Елена Елагина.
Гелиофобия.
Серия «Новый Орфей».
СПб.: Журнал «Звезда», 2004.
У Елены Елагиной вышла книга стихов, третья, — «Гелиофобия», солнобоязнь, говоря по-русски. Хитрое название мне не очень нравится, тем более что содержит книга вполне русские стихи, ни на какую иноязычную элитарность не претендующие. И слава Богу!
В книге восемь разделов. Из них наиболее удачный, я думаю, тот, который называется «Обидчики». Он искренний и бесхитростный в лучшем смысле слова, в нем очевидна женская рука и женская душа (кстати, «Рукой и душой» называется один из разделов книги и хорошее стихотворение) снова-таки в нормальном, не унижающем смысле: не женская поэзия — поэзия женщины, здесь есть разница. Чувство, одушевляющее стихи в этом разделе, к сожалению, тоже называется нерусским словом, но я его употребляю потому, что точного русского слова для именования этого комплекса переживаний нет. Чувство это, описанное в свое время Фридрихом Ницше и оспоренное в некоторых нюансах ницшевского описания Максом Шелером, называется по-французски «ressentiment», а по-русски переводится как обида, досада, раздражение, ущемленность и т. д. Именно оно в свое время было движительным мотивом поведения небезызвестного Жюльена Сореля, и описывается это чувство знаменитыми философами как самоотравление души, которая запрещает себе мстить, испытывает раздражение и зависть и тормозит ответную реакцию от того, что боится проиграть, мучаясь при этом ощущением немощи и бессилия, приговаривая, ну вот ужо тебе, придет час, еще посмотрим кто кого... И только истинные гении жизненной силы — полагают упомянутые выше мыслители — способны обходиться без этого «слишком человеческого чувства», на котором настоены все мы, грешные, потому что у гения жизненной силы спокойное и глубокое ощущение полноты жизни и неисчерпаемого душевного богатства, и не нуждается он ни в каких компенсациях, а равно плевать ему на восстановление попранной по отношению к нему справедливости. Так вот! Но это о гениях вроде Франциска Ассизского, не о нас. Повторяю, у Елены Елагиной, для которой мысль о том, что «Нелюбовь и враждебность мира очевидней Господней любви», вообще характерна, это чувство лежит в основе ряда стихотворений, и нет в том никакой беды, напротив... Известно ведь, что Владимир Владимирович Набоков сокрушенно приговаривал по адресу Николая Гавриловича Чернышевского, что не понимает он, как это, какой-никакой да литератор, Чернышевский не разделался в каком-нибудь тексте со своей женушкой за все ее амурные художества. Вот Елагина и напомнила, говорят, очень узнаваемым обидчикам, с кем они имеют дело, и что поэты, человечески, конечно, очень уязвимы, но лучше им на мозоли не наступать - в веках охромеешь. Да и вообще комплекс «ressentiment» должен быть во избежание тяжких последствий для его носителя отреагирован, и Елагина расправляется с недоброжелателями там, где она сильнее, на своем поле. Конечно, слава Богу, все это не так гибельно серьезно, стихи смешные, исполнены юмором, а что такое юмор, если не спасительная способность самопревосхождения, отличающая нас от наших меньших братьев. Так что, припечатав «зрелого коллегу», можно облегченно вздохнуть: «...жизнь продолжается! И даже на вскипевшем молоке появляется почти вкусная пенка!»
У этих стихов свободная, естественная и раскованная, собственная, Елены Елагиной, интонация. Это редкость. Кроме того, как всякий добропорядочный литератор, Елагина вредно наблюдательна и рисунок сценок грациозен. Это, конечно, «жанризм», но разве, когда нас постигает несчастье зрелости, мы не всякую живопись начинаем любить? Есть запоминающиеся вещи и в других разделах книги: «Личный опыт кальвинизма», «Открытие выставки в Саратове», «Новости», «Утешение телеведущим», «Февраль» и др.
Жаль, нынче отсутствует как факт институт редакторов, хороший редактор — великое дело, он непременно бы подсказал, что «пелена нательного креста» — это нечто, повергающее в недоумение, а «вселенская мазь» влечет ненужную ассоциацию с «Очерками бурсы» Помяловского.
Но в целом Елену Елагину надо поздравить с удачей.
|
