Есть одна крайне поучительная скульптура у норвежского, кажется, скульптора. На некоей горной площадке, на вершине Мира, гневный человек яростно грозит Небесам, посылает проклятья туда, наверх, бросая вызов заоблачному Вседержителю, стараясь до Него докричаться, не замечая, между тем, что стоит он вовсе не на горной площадке, но на гигантской раскрытой ладони. На Его Ладони. Это и есть, на мой взгляд, формула прозы Дмитрия Добродеева. Первая книга его рассказов «Архив и другие истории» вышла в Москве уже три года назад. С сожалением и растерянностью должен сказать, что она, по существу, так и не прочитана. И хотя это, как говорил Шкловский, факт биографии читателя, добродеевские рассказы заслуживают, на мой взгляд, всяческого внимания. Поскольку проза Добродеева коротка, скажу, не нарушая пропорций, лишь несколько слов. На первый взгляд рассказы писателя столь безыскусны, столь просты (минималистичны, подсказывает литературовед), что кажется до искусства они еще не добрались, находясь по нашу, по читательскую сторону. И мы так можем! Эту свою ошибку вскрываешь на любом втором рассказе писателя. Добродеев далеко не так прост. Конструируя рассказ, он моментально преодолевает словесный, лексический уровень письма, занимаясь чем-то принципиально иным. Постараюсь объяснить, чем же... Добродеев писатель остроумный, часто открыто юмористический, иногда завуалированно. И, как всякий юморист, он легко обходится нейтральной лексикой. Юмористу прилагательные не нужны. Нивелированность выражения и путает читателя, потому что смешить Добродеев вовсе не собирается. Ему смешны не поступки человека сами по себе, а какое-то глубочайшее несоответствие человеческой малости и Величия Замысла. Добродеев не ставит перед собой никаких иных задач, кроме задач чисто художественных, и до чего же приятно, что его не занимают никакие внелитературные подпорки... Писатель любит изобретать ходы внутри истории. Те ходы, по которым жизнь не пошла. Он фантазирует, он создает дубль жизни. Об этом, например, такой рассказ, как «Возвращение в Союз», очень характерный для Добродеева, на грани пародии, где автор умудрился пройти по сложнейшей, мало кому удающейся грани между литературой ужасов, с одной стороны, и комедией, с другой. Излюбленный прием Добродеева вторжение в обыденную жизнь тайны, значительности, когда герои рассказа за десять минут проживают Вечность или Вечность проносится через них. И тогда овевает читателя чем-то странным, почти мистическим. Но лучшие рассказы Добродеева те, где простая, дурацкая жизнь человека вдруг подсвечивается иным измерением. У Добродеева нередко обозначены не только название города или улицы, но и год, и месяц, и число. Зачем? Какая разница 15 апреля или 29 октября? Секрет в том, что подобное «точное» число придает жизни особо земные черты, беспросветные или, если угодно, бескрылые. И вот, в эту бескрылую, мучительно пошлую жизнь врывается иное измерение... Словно открывается под стоптанными, несчастными башмаками Его Ладонь.
|