глаз, улыбки и континентальных колец, и поведет гулять на поводке по льду Останкинского пруда».
        Именно подвижность, неопределенность - условие свободы, вообще жизни. В речи тоже. «Пока день за днем тонет в серой безъязыкости мира, все еще может быть спасено. Но день, когда мир обретет слова, когда конституируется его речь, станет днем приговора всем нам, слышащим» (Львовский). Упорядоченный кристалл мертв, «за живость приходится платить возрастанием энтропии», - но и энтропия должна иметь свою меру, иначе живое утонет в броуновском движении, что не лучше замораживания. Балансировать на границе потери себя во впечатлениях, в чистой реакции. На границе наблюдения и самовыражения. Эта проза держится на умении, описывая, остановиться - не делая ситуацию слишком определенной, узнаваемой и потому мертвой. На движении импровизации. На умении поддерживать дистанцию, уберегающую читателя от отождествления с автором, предлагающую ему смотреть не на опыт автора, а на свой опыт - однако при помощи предлагаемого автором стиля. «Разломи, - как очищенный апельсин. - И читай с любого места. - С любого слова. - И думай только о себе, слышишь? Потому что я - просто коротенькая железнодорожная ветка у тебя за окном. Спица, сестра, одноклассница, геодезист» (Львовский). Идя слева, оказываешься ближе к сердцу спутницы, но она - дальше от твоего сердца, и с этим не поделать ничего.


Ольга Зондберг   .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service