Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

к списку персоналий досье напечатать
  следующая публикация  .  Валерий Попов  .  предыдущая публикация  
Праздник однолюба
Валерий Попов. Будни гарема: Роман

23.08.2007
Досье: Валерий Попов
        Валерий Попов умел радоваться во времена, когда заголовок его повести «Жизнь удалась» смотрелся то ли издевательски, то ли конформистски. Так себе и смотрелся, покуда эта повесть (или другая, или очередной рассказ) не проглатывались рисковым читателем и тот не разводил в изумлении руками: действительно, удалась. И, похоже, не только у ленинградского прозаика, но и у меня. Попов не «лакировал действительность» и не оправдывал ее «в высшем смысле». Почитатели его знали, в какой стране они живут и что в ней и с ней происходит. Не хуже иных-прочих знали, а все-таки соглашались: удалась!
        Да и кто же не искал тогда радости? В надрывных квитающихся с романтическим шестидесятничеством вещах Аксенова, в мучительных странствиях Битова, в сердечной, обреченной и знающей о своей обреченности утопии Искандера, в сосредоточенном припоминании-расшифровке минувшего у Трифонова, в поэтизации деревенского лада у Белова, в напряженной борьбе за исчезающую мировую гармонию у Астафьева, в домашней мифо- и культурологии Марка Харитонова, в трагической буффонаде Юза Алешковского, в скептичной аналитике Киреева (я понимаю, сколь странно, а для кого-то и кощунственно глядится этот далеко не полный перечень) с неизменностью утверждалась естественность счастливого мига. Радость не слишком доступна и вроде бы неуместна, но она соприродна человеку, который не только греховен, социально детерминирован и истомлен рефлексией, но и сотворен для жизни. Вопреки расхожим глупостям об аскетизме подсоветской культуры, якобы преодоленном только «секс-модерном» последних лет, словесность семидесятых последовательно реабилитировала плоть. Редкий писатель обходился в ту пору без мифологемы пира – интимного или гудящего на весь мир. Да, упоение земным счастьем легко перерождается в ловлю момента, в жадное «час, да свой» с неизбежным «после нас, хоть потоп». (И опять здесь сойдутся Астафьев с Искандером и Трифонов с Алешковским, которым «положено» ни в чем не сходствовать.) Да, где пир, там и похмелье (и муторное предчувствие похмелья глобального). Но при всем при том – захватывающее, безоглядное жизнелюбие, куда большее, чем в классические шестидесятые (не говорю о советской фальши; на новоязе «любовь к жизни» означает «преданность идеалам коммунизма»).
        В этом плане Валерий Попов – самый типичный и, дерзну сказать, самый важный писатель ушедшей эпохи. Он любит жизнь просто и победительно. Такую, какая есть. Рай творится из подручных материалов, а места в нем для всех хватит. Зануды, пошляки и мерзавцы нам праздника не испортят, хотя стараются изо всех сил. Сейчас хорошо, а то ли еще будет завтра. При веселом солнце, с добрыми друзьями, под шелест страниц Дюма и Стивенсона.
        «Я проснулся оттого, что стюард в салоне тихо брякал посудой, собирая ее... Сколько раз прежде эта фраза появлялась в моем сознании непонятно откуда. Теперь-то ясно – из будущего, которое наконец-то стало настоящим: я проснулся...» Каюта самого высокого класса. Тропики зимнего сада. Круиз. По морям, по волнам. За все уплочено. Валерий Георгиевич должен написать сценарий для новой супер-кино-секс-звезды, она же – третья муза. Вторая муза – германская славистка, изучающая замечательную прозу Валерия Георгиевича. А первая – интеллектуальная редакторша, когда-то подбросившая Валерию Георгиевичу заказ на книжицу о «пламенном революционере».
        Такие вдохновительницы. Такая любовь. Такой гарем. Три варианта существования бывшего советского писателя на пиру во время чумы. Совсем сегодня: коммерция, мафия, развесистая клюква, эротика рекламных клипов, страсти-мордасти из жизни новых русских богатых, которые тоже плачут крокодиловыми слезами. Чуть раньше началось, но вполне актуально: очереди к спонсорам, гранты (не капитаны и не Матевосяны), некогда отъехавший дружок-диссидент, раскручивающий симпозиумы и тасующий славистические моды (фекализм, вампиризм, сталинизм). Еще раньше: вольнодумство под опекой Галины Борисовны, заявка на книгу о борце за общепролетарское дело – ключ к загранкомандировкам, патрон-провокатор, веселый апрельский ветерок, превращающий пламенного революционера в не менее пламенного контрреволюционера, перестроечные писательские разборки, экстаз от дозволения инстанций – рекомендуется стать свободными и порядочными.
        Лента романа бежит назад. Экзотическое, импортное, кич-эсхатологическое сегодня все больше напоминает вчера – полуголодное, поднадзорное, глумливо-советское, то самое, когда «жизнь удалась». Где берет исток сюжет «первой музы», объяснять не надо. Но и аккуратные западные фондораспорядители, точно знающие (в инструкции написано), кому и как здесь нужно помогать, приезжали в Ленинград задолго до исторического переименования. А роскошная секс-звезда была приначальственной шлюхой (строгой, товарной, с истеричными ночными мечтами Настасьи Филипповны по-советски). И мафиози, заказывающие вульгарную кинуху, в стилистике которой они уже изображены, похожи на давних нахрапистых, глупых и смешных грубиянов. Нет у Попова ностальгии: нашенское при нас. Все уже было: хамили, покупали, голову морочили, на жалость били, в пошлость тянули. Но если тогда Попов умел ликовать от яичницы, батона и классно заваренного чая на дачной веранде (сомневаюсь, что дача принадлежала «лирическому герою»), то почему теперь не порадоваться кофе с круассонами в парижском дворике? Декорация? Покупка? Ага. Неловко, плакать хочется, бежать сломя голову. Все так и сказано. Четко, определенно и не один раз. Но...
        «Будни гарема» вдохновлены тремя внешне разными, но сущностно схожими музами. Развлекуха с аляповатыми банальностями, кроссворд для мыслящего слависта (придумано больше, чем написано: есть простор для реконструкций и интерпретаций), обличиловка с намеками и прототипами, перетекающая в исповедь интеллигента с жалящим финалом. Раздраконить роман (за композиционные неувязки, самоповторы, перебор каламбуров и «редакторские» огрехи) легче легкого. И глупее глупого. Потому что есть у Попова четвертая (и единственная) муза. Потому что – хоть стой, хоть падай – грустный весельчак снова убедительно сказал: «Жизнь удалась».
        Владимир Новиков назвал когда-то свою превосходную статью о Попове «Испытание счастьем». Попов, кажется, любое счастье способен выдержать. Что обнадеживает.


  следующая публикация  .  Валерий Попов  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service