– Андрей, с чем связано обращение к антиутопическому и фантастическому жанру? Как возник сюжет романа?
– Идея долго существовала сама по себе, я пытался ее как-то эксплуатировать, но ничего толком не выходило. А с годами она все-таки обросла кое-каким «мясом», в результате чего, на мой взгляд, ушла на второй план. Да и вообще я мог избавиться от этой идеи, в которой многими усматривается нечто такое, что в их понимании переводит весь роман в разряд антиутопий. Я мог бы, например, и впрямь сделать Бармина писателем, тем более что действительно фигура аниматора – это метафора фигуры писателя. Но все-таки в романе выведена фигура аниматора, а не писателя, и я точно знаю, зачем я использовал этот фантастический элемент. Я довольно всеяден и с большим или меньшим удовольствием читаю всякую фантастику – да хоть бы даже и Роджера Желязны.
– А сейчас что вы читаете?
– Проще сказать, что я не читаю. И прежде – в детстве, юности и молодости, – и сейчас я читаю буквально все подряд, что под руку попадется. Не считая, разумеется, того, что читаю планомерно, что требуется для работы или для утоления какого-нибудь конкретного интереса. Есть у меня несколько настольных книг – «История западной философии» Рассела, «Капитанская дочка». Еще «БСЭ» является настольным изданием, хотя и размещается на полках. Впрочем, состав корпуса настольных книг подвержен эволюции и меняется с годами.
– Вернемся к фантастике...
– Наиболее интересные явления в этой области литературы все-таки те, в которых писатель не погружает читателя в неведомый мир, живущий по своим (часто непонятным) законам, а оставляет его при своей пижаме, кружке с чаем, с чаркой чачи, то есть в пределах привычного мира, в который привнесен всего один элемент небывалого. Я преклоняюсь перед великими мастерами такого рода литературы (язык не поворачивается назвать ее «фантастикой») – Уэллсом, Александром Беляевым, отчасти братьями Стругацкими, Брэдбери, Лемом... Ну и впрямь, что такого уж фантастичного в том, что человек решает произвести запасы того, без чего невозможна его (как и других людей) жизнь – воздуха? Имея в виду затем продавать его втридорога, если появится спрос? По нашим временам здравая коммерческая идея, не более того. А что фантастичного в нашествии марсиан? Чем оно отличается от нежданной эпидемии птичьего гриппа? Только формой, пожалуй. Но при этом элементы фантастичного в литературе очень важны в силу их особого читательского восприятия. В общем, из комбинации слов «сочетание реализма и фантастики, психологической прозы и антиутопии» я бы антиутопию выкинул вовсе, а «фантастику» переправил бы на «элементы фантастики» – и тогда со всей душой готов под этим подписаться.
– Что значат для вас литературные премии?
– Во-первых, они являются одной из форм подтверждения моего существования как писателя (без таких подтверждений писателю жить трудно, он впадает в тоску и тревогу, начинает сомневаться в реальности собственного существования). Премии дают кое-какой материальный прибыток (бывают, впрочем, и безденежные премии).
– Оказавшись в «национальной сборной России по литературе», с каким спортсменом сравнили бы себя как прозаика (бокс, штанга, слалом и т.д.)?
– Писатель должен попадать в точку и не терять дыхания на длинных дистанциях. Стало быть, более всего это похоже на биатлон.
|
