Игорь Караулов |
Московский Энсор
О стихах Игоря Караулова
|
Христос въезжает в Брюссель. «Транзитный голубь с тяжестью гагары / проносит в клюве каменный цветок». Торжественную процессию возглавляет военный оркестр. Толпа несет лозунги, флаги, транспаранты, хоругви. Администраторы из мэрии, с шарфами и нагрудными лентами, стоят на трибуне. Вверху растяжка «VIVA LA SOCIALE». Электорат с искаженными, оскаленными лицами-масками. «Гомо гомини люпус тамбовский эст». Овации. «Улыбки до ушей». Монстры, вооруженные зонтиками и метлами, дерутся из-за трупа повешенного... «Начинается спектакль домашний...»
Там мотыльки знамен, сизый простудный чад, пестрые тумбы, мёрзнущие ничком. Там пистолетной песней костры звучат под ветровым смычком. (Папарацци)
вьюгой вылепленный воск прорастет младенцем в колбе а вокруг - surround dolby кроет эхом сотни вёрст (Dead Morose)
Что это? - «Безумные нулевые», «Roaring Zero». Въезд Христа в...? Иерусалим? Брюссель? Нет, - «в приподнятой стране - наверное, в Китае, / Где души воробьев образовали стаи, / В сосуде радужном (свинцовое стекло) / Мы время плавили - и время протекло»...
Христос? Нет, но, бесспорно, Гарант и Мессия. По старинной традиции автор помещает себя с краю, среди участников шествия. Приглядимся. Джеймс Энсор 1? Нет - Игорь Караулов, московский «продавец пряностей».
Я серый волк, я отморозил хвост, Меня из леса выгнали в окопы. Жизнь не прошла, но превратилась в пост- Авангардизм, в шагающий погост И главку в геологии Европы. (Финское)
Такие «мультики», такой ампир во время чумы. Новый век, «гламурный» и «шедевральный», в своей красе и славе... «Только глянуть вослед и позвать наугад.../ Время - Аушвиц, время - Освенцим».
Я чувствую себя Незнайкой на Луне В скафандре с блестками и по уши в говне. Сквозь толстое стекло пытаюсь докричаться, А жители спешат, довольные вполне. Я так хотел попасть на остров дураков Покушать пряников и сладких бураков. Я снова полюбил премудрую Цирцею И снова вижу хлев, а метил-то в альков. На острове ее дурак на дураке, Кто с древком в заднице, кто с черепом в руке. Сквозь жидкое стекло меня не замечают, И я не говорю на лунном языке. (Мультики, I)
События наших дней, протекающие перед взором поэта Игоря Караулова, не рождают в нем быстрого, конкретного отклика - они медленно отстаиваются и наслаиваются, концентрируясь в скорби и человечности: «об отечестве моем плачу / как в детстве о некупленном луноходе».
При обнаружении бесхозных вещей на станции - карманной библии, черепа, топора - самое время опомниться, задержаться и подумать, не их ли видел еще вчера.
За всем ведь не уследишь, ибо сектор поиска расширился, а взгляд еще простоват. Сегодня уже не страшно отстать от поезда, вот только поезд не собирается отставать.
Он будет злиться, гнаться, сверкая жвалами - Лярва, личинка чартерной стрекозы - тоннелями, виадуками, водоканалами. Обалденные ставки, сказочные призы. (Еще про метро)
В поэзии Караулова сочетаются витражная звучность и тлеющая глухость распадающихся серых тонов.
Меня научил Церетели, Хозяин плавильных печей, Вливать не мочу - цинандали В пространство белесых ночей. И серого сплава громады, Сопя за моею спиной, Моей ожидают команды К походу за перцем и хной. (Italiano Vero)
В пространстве его стихов - неуютные московские пригороды и их обитатели, подземка, спальные районы столицы, пустые улицы первопрестольной, залитые лунным светом, глухие стены домов с черными проемами окон, небоскребы и фабричные трубы, упирающиеся в небо.
какой-то человек, служивший на таможне танцует во дворе и ходит по воде бирюлькой ветровой, хлопушкой новогодней на нем его пальто и белый пух везде
глазеют на него и тлеют мимоходом коричневый старик с посудой в рюкзаке на леске ползунки и липы хороводом и девочка, любовь несущая к реке
и самая река, где башенные краны приколоты к холму смирительным лучом где святый себастьян промасливает раны и заливает кровь почтовым сургучом
и гордый внук славян, повешенный на рее и сын шотландских гор в кокетливом юбце проходят мимо глаз в прозрачной галерее еще бы знать, кого покажут нам в конце
назавтра новый год - не ждать же, в самом деле что превратится в лед вся дольняя вода когда мы так легко, так близко, так у цели как в этой памяти не будем никогда (не по сезону)
Композиции стихов Игоря Караулова тяготеют к обобщенному портрету города и страны. Он нередко повторяет одни и те же мотивы в поисках единственно верной экспрессии, без страха сорваться в вызывающую яркость, создание зловещей пародии на человечество.
много было кистеперых пескоструйных гад морских кремневевших в тайных порах и навскидку неживых
я храню в своем защечье сорок тысяч хромосом стрекот там идет рабочий шорох кружев невесом (много было провожатых)
порхают лица так же как и фары мучнистокрылы бабочки-фарфале роятся флаги тещиным бельем где листопадный варится бульон
в огне плывут рекламные хоругви и стекловозный парусник ли, струг ли и облако, как будто сена воз срывается с расплавленных колес
/.../
а может, это бегство прокаженных жуков пожарных, веком обожженных и колокольчик в воздухе на бис небесный пепел стряхивает вниз (дорога на бутово)
Персонажи стихов поэта - обезличенные «фигурки лобзиком«: одушевленные вещи, «картонное зверье из студии Диснея», рекламные логотипы, фигуры речи. «Войско тысячи мелочей, / овладевшее головой». А есть ли живые люди? - Встречаются, нечасто. Более вероятно - их следы, тени, рисунок движения - побега:
вот только легкие не сдались бы не стерлось горло в осенний дым... но не человек уже - ворох листьев одними тапками различим (побег)
Деньги, ключи, несчастливый билет, книги, журналы... А человека вчерашнего - нет, как не бывало. (К вечеру снова падает снег...)
Люди покидают пространство жизни - «маршрут обкатан уже вполне». «Из песочницы вытекают большие реки», «слева гудит там-там и пули свистят дум-дум», «бегут в закатный край бизоны и слоны», «двери закрываются, поезд идет в Тибет, / а мы сделаем вид, что поезд идет в депо».
это брендинг и ребрендинг ангел мой нижний новгород назвали костромой волгу-матушку сослали в туркестан стоп машина, малолетний капитан (ребрендинг)
«Следующая станция - Тартарары», - / объявляет актер. Наверное, Лановой». Начинается разнузданное актерское веселье, парад масок, карнавал, маскарад, «le peinture des masques» - мир необузданных человеческих страстей, порождения причудливой фантазии.
ледокол по прозвищу челюскин человеков ловит, как моллюсков острым килем человечий домик разрезает, словно свежий томик (креветколов)
«Кукольный домик, фанерные гаражи, / пластмассовая тойота« - жизнь? - нет, существование. Человека? - нет, куклы Барби, с «нулевым iq«. «По небу летает добрый Бэтмэн / и дарит солдатиков малышам». «А здесь живет кораблик-мизераблик / из спичек набранный бухгалтером как хобби». «А жуки по небу носятся и строчат, / как машинки зингер / на одной из своих регат».
Резиновую бабу завернули в целлофан и продали матросу за четырнадцать рублей, а он ее до света ласкал и целовал. Резиновую девушку, матросик, пожалей.
У ней потерты локти, рубцы на животе, засаленные волосы как флотская лапша. И третий раз, и пятый раз ты был на высоте, а из ее кармашка чуть не выпала душа.
А как ей было хорошо в резиновой стране! Повсюду были гибкие и мягкие - свои. Бывало, отражаясь в бензоловом вине, виниловое солнце ей пело о любви.
Ступай себе на камбуз, наешься в три горла, пока несет на скалы корабль сторожевой, пока твоя подружка еще не родила резинового пупсика с твоею головой. (резиновая зина strikes back)
Беспорядочное движение пятен, контрасты света и тени, произвольное смешение речей и жестов, диссонанс и гротескное преувеличение. Отчаяние перед некрасотой мира, излом и горькая ирония. Караулов творит сурово:
я отшельник, для меня шумит ольшаник в голове моей творится обезьянник мне не перекричать своих макак я их унять не знаю как (я отшельник, для меня шумит ольшаник...)
Поэт осознает значительность момента, значительность трагедии несправедливости, насилия, лжи, времени Pseudo. Его символы-маски выступают из тьмы кровавыми пятнами и озаряют пространство тревогой и чувством безжалостной непоправимости.
выходит он поющ, свистящ и полный разных трубочек и склер канальцев, устьиц полных насекомых которые поют, свистят нахальными трещотками трещат и цокают, и шебуршат крылами и хоботками делают вот так и выдвигают яйцеклады
ах, рабби-рабби, что же ты наделал (Голем)
Поэт убеждает нас, что рядом с человеком происходит нечто, не поддающееся разуму —
«в алхимии, увы, привычны неполадки»: зайдешь с другой стороны магазина а там не вина, а антивина и штабелями антигорошек и мышь преследует стаю кошек (антимиры)
и менеджера, и визионера одна из мира выгребет холера им в форточки влетают по ночам агенты четырех первоначал сорочьим лётом, ловким и проворным о, длинный дом в каштановых свечах! о, люди в черном! (бессонница)
На шутовском человеческом маскараде частой гостьей оказывается насмешница Смерть, прячущаяся под различными масками, зловещий образ быстротечности жизни.
Так что спляшем, Пэгги, сквозь мокрый снег Наобум летящий в медвежий мех. На пуантах, цыпочках, на носках, Как пингвины ватные в облаках. /.../ Так что спляшем рэгги, разбудим дом, Перемелем стены в муку со льдом. Пусть озябший город летит с винтов, Пусть соседи зовут ментов. (Так что спляшем, Пэгги...)
Смерть в стихах И.Караулова «под подушкой слиплась от пахлавы». Это пока еще только боль, от «долгого несения креста«, «отложение солей мертвого моря«. Это пустота и одиночество, это осознание, что «хэппи-энд отличается от хенде-хох / только порядком чужих неприятных букв». Это ощущение потери себя и неверие в «вечное Рождество«:
мы теперь простые электроны, от высоких судеб далеки. вероятно, к новому сиону мы уйдем сквозь ваши проводки. (Новогодние отрывки, III)
Смятение и дезориентация, испытываемые моим поколением, ощущение от «безумных нулевых», невозможность разобраться, что есть Добро и Зло, Спаситель и Дьявол, горечь людского лицедейства - все эти симптомы концентрируются в стихах Караулова:
Но в день, когда под талой стекловатой По всей Москве дороги развезло, Когда Гекуба, сделавшись Гекатой, Искала в нас ответчиков за зло, В поту, в бегах, в чужом автомобиле Мне молвил демон нежным голоском: «Как жмут сапожки! Милый мой, не ты ли Мне раздвоил копытца языком?»
Оригинальные, полные импульсивной нервной энергии стихи Игоря Караулова в высшей степени экспрессивны, в них находят выражение драматизм его мироощущения, его гнев и печаль, разлад с окружающим миром, но, вместе с тем, и огромное желание обрести в этом мире гармонию. Это удивительно правдивая и честная поэзия:
Как жаль, что я природою лишен Той смелости, что - истинное зренье, Что мой рисунок груб или смешон И блекнет от чужого подозренья. Как жалко, что в безверии моем Мне не дано на радость эрмитажью Щеголевато выстрелить пером И голых баб раскрашивать гуашью. (Сотворение Евы)
|
[1] Джеймс Энсор - бельгийский художник конца 19 - начала 20 вв., один из предтеч экспрессионизма (наряду с Ван-Гогом и Мунком), англичанин по происхождению. Для него характерны яркий мазок, экспрессия, ёмкое философское осмысление образов-символов. Он впервые обозначил тему "масок" в европейском искусстве ХХ века, понимая под этим человеческие страсти и грехи. В этом он наследовал другим фламандским мастерам - Босху и Брейгелю.
|
|