|
Летопись частного
|
Санджар Янышев. Червь. — URBI: Литературный альманах. Выпуск 28. — СПб.: АОЗТ «Журнал «Звезда», 2000. — 88 с.
Дебютный сборник стихов редко выглядит как итоговый. Однако с книгой ташкентского поэта Санджара Янышева «Червь», выпущенной в Санкт-Петербурге, дело обстоит именно так.
Сборник воспринимается как летопись частной судьбы, индивидуальной истории человека, испытывающей свои взлеты и падения, периоды расцвета и упадка. И подобно тому как в истории цивилизации самые солнечные и волшебные в своей недостоверности страницы — ранние, так же и в сборнике С. Янышева более всего напитан светом и населен одушевленными предметами «золотой век» детства, граничащий с мифологией, а точнее — творящий мифологию собственную. Тут и «наяды-аленушки, которые на леску ловились», и зловещая Аглая, на копытах ступающая гулко под окнами спящего дома, и загадочный Ожил.
Детство для автора — не просто один из этапов жизни. Это — иная реальность, где время и пространство подчиняются особым законам. Это единственный мир, не подвластный анализу и рефлексии, сохранивший свою целокупность.
Все взрослые тогда казались
красивыми, и колесо,
подняв на самый верх, ломалось...
в кастрюле набухала замесь,
что остроносое лицо
как форму сна перенимала.
Гораздо позже, в «участи третьей» («участи» у С. Янышева — разделы книги), когда автор станет «на пару веков» взрослее, смерть и распад явят свое лицо. Всплывет на поверхность горной реки тело утонувшего жеребенка, и камень, на котором прежде «фосфором горели брови», в ответ на прикосновение человека отзовется «консервной жестяной трухой».
Мотив «одиссеи» — главный, сквозной в творчестве С. Янышева — вводится в книгу с первых страниц. Непосредственно автором выстроенная оппозиция «здесь» («там»), нашедшая отражение в трехчастной композиционной структуре сборника, носит сколь пространственный, столь и временной характер. «Там» — детство, дом, родина поэта. «Здесь» — взросление, чужбина, утраты.
Географический отрыв героя от родины впоследствии дополняется разрывом временным, и уж он-то становится поистине трагическим и непреодолимым.
В силу утраты привычного с детства воздуха, напоенного восточными ароматами, шумом базара, родной для слуха гортанной речью, образуется некий вакуум, которым и приводится в движение «дырявый поршень» творчества, обреченный на вечное и недостижимое стремление воскресить безвозвратно пережитые краски, запахи, звуки.
«Червь» изобилует восточными реалиями: «михраб», «мазары», «су», «кадий»... — что, кстати, не так характерно для творчества других представителей ташкентской поэтической школы. Сосущая пустота заполняется словом. И каждое слово звучит как заклинание, попытка спустя годы «настроить эхолот // на непонятную родную речь».
От прочтения «Червя» рождается странное ощущение. Распахнутый перед читателем, казалось бы, настежь, выписанный до мельчайших и ярчайших подробностей авторский мир все же не становится нашим, не впускает в себя никого. Его воздух слишком терпок, слишком насыщен сугубо индивидуальными воспоминаниями и переживаниями. Автор нередко обращается ко второму лицу, но не к нам, а поверх наших голов к только ему одному различимым теням, прописанным на дне его памяти. Кажется, он ни с кем не намерен делить выношенную под сердцем родину.
Так в стихотворении «Без нас» после отъезда жильцов «старая служанка // задраивает ставни — навсегда». И не предполагается, что порог опустевшего дома переступит чужая нога — только мышам дано обживать покинутое жилище.
В «Черве» мы встречаемся с не столь уж частым в современной поэзии случаем, когда биография автора не только вплотную сближается с судьбой лирического героя, но и, по сути дела, становится на ее место, делается основной и едва ли не единственной темой книги.
По самой своей природе тема эта неисчерпаема. И с каждым годом она обнаруживает в творчестве Санджара Янышева все новые грани, все более глубокое развитие. При удалении от картин того, что было пережито на заре жизни, объект описания не исчезает из виду, наоборот: панорама их непрерывно расширяется, страницы индивидуальной истории включаются всякий раз в новый, более сложный контекст накопленного душевного опыта.
Один из ведущих представителей ташкентской поэзии, С. Янышев предельно требователен к себе и своим творениям. Ценой столь жесткого подхода к плодам собственного творчества стала его первая книга стихов «Зоография», так и не дошедшая до читателя. Остается надеяться, что участь эта не постигнет ни третью, ни последующие книги поэта.
Что касается «Червя», то он, проделав долгий путь в недрах русской словесности, увидел свет заслуженно и своевременно.
|
|
