Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

к списку персоналий досье напечатать
Николай Коляда  .  предыдущая публикация  
Правда и вранье про Николая Коляду
И кроме свежевымытой сорочки…

23.10.2008
Интервью:
Людмила Шарова
Сайт Николая Коляды, 14 октября 2004 г.
Досье: Николай Коляда
        Культовая фигура. Уральский Лопе де Вега. Ужас, летящий на крыльях ночи. Солнце. Нувориш, бездарь. Мастер, которому хочется поцеловать руку. Сионист (вариант: антисемит). Единственный современный драматург, создавший собственную школу учеников. Король чернухи. Трудоголик. Выскочка. Ауштралунг (в переводе с немецкого «аура», «сияние», «неотразимость»)… Это только на вскидку из того, что говорят о Николае Коляде. На собрании в одной из школ маму, предложившую для «окультуривания» старшеклассников сводить их на «Ромео и Джульетту» в постановке Николая Коляда, чуть не разорвали на части разъяренные родители: «Он же все опошляет! Не пощадит и великого Шекспира!» А сегодня творчество Николая Коляды входит в новый курс «Художественная культура Урала», который будут изучать свердловские школьники по учебному пособию преподавателя уральского педагогического университета Ирины Мурзиной.
        Одни говорят: «Пьес Коляды не читал, но он мне не нравится — все мрачно, извращенно, грязно!» Другие — выкупают места в зрительном зале на год вперед.
        Роман Виктюк однажды сказал ему: «Если про тебя написали в „Нью-Йорк таймс“, то после этого можешь спокойно умирать — ты останешься в истории!» Про него «Нью-Йорк Таймс» писала несколько раз. Но кому похвалишься этим, ведь у нас «Нью-Йорк таймс» никто не выписывает…


        Людмила Шарова: Говорят, что Коляда — меченый. На нем знак избранности. Что случилось это еще в детстве. Действительно, был удар молнией?
        Николай Коляда: Не знаю, что говорят про молнию, врать не буду — такого не было, но электричеством меня в детстве сильно ударило. Очень сильно. Мне было шесть лет, отец мой работал шофером и я всё время ездил с ним: он возил зерно на элеватор — мне было страшно интересно ездить с ним на машине. Однажды отец приехал в вулканизаторскую, туда, где ремонтируют — клеят камеры для колес. Он разговаривал с вулканизаторщиком, а я полез, куда не надо. Помню какой-то удар, словно, действительно, молнии. Я заорал, дядя Сережа-вулканизаторщик, услышав мой крик, повернулся и выключил рубильник — сообразил в долю секунды, что произошло. Я оторвал руку от железяки, на руке висели клочья мяса, лопалась волдырями кожа. Отец схватил меня в охапку — и в больницу. Рука очень долго болела, и с тех пор палец на правой руке у меня остался кривой, не разгибается. Артисты иногда меня передразнивают, здороваясь, протягивают руку с согнутым пальцем. Паразиты. Так что я — меченый. Но не советую никому совать руку в розетку — а вдруг это не поможет стать в будущем Солнцем Русской Драматургии?
        Л.Ш.: Говорят, что Вам покровительствует Святой Николай?
        Н.К.: Много лет назад я на свои деньги восстановил церковь в родном селе Пресногорьковка. Написал в архивы, чтобы узнать, как назывался Храм раньше. Мне сообщили: это был Свято-Никольский храм. Я иду по своей деревне, а бабки мне говорят: «Церковь-то в честь Кольки Коляды названа». Честно говоря, после того, как я сделал это — у меня в жизни все пошло как-то вверх. Не знаю, почему. Может, и правда — Святой Николай мне покровительствует.
        Л.Ш.: Говорят, что писать Вы начали прежде, чем говорить? И считали, что абсолютно все люди пишут сказки, рассказы, дневники?
        Н.К.: В детстве писал какие-то сказки, рассказы, стихи. И всегда считал, что все люди так поступают, и что ничего особенного я не делаю. Это правда. Стал постарше, учился в театральном училище и тоже писал какие-то рассказики, пришел в театр и снова писал. Случайно один мой рассказ попал в руки Вере Матвеевне Кудрявцевой, уральской писательнице, и она передала его в редакцию газеты «Уральский рабочий». Рассказ тут же напечатали, мне заплатили тридцать с чем-то рублей за это — по тем временам (1983 год) — огромные деньги. Я не мог поверить, что за мою писанину мне же еще и заплатили. С тех пор и пошло — поступил в Литературный институт, на третьем курсе написал первую свою пьесу «Играем в фанты». Ее поставили сразу 100 театров страны. Перевод на немецкий язык осуществлён Renate Landa, первая постановка в Германии под названием «Pfanderspiel» в Потсдаме, в Hans-Otto-Theater (режиссёр Axel Troger). Мировые права на пьесу принадлежат издательству Hartmann&Stauffacher, Koln. Постановка на английском языке: 8 августа 1995 года в Австралии, в театре Wall-theater города Мельбурна, под названием «Game of forfeigts». Перевод на английский осуществлён Gary Austin. Вот и пишу с тех пор пьесы, и только пьесы — прозу писать не умею. Ремарку в пьесе написать — мука. А как персонажи говорить начинают — легко бежит, льётся как-то.
        Л.Ш.: Говорят, что знаменитый режиссер в пору театроновских премьер сезона 2003–2004 годов начинал утро с обхода помоек?
        Н.К.: Это правда. Мне однажды поэтесса Лариса Рубальская сказала: «Еду в первом классе, а вспоминаю мою помойку». Было. Успевал до первых бомжей выгребать из контейнеров пустые консервные и пивные банки — реквизит к спектаклю «Клаустрофобия» — пьесе не о тюремных ужасах, а об одиночестве, о потребности всех и каждого в любви и нежности. О созидательной силе любви и о разрушительной силе ненависти. Другая жизнь героям, по-детски взывающим во сне: «Мама… мама…», только в снах и доступна. Там они молоды, богаты и счастливы, поют и танцуют. Там герой — глухонемой мальчик. Актеры беззвучно, только артикулируя и «говоря руками», переводят современные песни на язык глухонемых. Воздействие жестовой песни ошеломляюще. Слова в таком переводе эмоционально бьют напрямую: хочу любить, хочу быть любимым, хочу красоты, мне плохо, мне одиноко… А банок, которые сокамерники швыряют в стены, в окна, туда где свобода и другая жизнь, действительно, требовалось очень много.
        Л.Ш.: Говорят, что когда Коляда был актёром в Германии, он состоялся как скрипач?
        Н.К.: В 1992 меня пригласили на стипендию в Академию Шлёсс Солитюде («Одинокий Замок») в Штуттгарте. В немецком театре «Дойче Шаушпиль Хаус» Гамбурга я работал актером. Верена Вайс, немецкий балетмейстер, режиссёр, предложила мне сыграть Чехова, сказала , что у меня есть — «ауштралунг» — аура, сияние, неотразимость. Я страшно загордился и согласился. На моем ужасном немецком я попытался ее убедить, что хорошо было бы, если бы Антон Павлович в спектакле играл бы на скрипке. Она решила, что я умею на ней играть. И купила дорогущий инструмент за полторы тысячи марок, не фуфло какое-то, а особенную, старинную скрипку. А я ее и в руках-то никогда не держал. Но нагло и самоуверенно пообещал, что научусь, если надо для спектакля. Мне было стыдно ужасно, но я удила уже закусил. Наяривал на скрипке с утра до ночи и выучился-таки играть десять нотных строчек романса «Нет, не любил он…» — лейтмотива спектакля. Вызубрил и играл уверенно. Верена послушала мою игру, одобрила, несколько репетиций я исправно пилил, а потом она сказала: «Это не подходит к образу». Вот так моя карьера скрипача и закончилась.
        Л.Ш.: Говорят, что на Вас работает целое PR-агентство. Придумывает промоушн-ходы, акции, скандалы… подогревает интерес к Коляде?
        Н.К.: Бред какой-то. Какое агентство?! Какие ходы?! Что значит это слово «промоушн»?! Я таких слов в русском языке не знаю. Мама моя говорит мне: «Какой ты, сынок, у нас работящий». Я всю жизнь «работящий», никто не может меня упрекнуть, что я — дутый мыльный пузырь, сам себя раздуваю. Всю жизнь я работаю, как каторжный, от зари до темна: то в институте, то в журнале «Урал», то пишу пьесы, то ставлю спектакли. Вот и всё. Но поскольку мои работы или раздражают, злят, сердят, или наоборот — восхищают, то всем интересно: а что это Коляда снова там придумал? Что ж, по-вашему, я сижу и думаю: чтоб такое забубенить, чтоб все со стула упали? Да никогда в жизни. Мне некогда заниматься глупостями такими. Хотите, расскажу один свой день? Ночью допоздна писал сказку «Золушка», проклинал себя, что взялся за это (а взялся только потому, чтобы не платить авторских отчислений). В «Коляда-Театре», в этом молодом организме, где на сегодня работает 25 человек, катастрофически не хватает денег. Написал сказку, проклиная себя за бездарность, упал (не лег!) спать. Утром встал в восемь, сел к компьютеру поправить сказку, проклиная себя снова — «бездарь!!!». В девять поехал по магазинам, покупать ткани для «Золушки». В 11 приехал в театр, приготовил все к репетиции, пришли артисты — 14 человек, сели. Я начал читать им сказку, волнуясь и сбиваясь, думая, что они про меня скажут: «Наш-то совсем спятил». Но артисты стали хохотать до упаду с первой реплики Мачехи Золушки и до финала. И я вдруг подумал: «А ничего сказочка… Есть еще порох в пороховницах». Посреди репетиции мне позвонили, что надо старушку, над которой я шефствую, привезти из больницы домой. Я выскочил из театра на 15 минут. Побежал к машине, привез, отвез старушку. Приехал в театр, продолжил репетицию. В 14 часов поехал в институт — там надо было узнать, кто и как из поступающих на мой курс сдал экзамены. В 15 часов приехал в «Урал» — руководил, 11-ый номер посвящен фестивалю еврейской культуры в Екатеринбурге, я ругался с сотрудниками, говорил им, что надо делать. В 17 часов поехал в костюмерную учебного театра — мне пообещали там костюмы для «Золушки». Взял костюмы, приехал в театр. Шесть вечера — первый звонок в «Коляда-Театре». Улыбаюсь зрителям. Посадил всех, выступил, сказал какие-то слова, чтобы настроить публику, сел в кабинете. И весь спектакль думал, черкал на бумаге, как оформить «Золушку». Денег-то нет, как сделать из …. конфетку? Закончился спектакль, я вышел на поклон, улыбаюсь, пришел домой, сел за компьютер. Отвечал на письма. После этого слушал музыку к «Золушке» — готовился к утренней репетиции. Какие пиар-агенты?! Я пластаюсь с утра до ночи, как папа Карло.
        Л.Ш.: Говорят, что Вы собираетесь открыть Коляда-музей и первый экземпляр для экспозиции уже готов: Приказ о разрыве отношений с областным драматическим театром?
        Н.К.: Ерунда. Приказ этот у меня действительно сохранился. О, это не приказ — это песня! Его надо читать с эстрады и зал будет умирать от хохота. У меня много что сохранилось. У меня сохранился даже плакат, написанный черной гуашью (было это в театре драмы в 82-ом году): «Комсомольское собрание с повесткой дня: Персональное дело комсомольца Коляды». Ну и что? Что было, то было — мне плевать. Мне надо идти вперед, я никогда ни с кем не свожу счеты, никогда никому ничего не доказываю — мне это не интересно. И музеев в свою честь открывать не собираюсь. Я, конечно, сошел с ума, называя себя «Солнцем Русской Драматургии», но всё-таки не до такой же степени.
        Л.Ш.: Говорят, Ваше любимое слово «задружиться». И оно одинаково применимо к актерам, друзьям театра и мэтрам сцены, как то Волчек, Виктюк, Ахеджакова?
        Н.К.: Я ни с кем не дружу. У меня нет друзей — к счастью или к сожалению. Есть хорошие знакомые (те же Волчек, Ахеджакова, Виктюк и еще миллион разных людей), но применять тут слово «друзья» нельзя. Друзья — это что-то другое. К слову сказать, я никогда не бахвалюсь тем, что знаком (хорошо знаком) с тем-то и тем-то. Делов-то.
        Л.Ш.: Говорят, что ненормативная лексика для Коляды не ругательство, а язык общения?
        Н.К.: Я очень люблю ненормативную лексику, но у меня, слава Богу, всё в порядке со вкусом, хотя я и крестьянский сын, и где не надо ненормативной лексикой я не пользуюсь. А где надо — очень даже с удовольствием. Другое дело, что меня достают журналюги, когда объявляют день чистоты русского языка или день борьбы с матом (что это такое, я не знаю) и требуют дать ответ, почему в моих пьесах много мата. На что я им говорю: «Идите в пим дырявый, вы мои пьесы не читали, спектаклей моих не смотрели, а только что-то где-то слышали, так вот, знайте — в моих пьесах мата нет». И это правда. Не верите — почитайте пьесы, потом поговорим. А вот вольностей со своими текстами не терплю. Это всё равно, на мой взгляд, что из симфонии взять да и вырезать кусочек, потом к нему куску присобачить другой — вырванный, потом — еще один. На репетициях я возмущаюсь часто и кричу актерам: «Почему я не композитор, почему я не пишу нотами, тогда бы вы не смели их переставлять, коверкать произведение! Неужели вы не чувствуете, что в словах есть музыка?!»
        Л.Ш.: Говорят, что Коляда обожает хвалиться так, что Карлсон — отдыхает? Что актеры в глаза и за глаза называют его незамысловато так — «Солнце»?
        Н.К.: Актеры меня называют «Солнце». Мне это нравится. И им это нравится. Потому что мы играем в какую-то ироничную театральную игру в жизни. Вот и всё. Хвастать я люблю, правда, но там, где есть повод похвалиться, потому что чаще всего мои успехи связаны с успехами многих других людей: моих учеников, моих актеров. Это же так приятно хвастаться тем, что люди, которые тебя окружают, и которым ты немного помог в жизни, вдруг стали такими успешными. Но если честно — у меня есть много поводов похвастаться и собственными успехами. Но я, повторяю, пусть я сошёл с ума, но не до такой же степени, чтобы не понимать, что я значу, и значу ли я что-либо вообще. Если были на свете Чехов и Уильямс, то… то сиди и отдыхай, твои успехи — барахло просто, да и всё.
        Л.Ш.: Говорят, что открыть театр в августе, да еще тремя премьерами, да еще с сокрушительным успехом — что-то экстремальное?
        Н.К.: Было очень трудно. Но мы продержались весь август на аншлагах. Все говорили, что мы прогорим. Не прогорели, а наоборот, даже денег заработали. И это только начало. У нас всё будет хорошо, потому что я не умею проигрывать.
        Л.Ш.: Говорят, что журнал «Урал» стараниями главного редакторы Коляды стал иностранным? Он публикует произведения французов, американцев, британцев?
        Н.К.: Мы делаем раз в год иностранный номер. Но точнее сказать, (поскольку мы называемся журнал «Урал», а не журнал «Иностранная литература»), мы представляем творчество переводчиков, живущих на Урале. А таких — не мало, и есть очень талантливые. Обычно эти номера пользуются большим спросом у читателей, и мне это нравится. За пять лет работы в журнале его тираж вырос с 274 до 3300 экземпляров, появились специализированные номера, посвященные французской, немецкой и голландской литературе, и выпуски, состоящие только из произведений молодых уральских авторов.
        Л.Ш.: Говорят, что Коляда очень состоятельный человек. Автомобиль, имение с Летним театром… содержит кошачий приют… реквизит для спектаклей приобретает на собственные средства…
        Н.К.: Ага. Точно. «Мне и рубля не накопили строчки, краснодеревщики не слали мебель на дом. И кроме свежевымытой сорочки мне в этой жизни ничего не надо», как сказал поэт. У меня было запрятано на черный день, на похороны на мои, шесть тысяч долларов. Но летом я открыл свой театр. И все свои деньги туда бухнул, даже занял еще. Сейчас сижу от зарплаты до зарплаты. У меня «восьмерка», которой шесть лет, всё время ломается, избушка в селе Логиново, в пятидесяти километрах от Екатеринбурга — там две комнаты, в которых не развернуться, насадил возле дома огромный сад — вишнёвый. Так хорошо все растет у меня, потому что я в сад-огород приношу хорошие известия и ставлю магнитофон с записями старых песен… Еще у меня десять кошек: Чичирка, Манюрка, Бабайка, Бомж, Бомжиха, Фритц, Лариска, Ромео… черепаха Даша… Каждый день хотят жрать! И всё. У меня есть всё, что мне надо. И при этом — у меня нет ничего. Господи, о чем вы говорите?! Я счастливый человек.
        Л.Ш.: Говорят, что у Коляды — восточные корни. Уж очень он любит тюбетейки…
        Н.К.: Я украинец по паспорту, мама у меня русская, бабушка — мордвинка. Родился в Казахстане, очень дружил с казахами. Тюбетейки люблю, потому что они красивые. Вообще люблю все головные уборы — в них есть что-то ярко театральное. Недаром поэтому придумал сцену в «Ромео и Джульетте», когда влюбленные примеривают друг другу очень долго головные уборы. А вообще-то я — гражданин мира. Вот и все. Я везде свой, со всеми всегда могу найти общий язык, с человеком любой национальности. В Екатеринбурге я всех знаю, со всеми здороваюсь — как в большой деревне. Но в этой большой деревне я себя чувствую участником Огромного Мирового Театрального Процесса. Я занимаю свою нишу, и мне в ней — тепло.
        Л.Ш.:Говорят, что в нашем городе у Коляды есть много врагов и столько же друзей, нет только равнодушных к нему людей?
        Н.К.: Друзей у меня нет, повторяю. Врагов — очень много. Шипят из-за угла. Боятся, но шипят. Сочиняют всякие сплетни, гнусности. Пусть. Мне наплевать. А равнодушных нет — это точно.
        Л.Ш.: Говорят, Коляда стремится «раздавить» зрителя, опустошить. Что с его спектаклей многие выходят с тяжелым сердцем?
        Н.К.: Неправда. Все выходят окрыленные. Как красиво написала одна журналистка (мне понравилось): «в спектаклях Коляды зритель получает укол в сердце, после которого сердце начинает биться быстрее, и хочется жить дальше». Так вот я и делаю. А чтобы кого-то давить — да Господь с Вами. Я очень хороший человек, чтобы так поступать. Можете считать это бахвальством Карлсона, но это правда. Я не занимаюсь бытописательством. Я занимаюсь только театром, «J want magic», как говорит Бланш в «Трамвае желания», что означает: «Я не признаю реализма. Я — за магию». Есть жизнь и есть театр — разница, как между небом и землёй. Никого не переделать спектаклем. Театр — не трибуна. Глупости. Нельзя от трактора требовать газированную воду. «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». «И чувства добрые я лирой пробуждал». Театр может оставить только радость в душе и более ничего. Я помню радость, которая осталась во мне, когда я впервые прочёл какие-то замечательные книги, и всякий раз, когда я смотрю на полку с этими книгами, меня вновь посещает эта радость, воспоминание, душевное волнение. Это прекрасно, и только так может существовать искусство. В Авиньоне, где французские актёры играли мою пьесу «Полонез Огинского» — замечательный спектакль получился, редко я так говорю о спектаклях по моим пьесам, журналистка из газеты «Фигаро» спросила меня: «А почему так мрачно заканчивается пьеса?» Но, позвольте: светло лизаканчиваются пьесы великого и любимого мною Антона Павловича? Вишневый садпродан, Треплев застрелился… Мне кажется важным, чтобы зритель пожалел,посострадал человеку униженному и оскорбленному. В театре должно быть смешно и грустно, я хочу, чтобы в моем театре плакали и смеялись. Талантливый человек — невероятная редкость сегодня. Его надо любить и помогать. Хотя во все времена талантливых лупили и пинали — и не знаю почему. В Америке мне сказали: «Лучшее, что можно сказать об Уильямсе, так это то, что он был наркоман, алкоголик и гомосексуалист». И это о величайшем Художнике этой страны! Только название его пьесы «Что-то смутно, что-то ясно» — Господи, как прекрасно! Кто читал и любил Пушкина в его времена? После выхода «Евгения Онегина» было написано критиками: «Да уж, умел он чего-то сочинять до того, но теперь-то — полный крах и кошмар». И это было сказано о «Евгении Онегине» — вершине из вершин. Но так было сказано.
        Л.Ш.: Говорят, что у Коляды столько наград, что ему, как Леониду Ильичу, пора бы уже грудь расширить?
        Н.К.: Перечисляю свои награды и звания: главный редактор журнала «Урал», доцент кафедры истории искусств ЕГТИ, художественный руководитель «Коляда-Театра», заслуженный деятель искусств РФ, лауреат международной премии им. К.С.Станиславского, лауреат премии Губернатора Свердловской области, лауреат премии Татищева и де Геннина, лауреат премии им. П.П. Бажова, лауреат многих конкурсов «Браво», лауреат премии журнала «Театральная жизнь», лауреат премии Свердловского Обкома ВЛКСМ… Чего-то я еще лауреат, не помню. Эти все звания я заработал трудом, а не потому, что кому-то глазки строил, лебезил, подхалимничал и пробивался. Мне приятно говорить о них, потому что это — моё. Но всё-таки главное свое звание и главную должность я в важных официальных письмах пишу просто: «Николай Коляда, драматург». Это самое дорогое звание. Меня знают именно по нему.
        Л.Ш.: Говорят, что на свой курс Коляда набирает исключительно особо талантливых, состоявшихся ребят. Поэтому его ученики так успешны.
        Н.К.: Ученики мне, как дети. Их успехи радуют меня больше, чем мои. Ношусь с ними, как курица с яйцом. Я «бульдозер» для своих, помогаю им, а кто им поможет? Во-первых, они ведь «поселковые», сельские, провинциальные, не тусуются в Москве. Во-вторых, если бы нечего было «продавать», то что бы моя «бульдозерность» значила? Ничего. Просто они пишут пьесы талантливые. Если бы пьесы у Олега Богаева были плохие, то разве пригласили бы его немцы на стипендию?. Приходят на курс ребята из Пышмы, Полевского, Тагила, Каменск-Уральского… Приходят — ну честно, дураки дураками. Но я их учу любить театр так, как люблю его я. И, если кто-то следует моим советам, то у него сразу же начинаются невероятные успехи. Это так просто — любить что-то в жизни. И это так прекрасно, когда у тебя есть в жизни «одна, но пламенная страсть». Вот и весь залог их успеха. А зажечь я могу любого, это правда. Будет много хороших драматургов — будет жить Театр, а стало быть, и мне место найдётся. Да и цветочек, если на могилку ученики принесут — мне будет там, на том свете, приятно. Я очень уверен в себе и конкуренции не боюсь, если уж совсем нагло и честно. Мне, когда я дом в деревне покупал, сказали, что возле моего огорода, у мостка, под камнем, есть «ключик». Я взял лопату, вилы, грабли и начал ручей чистить. День вытаскиваю грязь, два, три, четыре — никакого ключика. И вдруг — пошла чистая вода! Прочистил таки, и она откуда-то с глубины появилась. Так вот и студенты мои, курс мой — это тот же «ключик».
        Л.Ш.: Говорят, Коляда совершенно не взрослеет, любит прикалываться, что редкий человек из его окружения избежал розыгрыша с его стороны.
        Н.К.: Я ненавижу первое апреля и всяческие розыгрыши. Потому что терпеть не могу, когда надо мной кто-то смеется или я кого-то разыгрываю. Мне в этом всегда видится некое унижение другого человека, а я это терпеть не могу. Другое дело на репетициях: часто повторяю, что пошел работать в театр, потому что в детстве не наигрался в игрушки. А в театре можно до старости придуриваться и играть во что-то, и будет хорошо.
        Л.Ш.: Говорят, что Коляда обладает феноменальной способностью высыпаться за 20 минут, иначе институт, журнал, театр, марафоны, издательскую деятельность он просто бы не «потянул»? Пьесу написать для него не труд, а праздник?
        Н.К.: Я всю жизнь, все время хочу спать, но мне не удается. Некогда. На том свете будем отдыхать. А насчет праздника… Конечно, пьеса пишется просто: слева — кто говорит, справа — что говорит… «Пьесы как дети — делаются по ночам и по любви» — кажется, это я сказал. «Мысль, слово, характер, слово пропущенные через боль писателя — формула литературы» — так меня учил Вячеслав Максимович Шугаев в Литинституте. Быть драматургом — такая же работа, как и все другие. Такая нормальная, человеческая работа. Ты существуешь благодаря тому, что ты написал. И написал смешно — это обязательно! У меня поля рукописи в пометах: «Надо, чтобы было смешно, помни, Коляда!» Без юмора невозможно. Через смешное можно подать сколь угодно серьёзные вещи. Напишешь серьёзно о серьёзном — получишь дикую натугу, многозначительность, фальшь. Всё, что я делаю — подчинено одному: написать пьесу. Кошки — для того, чтобы дома был уют, чтобы писалось хорошо. Дача — чтобы я там писал. Еда, сон — чтобы силы были писать. Студенты — чтобы держать руку на пульсе времени и писать современные пьесы. Потом: я ужасно тщеславен, и многое делаю только затем, чтобы меня похвалили.
        Л.Ш.: Говорят, у Коляды есть выбор: в какой из стран мира жить? Приглашают и туда, и сюда…
        Н.К.: Вечером лягу, посмотрю в потолок, подумаю, о чём у меня душа болит, чего хочется? Заплачу, зарыдаю, завою и бегу к компьютеру и пишу пьесу про себя, и про жизнь. Много написал пьес. Хорошо как. Я всё придумал, всё наврал, а оно вдруг на сценах разных театров в разных странах мира! Даже в Австралии, где сплошные баобабы и кенгуру — и там поставили мои пьесы: посреди баобабов про жизнь в наших «хрущёвках» истории разыгрывают! На разных сценах, на разных языках идут мои пьесы. На сцене и в зале плачут и смеются. Вдруг, вдруг, вдруг всё, всё, всё, что я придумал в своей квартирке в городе Екатеринбурге, посередь Урала — стало им, актёрам и зрителям, родное и живое!!!!! Никогда не могу этому чудесному превращению моего вранья в правду нарадоваться и наудивляться. Как хорошо, какое это счастье, если бы вы знали! Я люблю Екатеринбург. Не люблю Москву. Я жил в Германии. Там хорошо. Но я не могу там жить. Потому что мне хорошо здесь — тут всё потише, поспокойнее, почестнее, попроще. Я тут, как рыба в воде. Меня все знают, на улице здороваются. А в Германии у меня были постоянные депрессии — тоска по Родине. Тогда мне очень помог Александр Митта, он преподавал в Гамбургской киноакадемии. Мы с ним ходили по городу, говорили о жизни, о театре, вообще обо всём. Однажды в ответ на мои жалобы он сказал: «А что ты хочешь? Лечь и поплёвывать в потолок? Никогда не будет такого. Всегда будет так, что обстоятельства и жизнь будут давить на тебя, а ты будешь крутиться, выворачиваться. Покой нам только снится. А самое сложное — это залезть на ступеньку и удержаться на ней». Моим студентам я это часто повторяю. Только дома — хорошо. Только дома — красота. Лучше, чем дома — нигде на белом свете не бывает, уж поверьте мне, я объехал весь земной шар.
        Л.Ш.: Говорят, Коляда занимается только тем, что ему интересно?
        Н.К.: А вот это правда. Я привык всегда делать то, что мне нравится. Вот нравилось мне выпивать — пил, перестало нравиться — бросил. Пьесы писать нравится — и я пишу. Просто радостно, когда сочинишь какую-то историю — а она потом живой станет, пьесу в театре поставят, зрители смотрят, смеются и плачут…. Нравится работать в театре (слава Богу, в своем!). Нравится ставить спектакли. Нравится заниматься со студентами. Театральные марафоны, «Урал», издание книг — мне это интересно! Иначе — зачем жить?


Николай Коляда  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service