Захар Прилепин. Санькя: Роман.– М.: Ad Marginem, 2006, 368 с.
Год назад нижегородец Захар Прилепин попал в шорт-лист премии «Национальный бестселлер» с чеченским романом «Патологии». На этот раз – с политическим романом «Санькя». Герои книги – нацболы, спрятавшиеся под прозрачным псевдонимом «Союз Созидающих» (члены Союза, соответственно, зовутся «эсэсовцами»). Много патетики и риторики, вместо живых лиц – маски. Впрочем, литература вообще цепляет не стилем, а теми вопросами, которые она ставит и пытается решить... Но и тут – впадаешь в ступор.
Сам Прилепин декларирует свою укорененность в традициях русской классики с ее интересом к сиюминутному и политически актуальному. Но интерес этот был скорее испытанием политического на прочность, критикой идеологических оснований революционизма – как в «Отцах и детях» или «Бесах». В другом случае, как в «Что делать?», русский классический роман становился манифестом идеологической и бытовой эмансипации – упоенным призывом к духовному обновлению.
У хмурого нацбола Прилепина нет ни утопической открытости будущему (как у его непосредственного учителя Лимонова), ни аналитической глубины, ни «метафизического намека». У него, как у его прямолинейного героя, вообще нет никаких вопросов. Это апофеоз интеллектуальной невинности, знать ничего не знающей ни о Раскольникове, ни об Иване Карамазове. Громить так громить. В крови бушует адреналин, и объект ненависти – власть – так очевидно отвратителен, что кулаки чешутся. Оппоненты Саши, главного героя (Санькя – так называют его в деревне дедушка с бабушкой), обрисованы карикатурно. Все они – дураки, пошляки или в лучшем случае, что называется, «умники». Исход всех споров решен заранее, а сомнение в нацбольском деле приравнено к национальному предательству. Но аргументов у Саши нет никаких – получается глухая политическая апофатика. Свое кредо он излагает в разговоре с еврейским интеллигентом, в котором легко узнается Дмитрий Быков: «Ни почва, ни честь, ни победа, ни справедливость – ничто из перечисленного не нуждается в идеологии, Лева! Любовь не нуждается в идеологии. Все, что есть в мире насущного, – все это не требует доказательств и обоснований. Сейчас насущно одно – передел страны, передел мира – в нашу пользу, потому что мы лучше». Убедительно звучит?
Подлинная литературная генеалогия Прилепина легко восстановима – это ранний соцреализм: Горький, Фурманов, Фадеев, Серафимович. Соцреализм – но еще не бронзово-гранитный, еще напоенный отзвуками лихой драки, еще экзистенциально оправданный и пока не прошедший через искушение историей. Прилепин предъявляет в своем романе стопроцентный авангардизм – предлагающий всем и каждому определиться по вопросу «Ты с нами или против нас?» И население, в упор этого вопроса не видящее, разумеется, характеризуется как тупая и серая масса. Но именно этой массе приходится участвовать в чужой игре, расплачиваться за чужой пафос и чужую убежденность в своей правоте.
Тут бы и задаться вопросом: насколько сам в себе оправдан этот политический авангардизм, каков его действительный raison d'etre. И тогда выяснилось бы, что, претендуя на охват осевых исторических смыслов, «эсэсовцы» не видят, что они погрязли в революционной борьбе точно так же, как их родители погрязли в борьбе за наполнение холодильников. Прилепину как будто невдомек, что жизненный выбор его героев случаен, что от «почвы, чести и любви» (даже если предварительно определиться, что здесь может иметься в виду) до «передела мира» – скачок огромный. Любая попытка рефлексии подавлена железно-декларативной поступью стиля, чуждого сомнений в собственной непогрешимости.
Не случайно «эсэсовцы» так напоминают младонацистов из сравнительно недавнего романа Дмитрия Нестерова «Скины: Русь пробуждается». Изображенные Нестеровым скины тоже берут на себя роль социального авангарда, представительствуют от лица нации и истории. Различие идеалов, врагов и конкретных рецептов борьбы почти незаметно на фоне отчетливых сходств. Юные обиженные герои из неблагополучных семей, чувство локтя и боевое братство, отсутствие здравого скепсиса. И те же фальшиво педалируемые мотивы – что в «Скинах...», что в «Саньке». У Прилепина один из самых суровых «эсэсовцев» по кличке Негатив имеет тайную страсть – разводит комнатные цветы и растения. А герой Нестерова Квас обожает своего кота, носит его к ветеринару, тяжело переживает его смерть – чуть ли не четверть романного объема отведена этой истории. Наивный неосентиментализм, из которого торчит голая схема, просчитываемая на раз–два.
А что в итоге? Нацболам верить нельзя, у них у самих в голове путаница, они и сами толком не знают, чего хотят, и нет в них никакой тайны: именно это своим романом Захар Прилепин, сам член НБП, и продемонстрировал. К сведению принято, а уж что там будет дальше – посмотрим.
|
