|
О вечере Станислава Красовицкого
|
Дмитрий Кузьмин
Литературная жизнь Москвы, Декабрь 2001 г.
|
|
|
Вечер поэта Станислава Красовицкого стал, кажется, первым его публичным выступлением со стихами с середины 60-х гг., когда он - до этого центральная фигура московской неподцензурной поэзии - отказался от ранее написанных текстов и стал позиционировать себя прежде всего как религиозного деятеля. Были прочитаны стихи последующего периода, многие из которых вошли в только что тиражированный самиздатский (без издательской марки, текст написан автором от руки) сборник Красовицкого «In hoc signo vinces». Среди прочитанных текстов преобладала весьма прямолинейная религиозная тема, изредка уступавшая место незатейливой пейзажной лирике; крайняя бедность просодии - тривиальность ритмики, слабость рифмы - заставляла заподозрить умышленность, однако, по-видимому, это умышленность внелитературного плана, на что указывает и сам Красовицкий: «Но я не путник на дороге, // Где с лютней бродит Аполлон. - // Суть бесови все эти боги. // Один лишь Бог Единства – Он». На фоне такого явного отказа от поэтического в поэзии наиболее удивительной (если вынести за скобки само согласие выступить со стихами в литературном клубе, а не в церкви с проповедью) кажется готовность Красовицкого обсуждать внутрипоэтические вопросы: в частности, Красовицкий подробно изложил идею аллитерационного инварианта, характерного для каждого автора, заметив при этом, что Лермонтов (у которого звуки перекликаются «по горизонтали» - внутри строки - и на достаточно далеком расстоянии) гораздо дальше по звуковому строю от Пушкина, чем Крученых (удивительным образом Красовицкий согласился с мыслью Крученых о том, что стихотворение «дыр бул щил...» представляет собой звуковую формулу русского стиха); вообще Лермонтов, по мнению Красовицкого, поэт больше кельтский, чем русский, - и не случайно выполненные Красовицким и представленные в ходе вечера переводы шотландских народных баллад достаточно близки к лермонтовскому стиху. Впрочем, чаще в беседе Красовицкий обращался к мемуарно-биографическим темам, в частности, рассказав о своей единственной встрече с Иосифом Бродским (они встретились в доме Галины Андреевой, где обыкновенно собирались на рубеже 50-60-х гг. авторы «группы Черткова», - по словам Красовицкого, ему не нравились длинные поэмы, которые писал тогда Бродский, а потому он, поздоровавшись с Бродским, сразу ушел) и о том, как в Англии ему привелось служить (в качестве священника) в том же приходе, где когда-то служил Льюис Кэрролл. Мемуарную линию поддержал также Евгений Бачурин, взявший слово для того, чтобы поблагодарить авторов группы Черткова за первое знакомство с современной русской поэзией и вспомнивший, как в конце 50-х слушал Валентина Хромова в компании ленинградских поэтов (Михаил Еремин, Леонид Виноградов и др.). Слово взял также Игорь Резголь, прочитавший несколько стихотворных посланий к Красовицкому, общий смысл которых сводился к призывам снять запрет со своих ранних стихов. На эти призывы, а также на просьбу Юлия Гуголева прочитать что-либо из стихов рубежа 50-60-х гг., Красовицкий ответил, что стихи эти были незрелые («детские»), а потом детство кончилось, и теперь было бы нелепо возвращаться к тем давним опытам в обществе взрослых людей, - любопытно, что в ответ на предложение Дмитрия Авалиани пояснить, когда и как кончилось это "поэтическое детство", Красовицкий не воспользовался возможностью выступить с декларацией своих взглядов и верований, а пустился в разговоры о том, что в самиздатских копиях его стихов много разнообразных ошибок, вплоть до атрибуции ему чужих текстов.
|
|
