| Игорь Караулов |
|
Московский Энсор
О стихах Игоря Караулова
|
Христос въезжает в Брюссель. «Транзитный голубь с тяжестью гагары / проносит в клюве каменный цветок». Торжественную процессию возглавляет военный оркестр. Толпа несет лозунги, флаги, транспаранты, хоругви. Администраторы из мэрии, с шарфами и нагрудными лентами, стоят на трибуне. Вверху растяжка «VIVA LA SOCIALE». Электорат с искаженными, оскаленными лицами-масками. «Гомо гомини люпус тамбовский эст». Овации. «Улыбки до ушей». Монстры, вооруженные зонтиками и метлами, дерутся из-за трупа повешенного... «Начинается спектакль домашний...»
Там мотыльки знамен, сизый простудный чад,
пестрые тумбы, мёрзнущие ничком.
Там пистолетной песней костры звучат
под ветровым смычком.
(Папарацци)
вьюгой вылепленный воск
прорастет младенцем в колбе
а вокруг - surround dolby
кроет эхом сотни вёрст
(Dead Morose)
Что это? - «Безумные нулевые», «Roaring Zero». Въезд Христа в...? Иерусалим? Брюссель? Нет, - «в приподнятой стране - наверное, в Китае, / Где души воробьев образовали стаи, / В сосуде радужном (свинцовое стекло) / Мы время плавили - и время протекло»...
Христос? Нет, но, бесспорно, Гарант и Мессия. По старинной традиции автор помещает себя с краю, среди участников шествия. Приглядимся. Джеймс Энсор 1? Нет - Игорь Караулов, московский «продавец пряностей».
Я серый волк, я отморозил хвост,
Меня из леса выгнали в окопы.
Жизнь не прошла, но превратилась в пост-
Авангардизм, в шагающий погост
И главку в геологии Европы.
(Финское)
Такие «мультики», такой ампир во время чумы. Новый век, «гламурный» и «шедевральный», в своей красе и славе... «Только глянуть вослед и позвать наугад.../ Время - Аушвиц, время - Освенцим».
Я чувствую себя Незнайкой на Луне
В скафандре с блестками и по уши в говне.
Сквозь толстое стекло пытаюсь докричаться,
А жители спешат, довольные вполне.
Я так хотел попасть на остров дураков
Покушать пряников и сладких бураков.
Я снова полюбил премудрую Цирцею
И снова вижу хлев, а метил-то в альков.
На острове ее дурак на дураке,
Кто с древком в заднице, кто с черепом в руке.
Сквозь жидкое стекло меня не замечают,
И я не говорю на лунном языке.
(Мультики, I)
События наших дней, протекающие перед взором поэта Игоря Караулова, не рождают в нем быстрого, конкретного отклика - они медленно отстаиваются и наслаиваются, концентрируясь в скорби и человечности: «об отечестве моем плачу / как в детстве о некупленном луноходе».
При обнаружении бесхозных вещей на станции -
карманной библии, черепа, топора -
самое время опомниться, задержаться и
подумать, не их ли видел еще вчера.
За всем ведь не уследишь, ибо сектор поиска
расширился, а взгляд еще простоват.
Сегодня уже не страшно отстать от поезда,
вот только поезд не собирается отставать.
Он будет злиться, гнаться, сверкая жвалами -
Лярва, личинка чартерной стрекозы -
тоннелями, виадуками, водоканалами.
Обалденные ставки, сказочные призы.
(Еще про метро)
В поэзии Караулова сочетаются витражная звучность и тлеющая глухость распадающихся серых тонов.
Меня научил Церетели,
Хозяин плавильных печей,
Вливать не мочу - цинандали
В пространство белесых ночей.
И серого сплава громады,
Сопя за моею спиной,
Моей ожидают команды
К походу за перцем и хной.
(Italiano Vero)
В пространстве его стихов - неуютные московские пригороды и их обитатели, подземка, спальные районы столицы, пустые улицы первопрестольной, залитые лунным светом, глухие стены домов с черными проемами окон, небоскребы и фабричные трубы, упирающиеся в небо.
какой-то человек, служивший на таможне
танцует во дворе и ходит по воде
бирюлькой ветровой, хлопушкой новогодней
на нем его пальто и белый пух везде
глазеют на него и тлеют мимоходом
коричневый старик с посудой в рюкзаке
на леске ползунки и липы хороводом
и девочка, любовь несущая к реке
и самая река, где башенные краны
приколоты к холму смирительным лучом
где святый себастьян промасливает раны
и заливает кровь почтовым сургучом
и гордый внук славян, повешенный на рее
и сын шотландских гор в кокетливом юбце
проходят мимо глаз в прозрачной галерее
еще бы знать, кого покажут нам в конце
назавтра новый год - не ждать же, в самом деле
что превратится в лед вся дольняя вода
когда мы так легко, так близко, так у цели
как в этой памяти не будем никогда
(не по сезону)
Композиции стихов Игоря Караулова тяготеют к обобщенному портрету города и страны. Он нередко повторяет одни и те же мотивы в поисках единственно верной экспрессии, без страха сорваться в вызывающую яркость, создание зловещей пародии на человечество.
много было кистеперых
пескоструйных гад морских
кремневевших в тайных порах
и навскидку неживых
я храню в своем защечье
сорок тысяч хромосом
стрекот там идет рабочий
шорох кружев невесом
(много было провожатых)
порхают лица так же как и фары
мучнистокрылы бабочки-фарфале
роятся флаги тещиным бельем
где листопадный варится бульон
в огне плывут рекламные хоругви
и стекловозный парусник ли, струг ли
и облако, как будто сена воз
срывается с расплавленных колес
/.../
а может, это бегство прокаженных
жуков пожарных, веком обожженных
и колокольчик в воздухе на бис
небесный пепел стряхивает вниз
(дорога на бутово)
Персонажи стихов поэта - обезличенные «фигурки лобзиком«: одушевленные вещи, «картонное зверье из студии Диснея», рекламные логотипы, фигуры речи. «Войско тысячи мелочей, / овладевшее головой». А есть ли живые люди? - Встречаются, нечасто. Более вероятно - их следы, тени, рисунок движения - побега:
вот только легкие не сдались бы
не стерлось горло в осенний дым...
но не человек уже - ворох листьев
одними тапками различим
(побег)
Деньги, ключи, несчастливый билет,
книги, журналы...
А человека вчерашнего - нет,
как не бывало.
(К вечеру снова падает снег...)
Люди покидают пространство жизни - «маршрут обкатан уже вполне». «Из песочницы вытекают большие реки», «слева гудит там-там и пули свистят дум-дум», «бегут в закатный край бизоны и слоны», «двери закрываются, поезд идет в Тибет, / а мы сделаем вид, что поезд идет в депо».
это брендинг и ребрендинг
ангел мой
нижний новгород назвали
костромой
волгу-матушку сослали
в туркестан
стоп машина, малолетний
капитан
(ребрендинг)
«Следующая станция - Тартарары», - / объявляет актер. Наверное, Лановой». Начинается разнузданное актерское веселье, парад масок, карнавал, маскарад, «le peinture des masques» - мир необузданных человеческих страстей, порождения причудливой фантазии.
ледокол по прозвищу челюскин
человеков ловит, как моллюсков
острым килем человечий домик
разрезает, словно свежий томик
(креветколов)
«Кукольный домик, фанерные гаражи, / пластмассовая тойота« - жизнь? - нет, существование. Человека? - нет, куклы Барби, с «нулевым iq«. «По небу летает добрый Бэтмэн / и дарит солдатиков малышам». «А здесь живет кораблик-мизераблик / из спичек набранный бухгалтером как хобби». «А жуки по небу носятся и строчат, / как машинки зингер / на одной из своих регат».
Резиновую бабу завернули в целлофан
и продали матросу за четырнадцать рублей,
а он ее до света ласкал и целовал.
Резиновую девушку, матросик, пожалей.
У ней потерты локти, рубцы на животе,
засаленные волосы как флотская лапша.
И третий раз, и пятый раз ты был на высоте,
а из ее кармашка чуть не выпала душа.
А как ей было хорошо в резиновой стране!
Повсюду были гибкие и мягкие - свои.
Бывало, отражаясь в бензоловом вине,
виниловое солнце ей пело о любви.
Ступай себе на камбуз, наешься в три горла,
пока несет на скалы корабль сторожевой,
пока твоя подружка еще не родила
резинового пупсика с твоею головой.
(резиновая зина strikes back)
Беспорядочное движение пятен, контрасты света и тени, произвольное смешение речей и жестов, диссонанс и гротескное преувеличение. Отчаяние перед некрасотой мира, излом и горькая ирония. Караулов творит сурово:
я отшельник, для меня шумит ольшаник
в голове моей творится обезьянник
мне не перекричать своих макак
я их унять не знаю как
(я отшельник, для меня шумит ольшаник...)
Поэт осознает значительность момента, значительность трагедии несправедливости, насилия, лжи, времени Pseudo. Его символы-маски выступают из тьмы кровавыми пятнами и озаряют пространство тревогой и чувством безжалостной непоправимости.
выходит он
поющ, свистящ
и полный разных трубочек и склер
канальцев, устьиц
полных насекомых
которые поют, свистят
нахальными трещотками трещат
и цокают, и шебуршат крылами
и хоботками делают вот так
и выдвигают яйцеклады
ах, рабби-рабби, что же ты наделал
(Голем)
Поэт убеждает нас, что рядом с человеком происходит нечто, не поддающееся разуму —
«в алхимии, увы, привычны неполадки»:
зайдешь с другой стороны магазина
а там не вина, а антивина
и штабелями антигорошек
и мышь преследует стаю кошек
(антимиры)
и менеджера, и визионера
одна из мира выгребет холера
им в форточки влетают по ночам
агенты четырех первоначал
сорочьим лётом, ловким и проворным
о, длинный дом в каштановых свечах!
о, люди в черном!
(бессонница)
На шутовском человеческом маскараде частой гостьей оказывается насмешница Смерть, прячущаяся под различными масками, зловещий образ быстротечности жизни.
Так что спляшем, Пэгги, сквозь мокрый снег
Наобум летящий в медвежий мех.
На пуантах, цыпочках, на носках,
Как пингвины ватные в облаках.
/.../
Так что спляшем рэгги, разбудим дом,
Перемелем стены в муку со льдом.
Пусть озябший город летит с винтов,
Пусть соседи зовут ментов.
(Так что спляшем, Пэгги...)
Смерть в стихах И.Караулова «под подушкой слиплась от пахлавы». Это пока еще только боль, от «долгого несения креста«, «отложение солей мертвого моря«. Это пустота и одиночество, это осознание, что «хэппи-энд отличается от хенде-хох / только порядком чужих неприятных букв». Это ощущение потери себя и неверие в «вечное Рождество«:
мы теперь простые электроны,
от высоких судеб далеки.
вероятно, к новому сиону
мы уйдем сквозь ваши проводки.
(Новогодние отрывки, III)
Смятение и дезориентация, испытываемые моим поколением, ощущение от «безумных нулевых», невозможность разобраться, что есть Добро и Зло, Спаситель и Дьявол, горечь людского лицедейства - все эти симптомы концентрируются в стихах Караулова:
Но в день, когда под талой стекловатой
По всей Москве дороги развезло,
Когда Гекуба, сделавшись Гекатой,
Искала в нас ответчиков за зло,
В поту, в бегах, в чужом автомобиле
Мне молвил демон нежным голоском:
«Как жмут сапожки! Милый мой, не ты ли
Мне раздвоил копытца языком?»
Оригинальные, полные импульсивной нервной энергии стихи Игоря Караулова в высшей степени экспрессивны, в них находят выражение драматизм его мироощущения, его гнев и печаль, разлад с окружающим миром, но, вместе с тем, и огромное желание обрести в этом мире гармонию. Это удивительно правдивая и честная поэзия:
Как жаль, что я природою лишен
Той смелости, что - истинное зренье,
Что мой рисунок груб или смешон
И блекнет от чужого подозренья.
Как жалко, что в безверии моем
Мне не дано на радость эрмитажью
Щеголевато выстрелить пером
И голых баб раскрашивать гуашью.
(Сотворение Евы)
|
|
[1] Джеймс Энсор - бельгийский художник конца 19 - начала 20 вв., один из предтеч экспрессионизма (наряду с Ван-Гогом и Мунком), англичанин по происхождению. Для него характерны яркий мазок, экспрессия, ёмкое философское осмысление образов-символов. Он впервые обозначил тему "масок" в европейском искусстве ХХ века, понимая под этим человеческие страсти и грехи. В этом он наследовал другим фламандским мастерам - Босху и Брейгелю.
|
|
