 следующая публикация . Все публикации . предыдущая публикация  |
|
Поэзия метанола, двуокиси азота и свинца
Поэты областных центров заговорили со столичными на равных
|
«Новое литературное обозрение» издало настоящий фолиант: шестьсот страниц формата А4. Называется он «Нестоличная литература». Именно так, отменяя привычную для России оппозицию «столица – провинция». Что это: проявление политической корректности или сущностные перемены, потрясающие социологию русской литературы при вступлении ее в четвертое столетие?
При царях
Русские профессиональные литераторы, как известно, появились в XVII веке, во времена царя Алексея Михайловича. Следующий XVIII век расширил и круг производителей художественного слова, и круг его потребителей, но не географию производства, если не считать удвоение российских столиц. Даже литературоцентричный XIX век требовал обязательного нахождения литератора в столицах. Жизнь Льва Толстого в Ясной Поляне на 201−м километре от Курского вокзала должна была манифестировать поистине египетское анахоретство.
Надо сказать, что у этого явления были не столько социально-политические (имперская центростремительность), сколько экономико-демографические объяснения. По переписи населения 1897 года, в России (в сегодняшних ее границах) было всего пять городов с населением чуть более 100 тысяч человек (Саратов, Казань, Ростов, Астрахань, Тула). В среднем губернском центре Черноземья насчитывалось 50−70 тысяч жителей, Нечерноземья – 30−50 тысяч. При этом в каждой из столиц было более миллиона жителей. Культурная конкуренция в таких условиях невозможна.
Под красным знаменем
В советское 20−е столетие картина несказанно усложнилась. При сохранении и даже усилении литературоцентричности, во-первых, было официально признано многоязычие страны, во-вторых, было признано и право русской провинции на свои литературные институции. Таким образом была узаконена существовавшая еще с XIII века татарская литература, возникли младописьменные литературы в автономных республиках и автономных областях Урало-Поволжского региона, Северного Кавказа и Сибири; все они имели свои отделения Союза писателей, журналы и издательства. И в собственно русских региональных центрах стали за государственный счет выходить журналы и книги. Все это, с одной стороны, провоцировало открытие новых рабочих мест, с другой – распространение «в глубинку» законов, установленных идеологами-работодателями.
В диссидентски настроенной среде было принято насмехаться над тем, что в Союзе писателей СССР состоит 10 тысяч членов. Посмеяться, конечно, – дело хорошее, но и посчитать тоже интересно. И задуматься: о социологическом аспекте литературы, об особенностях развития литературы в многоязычной стране, наконец, о временности романтических эталонов.
Сто литератур
Но начнем с романтизма. Он предполагает работу с мифологемой «гений-толпа». В позднесоветские времена она прочитывалась как «непризнанный советской властью гений». Поскольку о непризнанных, как правило, кроме близких друзей, никто не знал, подлинный количественный аспект их гениальности вскрывается только теперь: так в антологию «Самиздат века» Генриха Сапгира и Ивана Ахметьева включена верхушка айсберга гениев (263 имени). С другой стороны, романтизм предполагает, что греха таить, легкий, а иногда и не очень, элемент расизма: «У чукчей нет Анакреона, / К зырянам Тютчев не придет» (Фет).
Теперь о многоязычии. В состав РСФСР входило 16 автономных республик и 5 автономных областей. Но это не 21 язык, а 30 языков, так как были республики двух– и более этничные, а в Дагестане литература функционировала на 8 языках (мы не учитываем языки малочисленных народов, на которых литературная продукция издавалась не систематически, но которые советская пропаганда любила приплюсовывать, утверждая, что в СССР развивается 100 литератур, тогда как их на самом деле было всего 50). На этих 30 языках выходили или литературные журналы, или регулярные альманахи, в которых печатались стихи, проза, драматургия, критика, публицистика, переводы. Пока было чем, империя платила за свою литературную стабильность.
Заглянем в «Справочник Союза писателей СССР» за 1976 год – в среднего размера республике отделение Союза писателей состояло из 50 членов, выходил ежемесячный журнал средней толщины и 50 наименований книг. Вернемся к исходной цифре 10 тысяч писателей. Ну не десять, а семь – но это в СССР в целом. Идеологическая индустрия союзных республик была на порядок мощнее автономно-республиканской (сотни членов Союза, тысячи наименований книг). Так вот, из этих семи тысяч примерно две были поэтами. На РСФСР приходилось 1200: 400 – в Москве, 100 – в Ленинграде, 400 – в автономных республиках (в среднем по 20) и автономных областях (в среднем по 10, то есть в среднем одна поэтическая ставка в штатном расписании на 25 тысяч населения), 300 – русская провинция. А русская провинция – это 50 краев и областей с населением 100 млн человек. На область (или, лучше сказать, на областное отделение Союза) приходилось в среднем по 6 поэтических ставок, то есть в среднем одна ставка на 300 тысяч населения, где-то побольше (в миллионных городах человек по десять), где-то поменьше (в областных центрах выморочного Нечерноземья: по 3 – в Новгороде, Кирове, Архангельске, Владимире, Липецке, 2 – в Пскове). Двенадцатикратное превосходство. То есть даже на уровне бюрократической отчетности в русской провинции все выглядело довольно жалко.
Да и что это были за журналы и что за поэты! Гоголевские персонажи: Овидий Любовников (Киров), Кронид Обойщиков (Краснодар), Николай Палкин (Саратов), Освальд Плебейский (Волгоград), Николай Погромский (Ворошиловград) – все имена взяты из вышеупомянутого «Справочника Союза писателей». Неудачники, которые не нашли поддержки ни в начальственных кабинетах, ни в богемном застолье. Они не сумели перебраться в Москву, их никогда не наградят никакой премией, к шестидесятилетию не издадут собрания сочинений.
А ведь тогда продукция пользовалась спросом и щедро оплачивалась государством: квартиры в писательских домах, дачи в писательских поселках, дома творчества у теплых морей, творческие командировки в экзотические края. Ставки были высокими, и за игру брались, как правило, не экзальтированные недотепы (уделом этих был самиздат); так что в провинциальных отделениях Союза оседали только совсем уже неумехи-бракоделы.
Откуда они взялись? В основном из голодных колхозов: в советские годы областные центры России поставили своеобразный рекорд по скорости урбанизации. Если Ленинград вырос всего в 2,5 раза, Москва в 4 раза, то пятьдесят областных центров в совокупности в 7 раз, с 4,5 до 30 млн (более чем в 10 раз Белгород, Брянск, Красноярск, Курган, Новосибирск, Пермь, Рязань, Хабаровск, Челябинск, более чем в 20 раз – Кемерово, Липецк, более чем в 40 раз Мурманск, более чем в 100 раз Петропавловск-Камчатский). В провинции тридцать лет назад практически не было потомственных горожан. Читатель определял и писателя.
Испытание рублем
Но наступило время воспитания не словом, а рублем, спрос на морально устаревшую продукцию исчез, и золотоносная литературная река пересохла. За исключением нескольких «деловаров» в поэзии остались лишь одержимые «высокой болезнью». Картина резко поменялась: тиражи толстых журналов упали в сотни раз (у «Нового мира», например, с 2,5 млн до 10 тысяч), поэтические книги тиражом более одной тысячи воспринимаются как бестселлеры.
Но нигде так перемены не бросаются в глаза, как в «нестоличной» (будем пользоваться этим удачным термином) поэзии. И свидетельство тому – названная книга. В ней 162 автора из 49 городов. В основном – из областных центров. Но выбор не носит представительского характера, поэтому нет, скажем, таких крупных городов, как Астрахань, Барнаул, Оренбург, Тула, Хабаровск, зато есть несколько заштатных (Тольятти, Новокузнецк) и просто мелких (Гулькевичи, Сухиничи, Борисоглебск). Есть и столицы некоторых национальных республик (Казань, Уфа, Ижевск, Сыктывкар). Представительство определило наличие конвертируемых в общероссийские стандарты словесных ценностей.
В предисловии составитель антологии известный московский культуртрегер и критик Дмитрий Кузьмин (сайт www.vavilon.ru, журнал «Вавилон») рассказывает историю составления антологии, восходящую к СПСовскому фестивалю «Культурные герои XXI века» 1999 года, говорит о принципах «попадания» или «не попадания» в нее: так «Нестоличная литература» не учитывает Урал как третью литературную столицу, а также «и так всем известную» поэтессу из Воронежа, лауреата премии Андрея Белого за 1999 год, Елену Фанайлову; но, самое главное – антология формулирует каноны, в которых во многом можно видеть принципы поколения 30−летних московских литературоведов актуального процесса: отказаться от бесстыдного раскручивания одних и хамского замалчивания других.
Думается, что значение антологии сопоставимо с уже упомянутым «Самиздатом века». Тогда читатель-неспециалист впервые узнал совершенно незнакомую страну, встающую из строк тех, кто не принял для себя конформистскую модель поведения. Сейчас мы увидели картину русской провинции, впервые описанную не из окна спального вагона:
Города измочаленных, изрубленных в капусту,
Города избитых, диабетических, пьяных,
Проползающих колоннами мимо трибун,
Жрущих украдкой шашлыки из собаки,
Города метанола, двуокиси азота и свинца,
Театров, тухлых яичниц с гнилым помидором,
Упавшего в грязь разбитого асфальта.
Это наше Отечество и то, что отцы недостроили.
(Максим Батурин, Томск)
С нормой не справляемся
Мы знаем по примеру небольших, но литературно развитых стран (3−5 млн населения, как Финляндия, Литва, Ирландия), что для нормального функционирования процесса нужно несколько десятков поэтов, из которых три-пять в своем поколении представляют общеевропейский интерес. Грубо говоря, для поддержания качественного уровня продукции один профессиональный поэт должен приходиться на 100 тысяч населения. Прикинем на себя: получается полторы тысячи (вы будете смеяться, но цифра близка к той, которую оплачивал ЦК КПСС). В «Нестоличной литературе» полторы сотни авторов, полсотни насчитаем в антологии «Современная уральская поэзия», рейтинг двух с половиной сотен стихотворцев Москвы и Петербурга только что «установил» Вячеслав Курицын. Еще есть диаспора, литературно вменяемая в США, Германии, Израиле, Украине, Латвии. Накинем еще полтинник. Итого – полтысячи. Скажем честно: кисловато. Как сказал бы Маяковский: «производство стихов ниже довоенной нормы». Но полторы тысячи возможны лишь при рассредоточении по стране, так как в каждом конкретном городе литературное пространство имеет свою, достаточно узкую локализацию. В столицах все места уже заняты. Так что дело за «нестолицами».
Первое поколение интеллигенции областных центров достигло зрелости и пришло в литературу. Достаточно бескорыстно. Оно за редчайшим исключением осталось дома и не перебралось в Москву. Провинциально ли оно? Не больше, чем русская поэзия 1990−х годов в целом. Что его ждет? Скорее всего невостребованность, преждевременное падение творческой креативности, депрессия, смерть в безвестности. То есть то же, что и все поэтическое поколение «Позднего бронзового века» вне зависимости от географии проживания.
|
|
