Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

к списку персоналий досье напечатать
  следующая публикация  .  Владимир Шаров  .  предыдущая публикация  
Притчи во языцех
Интервью с Владимиром Шаровым

11.12.2008
Интервью:
Евгений Белжеларский
Итоги, 8.12.2008
№50 / 652
Досье: Владимир Шаров
        Прозаик Владимир Шаров — одна из самых загадочных фигур в нашей литературе. На его счету несколько интеллектуальных романов — «Репетиции», «До и во время», «Мне ли не пожалеть...», «Старая девочка», «Воскрешение Лазаря». Книги Шарова либо принимают безоговорочно, либо так же безоговорочно отвергают. Многим не нравится, как автор обращается с историей: оппоненты однажды даже сожгли в Москве у станции метро «Аэропорт» чучело писателя. В общем, умения смущать умы Шарову не занимать. При этом он далек от светской литературной жизни, премий, книжных ярмарок. В анкете заслуженного литработника про него было бы написано: не участвовал, не состоял и почти не выдвигался... Но в этом году роман «Будьте как дети» вошел в шорт-листы сразу двух ведущих национальных премий — «Большой книги» и «Русского Букера». Обозреватель «Итогов» подумал, что это отличный повод встретиться с Владимиром Шаровым и поговорить с ним и о литературе, и о «священных коровах» российской истории.
        — Ваши романы постоянно вызывают споры. Но до сих пор ни один не номинировался на «Букера» или на «Большую книгу». Почему так?
        — Много причин. Главная — в моих отношениях с литературным миром. Я не был его частью ни при советской власти, ни после. У людей есть навыки существования в этом мире, а мне их не хватает. До 90-го был уверен, что меня никогда не будут печатать. Генетика этого дела, наверное, дает о себе знать.
        — В 80-е вы писали крамолу?
        — У меня был роман «След в след». Я таился и прятал рукопись у физиков и у друзей мамы, на территории Курчатовского института, где действовал режим секретности. Потом кто-то прочитал роман и сказал: пора отдавать в печать. На дворе уже был 89-й год. Но журнальный вариант текста я сам безнадежно испортил. Я не верил, что окошко открылось надолго, и потому вставил в роман некую историческую работу, которая рвала текст и все связи в нем. Мне говорили: это надо убирать. Я упирался.
        — Но напечатать удалось?
        — Да, в свердловском журнале «Урал». «Новый мир» и «Знамя» ко мне еще только приглядывались. Главный редактор «Нового мира» Сергей Залыгин колебался. В командировку в Париж он взял роман и на полях и между строк написал текст... ну, может быть, на треть меньше, чем мой. Это были бесконечные ремарки, поначалу — «Так писать нельзя!», «Ошибка!». Затем тон поменялся, чередой пошли плюсы. Потом вопросы: «А кто пустил автора в архив?» В романе цитируются тексты заседаний ЦК, Политбюро, высказывания Ленина. «Откуда автор это знает?», «Есть ли у него допуск?» — вопрошал он. «Надо проверить, можем ли мы это печатать, можем ли все это цитировать». Наконец, последняя ремарка: «Возможно, вся русская литература пойдет по этому пути». В итоге роман все-таки не взяли, экземпляр в таком виде никуда нельзя было нести, а денег на машинистку у меня не было.
        — Однако другой ваш роман «До и во время» был опубликован, и именно в «Новом мире». А потом была знаменитая дискуссия: в романе вы написали тайную историю русской революции, вас обвиняли в безответственной игре с историческими реалиями. Ваш подход к историческим событиям многим показался кощунственным.
        — Тогда, в начале 90-х, вообще было сказано много такого, что сейчас скорее печалит, чем удивляет, что-то кажется просто недоразумением. У меня в книге многое выдумано, но есть и ссылки на источники, архивные документы. Так вот именно им мои критики и не поверили. Стали объяснять мне, что Христос был распят, а не повешен, что Моисей на Синае не мог дать Пятикнижие. Повторяю, это было взято из источников — но это та ветвь традиции, о которой они не знают — еврейская средневековая повесть о повешенном. Мне кажется, они запутались, возможно, это испортило им настроение — люди не любят, когда они ошибаются, возникает ощущение, что их водят за нос.
        — Но нет ли здесь идейного несогласия? Мол, строить на основе нашей истории мифологические сюжеты — кощунство.
        — Да, спору нет. На многое мы смотрели и смотрим по-разному, но для меня важнее другое. Я строю романы на метафорах, нередко их роль играют исторические лица и исторические события. Вот и все.
        — И тогда мадам де Сталь становится матерью Сталина, как в том же «До и во время»?
        — Меж тем это метафора влияния французской культуры на русскую. Влияния времен Великой французской революции, Наполеона или Парижской коммуны. Созвучия вторичны и случайны. Между прочим, в ходе работы я выяснил, что некая «мадам» Сталь работала в большевистских организациях в Тифлисе и Париже. Для меня это стало откровением.
        — Сегодня много говорят о переписывании истории. А можно ли вообще избавиться от наслоений, вернуться к оригиналу? Если даже в Древней Руси летописи переписывались при каждом князе?
        — Историки не так просты и сравнивают источники: когда их несколько, переиначить что-либо не так легко. Куда чаще меняется интерпретация. Скажем, мы убеждены, что во время Первой мировой войны Россия была права, а немцы — что права была Германия. Плюс очень легко меняется на минус. Но это письменная история, и с ней все не так плохо. А вот с чем беда, так это с традицией, которая распространялась из уст в уста и ни в каких документах не отложилась. Без нее мы в революции ничего не поймем, и именно она мне интересна.
        — Ваша излюбленная тема: революция была неизбежна?
        — Она не была неизбежна, но, безусловно, не была случайна.
        — Почему?
        — Потому что революцию поддержало то понимание русской истории, которое шло от начала государства, было заложено в самый его фундамент, стало смыслом и назначением нашей истории. Я имею в виду убеждение, что Россия — последнее истинное христианское царство. А дальше — конец мира и Страшный суд. Эти настроения исповедовала огромная часть народа. Не забывайте, в XIX веке значительную часть населения России составляли староверы. Это была традиция, убежденная в том, что со времен Никона и раскола церковь и царство безблагодатны, соответственно Антихрист вот он, уже на пороге...
        — Мне кажется, староверы вышли на сцену еще при Пугачеве, который ввел крестьянскую монархию без дворян и бюрократии, раздавал землю и жаловал крестьян «крестом и бородою», то есть принимал обратно в старую веру.
        — Да, это не раз выходило на поверхность. Но подспудно жило в народе всегда. Поражения в японской и Первой мировой были поняты так: Господь от России отвернулся, пришли последние времена. Была и более мягкая трактовка, близкая к Николаю Федорову, который считал, что возможно спасение и воскрешение человека уже на земле. Именно эти настроения и смели империю. И для белых, и для красных, и для зеленых — для всех революция была Страшным судом. Все хотели отделить «чистых» от «нечистых» и, покарав грех, строить рай на земле.
        — За такие идеи в начале века вас бы предали анафеме и большевики, и церковь. Но почему их и сегодня неохотно обсуждают?
        — В 93-м году была популярна мысль, которая всю русскую историю с 1914 по 1991 год предполагала вычеркнуть. Мол, весь этот период — чудовищная, жуткая ошибка. Идея прерывания истории, как и в 1917-м, очень привлекала. Этот взгляд меняется только сейчас. История не может прерваться. Никак. Понятия, которые связаны с московским царством и Третьим Римом, — это генетика. Она может быть лишь закамуфлирована.
        — Такие примеры уже имели место?
        — Вот смотрите. В Смутное время сложившаяся монархия, Боярская дума, дьяки, приказы, законодательство — все разом рухнуло. На поверхность вышли слои, которые были прежде почти незаметны и уж, во всяком случае, никакого участия в управлении государством не принимали. Я имею в виду земское самоуправление северных сел и городов. Когда все распалось, вдруг выяснилось, что они-то и есть ядро. После Смуты они, воссоздав царство, снова ушли в тень. Но это не значит, что их больше не было. В начале ХХ века сквозь покров государства прорастает другая, но тоже вековая традиция, которая по-своему, не как Петербург и Москва, понимала мир.
        — Идеей о религиозных корнях большевизма вы кому-то обязаны?
        — Об этом, конечно, писали и до меня. А что касается идеи крестового похода детей в «Будьте как дети», она...
        — ...от Курта Воннегута?
        — Что вы. Это реальный поход, средневековый. Крестовые походы один за другим оканчивались неудачей, и дети решили, что крестоносцы не способны освободить и удержать Гроб Господень, потому что греховны. Значит, освобождать Гроб должны дети — они наивны и чисты. Их вели священники. Про каждый город, который появлялся на горизонте, те, кто шел, думали, что это Иерусалим. Постепенно войско детей редело — часть погибла от голода, холода и болезней, других продали в рабство, немало девочек взято в гаремы. Домой сумели вернуться единицы. Пока я писал, ощущение какого-то коренного сходства нашей революции с их походом только нарастало.
        — А начало века?
        — Наоборот. Серебряный век — время максимальной сложности жизни. Отсюда такое бурное развитие искусства и науки. Но на каком-то этапе люди начинают думать, что чем больше ты знаешь, тем труднее совладать со злом. Бесконечная сложность бессмысленна, она лишь пугает и не дает спастись. Искушение все радикально упростить — вот это добро, а это зло, это враг, а это свой — непреодолимо. Весь СССР — путь такого понимания и упрощения.
        — Покойный Александр Панченко писал, что в СССР мутировала церковная обрядность. Тело в мавзолее — искусственные святые мощи, съезды — Вселенские соборы, демонстрации — крестные ходы...
        — Такие институты вообще вечны. И Бердяев в эмиграции писал о подобной связи революции со всей нашей историей, хотя и тогда это была не самая популярная точка зрения. Но то, что она появилась не со мной, — очевидно. Кстати, я убежден, что гражданская война не кончилась в 21-м году.
        — Тогда в каком?
        — Она кончилась со смертью Сталина в 53-м году. Потому что ровно до этого времени продолжалось отделение внутри страны «чистых» от «нечистых». Именно в этом смысл массовых расстрелов, и посадок, и ссылок. Жертвы очень редко были сознательными противниками режима, скорее, можно сказать, что уничтожалось все, имеющее «лица необщее выраженье». Не только люди, но и местные нравы, обычаи, особенности языка — словом, под нож шло все, что мешало упрощению и унификации. То есть была не просто тирания, а сознательное продолжение войны. Перманентная гражданская война сделалась при Сталине самой основой государственного порядка, и эта основа оказалась очень прочной.
        — Вопрос о жанре вашей прозы все время обсуждается. Исторический апокриф, катакомбный историзм, мифосказ... А что на самом деле?
        — То, что я пишу, наверное, ближе всего к притче. Правда, расписанной до романа. Но вот к чему моя проза точно не имеет отношения, так это к альтернативной истории. Я профессиональный историк и источники очень уважаю. Но не надо думать, что правда, которая преподается, — единственная. В нашей истории чересчур много пробелов и провалов, умолчаний и лакун, именно поэтому она так часто и так легко переписывается.


  следующая публикация  .  Владимир Шаров  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service