Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

к списку персоналий досье напечатать
Николай Богомолов
«Наука обладает великолепной памятью»
Интервью с Николаем Богомоловым

17.04.2008
Интервью:
Дарья Клинг
Медиаскоп, 30.01.2007
Досье: Николай Богомолов
        — Николай Алексеевич, Вы закончили филологический факультет МГУ и там же защитили кандидатскую диссертацию. Как Вы попали на журфак? Действительно ли литературоведу, занимающемуся началом ХХ в., комфортнее было работать именно здесь?
        — Начнем с филфака. Так получилось, что мне пришлось быть аспирантом неудобозабываемого профессора А.И.Метченко, долгие годы возглавлявшего кафедру советской литературы. Он сам рассказывал в редкую минуту откровенности, что был призван из Куйбышева в Москву в разгар борьбы с «космополитами», чтобы сменить Е.И. Ковальчик, ранее заведовавшую кафедрой. Меня всегда отвращали сталинистские и антисемитские взгляды Метченко, а также и его литературные вкусы. Он довольно скоро это понял, потому вместо планировавшегося места на кафедре я был просто выпущен в никуда. Я никогда не разделял пренебрежительного отношения некоторых филологов к тем, кто учится и работает на журфаке, а попав на кафедру к А.Г.Бочарову, понял, что в советских условиях лучшего места мне не найти. Да, конечно, и здесь действовали общие ограничения того времени, но никто не старался их усугубить, как то было на кафедре Метченко, где в высшей степени талантливые и порядочные люди, с которыми я и сейчас нахожусь в добрых отношениях, вынуждались таить свои взгляды, интересы, пристрастия.
        — Что Вас вдохновляет на научное творчество?
        — Я не очень люблю высокие слова вроде «творчество» или «вдохновляет». Для меня занятия наукой — естественный процесс. С детства я привык видеть отца с книгой и за пишущей машинкой (он был известным историком философии, профессором МГУ) и с какого-то времени не представлял для себя иной деятельности. Только сферы виделись разные: ядерная физика (по общему увлечению начала шестидесятых), биология, — пока не определилось литературоведение. А стимулом для разысканий у меня всегда было желание найти что-то новое. Это мог быть новый текст писателя, новые документы к его биографии, никем ранее не замеченная особенность произведения. Без этого науки для меня нет.
        — Какие Вы видите тенденции в современном литературоведении? Разделяете ли Вы, например, бытующую ныне точку зрения, что филология пребывает сейчас в кризисе?
        — Начать стоит с того, что филология и литературоведение вовсе не синонимы, и судить о состоянии дел в языкознании я не возьмусь. Что же касается той области, где я могу считать себя специалистом, то здесь есть некоторый кризис, связанный с социальными проблемами. Я знаю многих талантливых специалистов, которые вынуждены зарабатывать на жизнь иным ремеслом или покидать Россию, решительно уменьшая свою активность в науке. Из внутренних проблем филологии я бы назвал в первую очередь активное стремление трансформировать ее в то, что на Западе называется cultural studies. Очень часто такое стремление приводит к утрате подлинного филологизма. Но, к счастью, в науке есть то преимущество, что она обладает великолепной памятью. Сделанное Потебней и Веселовским, Тыняновым и Якобсоном, Виноградовым и Лотманом, Бахтиным и Топоровым, Гаспаровым и Аверинцевым, многими нашими современниками никуда не девается, оно всегда под руками. Потому и кризис, о котором время от времени пишут, может быть только кризисом внешним, сиюминутным.
        — Какое место в литературоведении занимает литературная критика? На Вашей кафедре работают и критики, и литературоведы, и даже писатели. Должен ли литературовед, основным предметом внимания которого является история литературы, выступать также и в роли критика, должен ли он свободно ориентироваться в текущей литературной жизни?
        — Ну, никто никому ничего не должен. Я знаю многих достойнейших ученых, для которых сегодняшняя литература значит исчезающе мало. Но в традиции нашей кафедры всегда было стремление сочетать серьезные академические студии с интересом к современности. Именно на этом основании она создавалась, в таком качестве и существует. Но в этой же традиции есть и понимание критики не как части литературоведения, а как особой области филологии, сочетающей устремления научные, художественные и публицистические. Об этом всегда говорил А.Г.Бочаров, стараемся придерживаться такого понимания и мы. И, стало быть, когда приходится выходить на тропу литературной критики, вольно или невольно каждый из нас меняет свой язык в самом широком смысле этого слова.
        — Как Вы оцениваете современную литературную критику?
        — Вот здесь, пожалуй, стоит сказать, что она испытывает кризис. Критика в традиционном ее понимании, восходящем к XIX веку, потеряла опору для существования. Кризис толстых журналов увел ее в газету, где совсем иное пространство, иные цели и иные методы воздействия. Газетная критика, и тут я склонен согласиться с В.И.Новиковым, все больше и больше превращается в литературную журналистику. Героические усилия Андрея Немзера сделать свой раздел во «Времени новостей» настоящей критической панорамой (особенно когда он сводит статьи и заметки воедино в книге «Дневник читателя» или в интернетовских «Немзересках») так и остаются усилиями его одного. Критики младших поколений, кажется, даже не задумываются о том, что такое возможно. Есть и еще одна вещь, которая меня настораживает. Часто создается впечатление, что книга интересна только несколько дней после того, как она издана, а дальше ее забывают. Раскрученные литературной журналистикой сразу после их появления «Господин Гексоген» и «Лед», «Нет» и «Укус ангела», «Матадор» и «Нубук» уже превратились в «преданья старины глубокой», ушли из поля зрения критиков, хотя, как кажется, было бы совсем не бесполезно поговорить о них теперь, когда схлынула волна во многом искусственно раздутого интереса.
        — Как Вы оцениваете современную литературу? В 2004 г. Вы написали книгу «От Пушкина до Кибирова. Статьи о русской литературе, преимущественно о поэзии». Нет ли в названии книги доли иронии? Действительно ли есть современные поэты, которых Вы ставите в один ряд с Пушкиным?
        — Любая современная литература интересна. Как бы мы ее ни оценивали, она свидетельствует о состоянии нации. Популярность того или иного бестселлера нуждается в истолковании ничуть не меньше, чем кропотливый анализ утонченного эзотерического романа. Одна из обязанностей литературного критика — не только отбирать замечательное, но и обсуждать весьма сомнительные на его вкус книжки, которые тем не менее расхватывают как горячие пирожки. Мое отношение к современной литературе можно определить как находящееся посередине между решительными «у нас нет литературы» и «замечательное десятилетие русской литературы». В одной из статей О.Мандельштама есть фраза: «Такими <поэтами> нас обидел Бог». Вот и нас тоже обидел (или наградил). Будем исходить из того, что других у нас нет. Что же касается «ценностей незыблемой скáлы», о которой писал тот же Мандельштам, то и о ней надо говорить с подразумеваемыми ограничениями. Конечно, соединение в заглавии моей книги таких разных имен у кого-то вызывает усмешку, а у кого-то и прямое возмущение. Но мне, и далеко не одному мне, Тимур Кибиров кажется замечательным поэтом, о котором можно и должно говорить с уважением. Позволю себе последнюю на этот абзац цитату. Замечательный ученый Николай Иванович Харджиев любил повторять: «В поэзии что рубль, что пяток — одно, главное, чтобы не фальшивый». Конечно, где-то в глубине души мы предпочтем рубль, но и пятак я не согласен выбрасывать.
        — Назовите, пожалуйста, несколько ваших любимых авторов. Судя по подзаголовку вышеупомянутой книги, Вы больше любите поэзию. Так ли это? Почему?
        — Тут я оказываюсь в сложной ситуации. Конечно, как у всякого читателя, у меня есть свои предпочтения. Но в качестве человека, у которого берут интервью — ученого и лектора — я бы предпочел свои предпочтения в литературе, особенно современной, не называть. Если говорить о самых-самых, то это, пожалуй, Пушкин в поэзии и Достоевский в прозе. О многих других любимых я писал в своих статьях и книгах. Что же касается поэзии и прозы, то я не могу сказать, чтобы любил что-то из них больше. Другое дело, что я больше пишу о поэзии. Отчасти это связано с тем, что поэзия — более концентрированная форма художественной речи, в «единстве и тесноте стихового ряда» (термин Ю.Н.Тынянова) гораздо нагляднее выглядят те процессы, которые в прозе растягиваются на многие страницы. Мне как-то естественнее иметь дело с компактным и обозримым материалом, чем с обширным и почти безграничным. В свое время я с наслаждением прочитал «Улисс» Дж. Джойса, и очень высоко этот роман ставлю, но писать о нем я бы не смог.
        — Вы часто бываете на международных научных конференциях. В каком состоянии по сравнению с российской наукой находятся западные литературоведение и литературная критика? Я знаю, что Вы соавтор книги о Михаиле Кузмине, которая вышла и на русском, и на английском языках, и версия для западного читателя сильно отличалась от оригинала. Значит ли это, что российское литературоведческое сообщество и западное мыслят настолько по-разному, что книга потребовала специальной адаптации при издании за границей?
        — Прежде всего надо внести ограничение: всё это конференции по славистике, и в них во всех участвуют на равных правах специалисты из разных стран, в том числе и из России. Скажем, в последней из таких конференций, которая прошла в Женеве и была посвящена месту французской литературы в литературе русского зарубежья, участвовали 1) филологи из Москвы и Петербурга, 2) русские ученые, живущие за границей, 3) русские по происхождению, натурализовавшиеся в тех или иных странах, 4) швейцарцы, 5) французы, 6) американцы, 7) израильтяне, — и все они без особенного труда находили общий язык. Конечно, в этой области мы обладаем естественным преимуществом носителей языка и культуры. Впитанное нами с молоком матери слависты других стран должны были узнавать по книгам и выучивать. Тем не менее существует достаточно обширный круг литературоведов, говорящих на одном научном языке и успешно могущих сотрудничать в той или иной работе. Так, я не только писал книгу о Кузмине в соавторстве с Джоном Малмстадом из Гарвардского университета, но и сейчас готовлю к печати переписку Вячеслава Иванова с его второй женой вместе с профессором из Принстона Майклом Вахтелем. А Малмстад вместе с А.В.Лавровым приготовил к печати переписку Андрея Белого с Ивановым-Разумником (это книга в 600 с лишним страниц большого формата) и полное собрание стихотворений Белого, которое должно быть издано в серии «Новая библиотека поэта». Различия же между русским и английским вариантами нашей совместной книги обусловлены двумя причинами: во-первых, увеличившимся объемом знаний, а во-вторых — тем, что англоязычному читателю бывает нужно растолковывать то, что русский читатель знает и без того.
        — Как Вы считаете, каковы главные достижения Вашей кафедры?
        — Прежде всего — то, что мы существуем уже более тридцати лет и не перестали быть интересны студентам. Ушли из жизни А.Г.Бочаров, Г.А.Белая, Е.М.Пульхритудова. Но вместе с тем отделение художественной культуры обладает достаточно стабильной популярностью, когда около 20 человек каждый год приходят к нам на кафедру, а через пять лет около 20 человек защищают у нас дипломные работы. Среди тех, кто учился на нашей кафедре, — академические литературоведы, профессиональные критики, преподаватели, журналисты самых разных уровней. Кажется, в большинстве своем они сохраняют добрые воспоминания о кафедре. Из трудов наших преподавателей можно составить небольшую библиотечку. Конечно, все работают с разной степенью интенсивности, однако всем есть чем гордиться. И мне бывает приятно, когда в каком-нибудь американском или итальянском университете, рассказывая о кафедре, видишь не пустые глаза собеседников, а явный интерес и внимание.
        — Какие цели стоят перед Вашей кафедрой? Какие новые идеи, по Вашему мнению, должны стать приоритетными в научной работе кафедры?
        — Вообще говоря, главная цель любой университетской кафедры одна: как можно лучше и добросовестнее учить студентов. Конечно, нам бы хотелось, чтобы студенты перестали относиться к литературе как к чему-то второстепенному, но понятно, что это зависит далеко не только от нас, но и от общей ситуации в журналистике, да и просто в стране. А насчет идей... Мне кажется, что сама университетская структура побуждает сохранять здоровый консерватизм. «Литературный консерватор есть хранитель огня, а не его угаситель», — говорил Вл.Ходасевич. Вот и нам было бы хорошо хранить огонь, зажженный не нами, пусть и подбрасывая в него новых, по-иному горящих дров. Это и есть та идея, которая одушевляет нашу деятельность.


Николай Богомолов

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service