|
Российская литература: жизнь без грёз
Интервью с Александром Мелиховым
|
Российское экспертное обозрение
№1 (15), 2006
|
|
|
Писатель в России на протяжении последних двух столетий традиционно оказывался больше чем писатель. Авторы литературных произведений становились «властителями дум». Часть персонажей являлась отражением реалий своего времени, но и литературные образы глубоко усваивались думающей частью населения. Именно поэтому «РЭО» обратилось к писателю Александру Мелихову с просьбой оценить воздействие современной российской литературы на россиян.
«РЭО»: Какие образы формирует современная российская литература?
А.М.: Хороший вопрос. Не то что раньше: чему учит, куда ведет, а какие фантомы, какие иллюзии создает. Ведь в создании иллюзий и заключается главная функция искусства. Вот и задумаемся, в каких фантомах и иллюзиях нуждается человек для более или менее сносного существования. Прежде всего, нам нужна иллюзия собственной силы, защищенности, иллюзия того, что мы не просто игрушки в руках каких-то неодолимых сил, природных или социальных, что мы тоже чего-то стоим. И еще нам необходима иллюзия нашей красоты и значительности, причастности к чему-то бессмертному, что не умирает вместе с нами. Вспомним: «Нет, весь я не умру, душа в заветной лире...».
Какие бы еще важнейшие иллюзии припомнить?..
«РЭО». Перечитаем строки Н.Коржавина: «В наши трудные времена человеку нужна жена/ Нерушимый уютный дом,/ Чтоб от грязи укрыться в нем./Прочный труд и зеленый сад,/И детей доверчивый взгляд,/Вера робкая в их пути/И душа, чтоб в нее уйти....»
А.М.: Жена, дом, сад, дети – это тоже иллюзии, фантомы. Человек любит только собственные фантомы, даже если ему кажется, что он любит реальные предметы. Однако стоит заглянуть во внутренний мир любящего, как мы тут же обнаружим, что он видит драгоценный для себя предмет абсолютно не так, как видят его равнодушные наблюдатели, иногда до такой степени не так, что у посторонних просто лезут глаза на лоб. Мы часто видим людей, живущих в мире иллюзий, про которых говорят – «Романтик». Но на самом деле никакого выбора между реальностью и иллюзией не существует, есть только выбор между различными иллюзиями, порождаемыми любовью, страхом, неприязнью, презрением, равнодушием...
Наши глаза выхватывают из мира только одну тысячную часть информации, которая нам нужна, и интерпретируют ее в каком-то воображаемом контексте. Иными словами, человек существо не разумное, а фантазирующее. Его отличает от животных умение жить выдумками, относиться к плодам своей фантазии гораздо серьезнее, чем к реальным предметам. А если говорить о народах, о социумах, то это еще в тысячу раз сильнее. Народ порождается какой-то системой коллективных иллюзий и – при полной сохранности территории и экономики – исчезает, когда такая система рушится. После завоевания варварами могучей Римской империи народа «римляне в изгнании» не возникло. «Евреи в изгнании» прожили 2 тысячи лет, а римляне исчезли вместе с государством. Советских людей в изгнании тоже не существует. Есть отдельные индивидуумы, но уже детям их этот статус не передается.
«РЭО»: Фантомы формирует сам читатель или же их формируют за него?
А.М.: Конечно же, писатель хочет сформировать у читателей свой фантом. Но поскольку он его и сам до конца не понимает, а главное все, что человек пишет, подвергается интерпретации в воображаемом мире читателя, то зачастую, а может, и всегда писатель создает не тот образ, которого ждал. «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется....»
«РЭО»: Нельзя не согласиться с тем, что невозможно просчитать эффект до конца. Однако, видимо, есть хотя бы общие тенденции? Кто-то будет воспринимать читаемый текст сугубо индивидуально, в то время как огромная масса читателей будет трансформировать данные фантомы в одном направлении.
А.М.: Только до тех пор, пока социальные группы, о которых идет речь, принадлежат к одной субкультуре, то есть к одной системе коллективных иллюзий. Но стоит измениться этой системе, и А.С.Пушкина, нашего вечно лучшего поэта начнут прочитывать совершенно по-новому. Сначала друзья Пушкина несколько свысока смотрели на него как на мыслителя, полагая Александра Сергеевича чистым поэтом. Потом Белинский заявил, что Пушкин устарел, поскольку только и умел, что превращать будничные предметы в прекрасные. Зато символисты начали восхвалять Пушкина именно за это. Писарев проклинал Пушкина за равнодушие к проблемам маленького человека, а Мережковский принялся его за это прославлять: Медный всадник топчет маленького Евгения – так и должен поступать герой, выполняя свои великие цели и не обращая внимания на тех, кто путается под копытами. В 1937 же году советская власть устроила поэту потрясающий юбилей, вдруг обнаружив, что тот был революционером и другом декабристов.
Точно такая же судьба ждала Льва Толстого: то он демократ, то он аристократ, то он певец русского народа, то он ниспровергатель всего национального, то он великий идеалист, то он великий нигилист, - и это снова и снова будет интерпретироваться без конца. В сегодняшней ситуации еще можно предсказать, какие социальные группы и как отреагируют на того или иного автора. Но предсказать, что будет с великим писателем через 10-20, а уж через 30-50 лет, совершенно невозможно.
Сегодня у каждого серьезного писателя настолько узкий круг читателей, людей, по-настоящему ценящих его, что ситуация для России крайне нетипична. Ведь писатель обретает по-настоящему громкую славу только на гребне какой-то грезы. Конечно же, солженицынский «Один день Ивана Денисовича» - замечательное произведение, но оно приобрело значение, абсолютно несоразмерное какой бы то ни было книге. Её взахлёб читали люди, книгами вообще-то не интересовавшиеся. На всех языках, причем в таких переводах, которые убивали все ее очарование.
Мир живет не книгами, люди живут собственными грезами, в том числе политическими. И стоило выдохнуться грезе борьбы с СССР, как и эта книга опустилась до своего внутрилитературного значения, того, которое она имеет в круге истинных ценителей литературы, сделалась вещью камерной, и ничего с этим не поделать. Такова участь всех сегодняшних писателей. Ныне нет общенациональной грезы, которую мог бы оседлать писатель, чтобы дилетанты усмотрели в его книге воплощение своей туманной мечты.
«РЭО»: Чем же тогда объяснить огромные тиражи дамских романов от Александры Марининой до Дарьи Донцовой?
А.М.: У них далеко не всенародная слава, но лишь весьма специфическая. Хотя тоже обслуживающая коллективную грезу. У дам такая греза есть: какой бы ты ни была зачуханной замарашкой, на каждую Золушку найдется прекрасный принц. И дамский роман позволяет хотя бы несколько часов прожить в этом ирреальном мире, где добро побеждает, где все, о чем мы не смеем и мечтать в реальности, исполняется. Это сказки, сказки для взрослых.
«РЭО»: Так может, и хорошо, что люди будут пробовать реализовать эти сказки в действительности?
А.М.: Мы все только этим и занимаемся. Без иллюзий прожить просто невозможно. Мир без них в лучшем случае скучен, а в худшем случае – ужасен, что гораздо более типично. Если бы мы увидели, что нас ждет в ближайшие 3, 4, 20, 50 лет, вряд ли мы смогли бы с таким аппетитом пить чай. Но! Есть иллюзии, которые толкают нас на безумные поступки: вообразил, что умеешь летать, шагнул с 7-го этажа и разбился. Но есть и очень плодотворные иллюзии. Они не требуют отворачиваться от реальности, они позволяют нам не закрывать глаза на опасные события, но лишь интерпретируют их так, что у нас возникает иллюзия нашей красоты и значительности и даже частичного бессмертия. Вот что делает хорошая трагедия уровня «Ромео и Джульетты» - она показывает мир с ужасной стороны, но почему-то мы выходим из театра со светлыми слезами, с чувством значительности и красоты человека, мы видим, что человек погибает, что он бессилен перед могуществом рока, и все-таки прекрасен. Создание этого чувства красоты и значительности – самая важная функция искусства. Понимаете разницу? Фэнтези - чистый наркотик, он позволяет забыться, но из него выходишь тем же самым, кем вошел. Если не более слабым. А из высокой трагедии выходишь более мужественным, с пробудившимся чувством собственного достоинства.
«РЭО»: Современная российская литература выполняет эту функцию? «Ромео и Джульетта», Шекспир – останутся на все времена, но есть ли они сегодня у нас?
А.М.: С этим в России хуже всего. И боюсь, что романтическую функцию сегодня в России, а то и во всем цивилизованном мире выполняет почти одна только массовая литература. Там все это делается на страшно низком уровне, человеку с хорошим вкусом читать это просто невозможно, его отвращают с первых же строк штампы, примитивные характеры, отсутствие красок. В общем, это не литература. Но в ней окажется или вечная любовь, или герой, который гибнет, спасая любимую девушку, бросает вызов страшной мафии, ужасным государственным структурам...Романтическая струя, боюсь, осталась только в низкопробной литературе, что чрезвычайно грустно. Я уж с горя и сам пустился в романтику.1
«РЭО»: Виктора Пелевина читают сотни тысяч читателей. Этот автор характерен для современной российской литературы?
А.М.: Пелевин, безусловно, характерен не только для российской, но и для мировой литературы, в которой возникла очень сильная струя изобретать остроумные схемы, иногда даже глубокие, но лишенные любви, чувства, красок, поэзии... Голая схема, с неплохо написанными, но все же схематическими характерами, неплохо прописанной, но все же не яркой, не чарующей средой, – доминирование выдумки над страстью. Это одна из болезней современной литературы, до которой доросли и мы.
Я не могу тут быть судьей, но думаю, что грез эти книги не создают, именно в силу своей холодности и схематичности, а лишь позволяют заниматься интеллектуальной игрой. Это – мертвенная струя в мировой литературе, очень мощное направление, которое, однако, фантомов не рождает.
«РЭО»: «Байки кремлевского диггера» Елены Трегубовой и «Господин Гексоген» Александра Проханова, какие фантомы создают они?
А.М.: К сожалению, крайне примитивные и относящиеся к очень мимолетным, но злободневным фигурам. Они полуживые и с самого начала еле дышат, демонизируют или романтизируют фигуры крайне интересные, но интересные в течение одной исторической секунды. Весь интерес к этим книгам базируется на интересе к историческим фигурам и фантомы, которые они создают, абсолютно журналистские, не вечные. Здесь и проходит граница между журналистом и прозаиком: журналист живет в текущей реальности, прозаик в потенциально бессмертных грезах.
«РЭО»: В чем Вы видите успех творчества автора «Дневного дозора» и «Ночного дозора» Сергея Лукьяненко?
А.М.: Мне кажется, что это чистой воды фэнтэзи. Как заметил Альберт Эйнштейн, и наука, и искусство порождены одной и той же причиной: стремлением бежать от ужаса и скуки реальности в воображаемый гармоничный мир, в котором мы что-то значим. Мир физики, мезонов и нейтронов – такой же иллюзорный мир, как и мир, создаваемый литературой. В том числе и низкопробной, куда человек хочет спрятаться от ужасов реальности. Другое дело, что человек с хорошим вкусом, может, и рад бы туда спрятаться, но его «не цепляет». Вот мир Андерсена чарует людей с самым хорошим вкусом, у всех наворачиваются слезы при чтении сказок про Русалочку, про Снежную королеву...
«РЭО»: Андерсен вообще-то рассчитывал на взрослых. Как его фантомы преломились в сознании читателей?
А.М.: Андерсен попал гениально: и в детей, и во взрослых. Гадкий утенок родился в утином гнезде, живет на птичьем дворе, страдает, потом обретает счастье,- ребенок следит за событиями и не видит второго смысла: человек-де, который выше окружающей его среды, отвергается ею, но в конце концов попадает в круг равных...А этот-то второй смысл и превращает сказку в вечный символ.
«РЭО»: Почему эти вечные символы не появляются в современной российской, да и в мировой литературе сегодня?
А.М.: Народные сказки вообще на этот уровень не выходят, они остаются в быту. Литература реалистическая тоже. А вот когда за это дело берется какой-то особый человек... У нас это талантливо делал Шварц, не так гениально, как Андерсен, правда... Он больше рассчитывал на интеллигентов, там есть какие-то аллюзии и политические намеки, которые детям уже неинтересны. Да и для взрослых часто оказываются преходящими.
«РЭО». Почему сегодня нет, пусть не Андерсена, хотя бы Шварца?
А.М.: Создание символов дело невероятно трудное. В огромной степени это дело удачи, которая выпадает раз в два-три столетия, - создать какого-нибудь Дон Кихота. Вторая трудность – этих вечных типов, может быть, вообще конечное число, они, возможно, почти уже исчерпаны. Это, так сказать, объективные причины. Но есть еще и серьезнейшая субъективная причина: современная литература не ставит перед собой больших задач. Сегодняшнее прагматическое время требует от человека быть пигмеем. Если в романтические времена пигмеи подражают гигантам, то во времена прагматические гиганты начинают подражать пигмеям. Люди выдающегося таланта и отзывчивости, наблюдательности хотят заниматься только чем-то будничным, не выходящим за пределы частной жизни. Я не хотел бы называть имена, но я знаю чрезвычайно талантливых людей, которые в принципе считают литературу больших идей, больших замыслов чем-то фальшивым, напыщенным, «советским», а что может быть хуже советского! Людей с детства учат: хватит витать в облаках, надо делать дело, это раньше мы жили утопиями, натворили столько ужасов, давайте сначала наведем чистоту в уборных, а потом будем думать о месте человека в космосе. В свое время я изобразил такого человека, который в молодости был романтиком, мечтал о подвигах, путешествиях, удивительных свершениях, а взрослая жизнь требовала во имя пользы, во имя дела ампутировать одну иллюзию за другой. Этим он и занимался, пока уже на склоне лет не обнаружил, что ампутировал не лишние ветви, а корни, что дело человека – витать в облаках, что он и жив лишь до тех пор, пока мечтает о чем-то прекрасном и великом2. Стремление подчинить фантазию пользе убийственно. Можно с цифрами в руках доказать, что рост наркомании, самоубийств, немотивированной преступности – следствие упадка коллективных иллюзий, а антикультура – это прежде всего прагматизм, желание перебраться из мира иллюзий в мир полезных, материальных благ, и в этом мире человек просто нежизнеспособен.
«РЭО»: Аудитория, читающая сегодня зарубежную литературу, от Мураками до Паоло Коэльо, просто следует зарубежной моде или же не может найти что-либо подобное в отечественной литературе?
А.М.: Вопрос в том, что они ищут в российской литературе. Я как-то взял Мураками и со всей доброжелательностью прочел. Это – неплохо, квалифицированно, есть выдумка, есть стиль, есть настроение... Но нет решительно ничего такого, чего бы я не читал ранее и намного лучше у десятка других писателей предыдущих поколений, от Ремарка, Сартра, Камю до даже не знаю кого... Это коктейль из давно существовавших направлений, и человеку, который с ними уже знаком и любит их, с Мураками делать совершенно нечего. Это чистой воды разжиженное имитаторство. Но для людей, которые этого не читали, или читали и не «въехали», это очень заманчивый суррогат: вдруг им дают вместо целой библиотеки одну книгу и говорят: «Прочтешь, и с этой минуты – ты интеллигентный человек. Другим требовались годы, чтобы получить это звание, а ты становишься интеллигентом за три урока». Именно такая суетная, пошлая наивность и создает «сложную литературу для бедных». Читаешь Коэльо и чувствуешь, что ты интеллектуал, потому что, с одной стороны, скучно, а с другой стороны, и сюжет какой-то есть, причем действие разворачивается в круге предметов мистических или исторических, если дерево, то не тополь, а какой-нибудь сикомор, действие происходит в местах, овеянных стандартной поэзией и пребывающих в престижном культурном контексте. Похоже и на философию, и всегда хороший конец. С одной стороны, чувствуешь себя культурным человеком, а не какой-нибудь домохозяйкой, которой нужны романы со счастливым концом, а тут есть и мистика, и философичность, и архаизм, а конец такой – кто хочет, тот добьется.
До такого уровня подделок мы еще не доросли... Если у нас найдется человек с фамилией Петров, который научится столь же философично, упоминая Древний Египет, Индию, Непал, каких-то экзотических богов, изобретать сложный сюжет с концовкой «кто хочет, тот добьется», его уже за одно то, что он Петров, читать не будут. В России пошлость должна носить иностранные имена. Игорь Северянин прекрасно чувствовал музыку иностранных имен. Принцесса Юния де Виантро! Почему бы уж не какая-нибудь княгиня Голицына? Нет – принцесса Юния де Виантро! Никакой Сидоров никогда не выберется из-под Мураками. Столь любимого...Рифму угадайте сами.
«РЭО»: В свое время Вы сказали, что СМИ создают односторонний образ мира, в котором жить невозможно. Когда каждому или многим кажется, что он – единственный, последний хороший человек, и смысла в такой жизни нет... Про современную российскую литературу Вы бы так сказали?
А.М.: Если говорить о серьезных писателях, то у них образ мира сугубо индивидуален. Валерий Попов, которого я очень люблю, чрезвычайно талантливый автор. Что бы он ни изображал, какую бы мрачную картину, какой бы распад личности, его грёза, его иллюзия не смотря ни на что остается той, что мир все равно прекрасен. Попов не желает признать трагизм бытия, у него огромное доверие к будничной жизни, всегда найдется кто-то, кто подаст тебе руку и даст повод улыбнуться. Мир полон прелестными, забавными и красивыми вещицами.
Кто еще оптимист? Вот Павел Крусанов, очень талантливый, по-моему, парень. Пишет альтернативную историю. Мир, который блистает выдумкой, яркими типами. Он, может, холодноват, но его мир великолепно выписан и стилистически, и пластически. Это тоже своего рода фэнтези, но это мир, в котором не обидно жить. Альтернативной историей занимается и Владимир Шаров, у него мир мощный и мрачный, но уж никак не жалкий и ничтожный. Последняя книга Александра Кабакова – вечные сюжеты, перенесенные в современную Москву – тоже очень хороша, демонстрирует нам, что и мы годимся для трагедии. Я сам вижу положительных героев на каждом шагу. Где что-то делают, а не делят, там всегда люди хорошие. Правило Хемингуэя: чем ближе к передовой, тем лучше народ.
«РЭО»: В нашей стране давно поговаривают о необходимости составить список запрещенных книг, которые могут вредно повлиять на россиян. Вспомним, что в США в ряде штатов запрещены произведения Марка Твена и набоковская «Лолита», известна история с «Сатанинскими стихами» Салмана Рушди... Есть ли какие-то литературные произведения, которые, с Вашей точки зрения, не надо распространять?
А.М.: Сегодня в художественной литературе я не вижу решительно ничего, что нуждалось бы в физическом устранении как угроза обществу. «Безнравственные» произведения Сорокина для интеллигентного человека настолько явно пародийны, в них настолько преувеличена сама так называемая безнравственность, что ничего, кроме улыбки, они вызвать не могут. Для простого же человека, который мог бы это прочесть, проникнуться и «разложиться», эти книги настолько скучны, что он их никогда читать не будет. На дешевой порнухе «разложиться» проще, чем на Сорокине. Совершенно не нужно впутывать простого человека в борьбу школ внутри литературы. А какой-нибудь «Майн кампф» надо запретить, это не литература, а пропаганда нацизма.
|
|
