|
Андрей Родионов: «Слэм – это мясо поэзии»
«В юности мне нравился Троцкий…»
|
Легендарный панк и митек, на сцену с которым боятся выходить практически все российские поэты. Электрички, дешевый алкоголь, наркотики, женщины, напряженная борьба с инопланетянами и разоблачение буржуазного образа жизни и буржуазного же мышления — таковы мотивы поэзии одноухого Родионова. Его выступления — это всегда незабываемая истерика, после которой нужно сушить штаны. В рамках Международного фестиваля поэзии «Киевские Лавры» в столичном клубе «Бабуин» Андрей Родионов представлял вместе с Ильей Кормильцевым и Алиной Витухновской российское издательство «Ультра.Культура», а также принял участие в первом русско–украинском слэме по Днепру…
Анатолий Ульянов: Как ты понимаешь слэм?
Андрей Родионов: Слэм — это отдельная культура, которой ни в Москве, ни в Киеве нет. Она может и не появиться, кстати. Слэм — это когда пьяные или накуренные люди сидят в кабаке и читают друг другу стихи, оценивая все по–простецки. К поэзии все это имеет мало отношения. Здесь большую роль играет внутренняя экспрессия, манера исполнения. Стихи отодвинуты на второй план. Но и на этом втором плане они могут решить все дело, если очень, как говорится, хорошенько…
А.У.:Скажи, ты выращивал свою манеру чтения или с нее все сразу и начиналось?
А.Р.: Это я раньше так читал. И тексты писались именно под это. По–другому те стихи читать нельзя — это монологи людей очень, так сказать, горячих… А сейчас мне хочется каких–то спокойных историй, загадочных.
А.У.:Не боишься утратить успех?
А.Р.: Не знаю насчет успеха, но… Стихотворение про русалку слышал? Вот это новое, такое хочется поделать.
А.У.:Почему ты такой суровый и сердитый постоянно?
А.Р.: Меня люди в основном видят с утра и в атмосфере другого города. А я человек, скажем так, очень консервативный. Я привык к какой–то улице, например, своей, и мне там хорошо. В других местах мне надо освоиться некоторое время, чтобы начать чувствовать. А люди видят меня и думают, что я суровый, но это не так.
А.У.:Расскажи о месте своей работы со всеми вытекающими красочными пятнами и парами, которыми ты в молчании дышишь.
А.Р.: Я не в таком уж молчании. У меня есть напарник. Довольно часто приходят гости туда. А еще там в больших котлах, типа армейских пищевых котлов, кипит вода, краска сыплется. Я там крашу ткани. Сотни метров мокрых тряпок из волокна там, простыни… простых тканей.
А.У.:Ты обыгрываешь свою внешность, представляясь «поэтом с активной внешностью». В эпоху телевизора и рекламы у всех есть своя фишка, которую принято выпячивать. Например, Витухновская выпячивает тюрьму. Считаешь ли ты свою внешность такой же рекламной фишкой?
А.Р.: Не знаю. Я вообще думаю… есть у меня несколько друзей, товарищей лучших, чье мнение о моем, вот, творчестве мне ценно. Двух я знаю лично, а один живет в Интернете, и я его ни разу не видел. Успех для меня — это когда им понравилось то, что я написал. А они или просто не видели меня или не придают внешности такого значения.
А.У.:Что с твоим ухом?
А.Р.: Все довольно просто, но, может быть, нужно пока сохранить это в тайне. В конце концов, пусть… Не буду, короче говоря, я об этом рассказывать.
А.У.:Как тобой вообще воспринимается весь этот литературный организм с писателями, пьянками и творческими вечерами?
А.Р.: Не знаю. Это, скорее всего, не очень хорошо. Потому что поэты как–то любят быть на большом расстоянии друг от друга. Но киевский вечер радикальной поэзии получился неожиданно. Я не очень люблю выступать с Алиной Витухновской, потому что она как–то публику прессует, а я наоборот стараюсь подбодрить. Но тут вышло очень хорошо. И Илья Кормильцев выступил хорошо. И атмосфера получилась такой, знаешь… было весело. А когда весело, вот тогда народы и дружат. Когда людям скучно, то получается наоборот.
А.У.:Какие у тебя алкогольные и наркотические предпочтения?
А.Р.: В Киеве я, конечно, расслабился — водка, трава. Я вообще водку стараюсь не пить в последнее время. В Москве это сложнее. В Киеве проще. Тут нет друзей. А в Москве начнешь пить водку, и все это затягивается на два–три дня непрерывно. Лучше не начинать. В Киеве этих товарищей нет, так что я обошелся здесь без зажигалова… кроме вчерашнего дня.
А.У.:Как твоя жена относится к твоему творчеству?
А.Р.: Что–то ей нравится, что–то нет, но она достаточно так язвительно шутит иногда. Кое в чем она даже права, когда говорит какие–то там свои замечания.
А.У.:Тебя это задевает?
А.Р.: Нет. Ну… может быть, и задевает иногда.
А.У.:Кого бы ты выделил в качестве живых активных поэтов в современной России?
А.Р.: Может быть, Сергей Гандлевский. Может быть, Всеволод Некрасов. Я не знаю, как к нему относиться, но он еще жив. Еще мне нравился Шиш Брянский, но этот проект Кирилла Решетникова уже закрыт. Перечисленные имена — это те люди, чьи стихи я буду сразу читать, когда где–нибудь найду. Еще нравится Всеволод Емелин, но он как–то слега увлекается вот этой формулой «утром в газете — вечером в куплете». Тут есть, конечно, некоторые моменты. Он пишет от лица взбесившегося обывателя и это не совсем его мнение, на самом деле. Это скорее лирический герой. Но последнее время мне попадается в его стихах все–таки уже не лирический герой, а сам Сева. Сева по–прежнему еще интересный.
А.У.:Выдели несколько наиболее интересных российских издательств.
А.Р.: «Ракета», «Ультра.Культура», «НЛО», «Красный Матрос».
А.У.:Переживает ли Россия нынче культурный бум или наблюдается застой?
А.Р.: Мертвую полосу мы, как мне кажется, прошли. Появилась проза, к примеру, Дмитрий Данилов и Алексей Иванов. Если уж проза стала оживать, — я думал, что ее уже не будет никогда, — то и поэзия тоже живет.
А.У.:Кто тебе запомнился из украинских литературных дядек?
А.Р.: Сергея Жадана я слышал и в Киеве, и во Львове, и в Москве. Вот он. И еще мне понравился один товарищ, Борис Херсонский — он какой–то вот хороший. Еще Светлана Поваляева… как–то вот… в Москве она бы выиграла слэм со своими этими вот…
А.У.:Существует мнение, что Андрей Родионов — это аудиопоэт: его нужно слушать, а не читать.
А.Р.: Это была моя цель до какого–то этапа. Только в этом году я стал какими–то печатными делами заниматься.
А.У.:Где находится поле актуального эксперимента в литературе?
А.Р.: В месте ее соединения с другими искусствами. Именно здесь моднейшие дела. Но, что важно, это все к вопросу о способе подачи литературы, поэзии. А сами стихи — они бывают только хорошими или плохими.
А.У.:На чем ты выращен как литературный человек?
А.Р.: В юности мне нравился Троцкий. И сейчас, наверное, нравится. Но сейчас все по–другому.
А.У.:Можно ли полагать полноценным существование литературы в Сети?
А.Р.: Ну да. В Сети много чего существует. Я консерватор и мне больше нравятся традиционные формы, но теоретически электронная книга не отличается от обычной. Будущее, конечно, за экранами.
|
|
