|
Александр Кушнер в прямом эфире радиостанции «Эхо Москвы»
Транскрипт программы
|
Интервью:
Майя Пешкова
Ирина Меркулова
Эхо Москвы, 16.01.2001
|
Досье: Александр Кушнер
|
|
И. М.: Добрый вечер!
Александр Кушнер: Здравствуйте!
М. П.: Вас привела в Москву очень хорошая причина, повод – завтра ваш вечер в ЦДЛ, а вчера Вы провели там вечер, посвященной памяти Осипа Мандельштама. Годовщина смерти и рождения Мандельштама – они стоят почти рядом, эти даты, смерть и рождение. Что для вас значит Мандельштам?
Александр Кушнер: Очень трудно ответить на этот вопрос, потому что это один из самых любимых поэтов. И когда кого-то так любишь, то трудно сформулировать, почему, за что. Я вот о чем думаю, в связи с нынешнем юбилеем, промежуточным, кстати сказать – 110 лет со дня рождения: я подумал, что не случайно первый поэтический юбилей в новом веке и в новом тысячелетии выпал на долю Осипа Эмильевича. Он это заслужил. Я даже сказал вчера на вечере, что мне представляется это дело так: собрались поэты, родные тени в кружок, и говорят – кому выйти, кого вытолкнуть на сцену в этом, новом тысячелетии? И все смотрят на Александра Сергеевича, а он говорит – нет, братцы, хватит с меня 200-летия, я устал, помилуйте! А ну-ка, давайте сейчас посмотрим, кто у нас первый? И первый – Осип Мандельштам. Прекрасно! И вытолкнули его на сцену, понимаете?
М. П.: Но раньше вытолкнули на сцену Вы, я имею в виду Вас, как главного редактора большой серии «Библиотеки поэта»: вышел замечательный том Мандельштама, не сравнить с тем, что было когда-то, вот то синее издание, которое незаконно оболгало Мандельштама. Мандельштама усекли, обрезали всего, сколько можно было обрезать, и тогда появилась та книжка. Да, она была знамением времени, но потом пришел ваш большой зеленый том. Как шла книга Мандельштама, как Вам удалось его даже в наше благополучное время издать и выпустить?
Александр Кушнер: Ну, он уже вышел сравнительно давно, в «Библиотеке поэта». Вы знаете, только вот здесь я бы себя устранил в глубокую тень, потому что я здесь ни при чем. О Мандельштаме вышло огромное количество статей, огромное количество изданий Осипа Мандельштама новых, но, конечно, спасибо, что вы помните эту книгу, потому что «Библиотека поэта» – это особая серия. И очень добросовестный комментарий, и отношение к тексту в этой книге со стороны Александра Меца, он заслужил похвалу, ну, и безусловно, Михаил Леонович Гаспаров, написавший вступительную статью. В самом деле, очень хорошее издание. Но знаете, я бы сказал так: даже не за последние 10 лет, а уже за последние лет 30-40 накоплен огромный материал о Мандельштаме, просто наука мандельштамистика, извините за такое слово, возникла, существует, прекрасная. Можно назвать множество ученых и западных, и наших, и Левина, и Фрейдина, и Аверинцева, и покойную Ирину Михайловну Семенко, и Лидию Гинзбург – боже мой, и на Западе – Омри Ронен, Ральф Дутли, кто угодно. Это все совершенно замечательно. Тут Осипу Эмильевичу повезло, безусловно. Но я хочу сказать, сейчас, когда мы отмечаем 110 лет со дня рождения поэта, у каждого читателя, мне кажется, есть возможность вернуться к своему первому впечатлению от Мандельштама. Почему? Потому что это не 100-летний юбилей, потому что все-таки он уже изучен вдоль и поперек, а поэзия любая, ну, может быть, прежде всего, Мандельштама, устроена так: «Есть в лазури слепой уголок» – он сказал, и вот этот слепой уголок, затемненный, должен оставаться в любых стихах, и в лучших всегда он присутствует. На Рембрандта он похож, Мандельштам, в моем представлении, – знаете, светотень. Вот, у него всегда какой-нибудь ларец помещен в тень и сверкает, поблескивает там, а что это – разглядеть трудно. И не надо. И у читателя есть возможность, я повторяю, именно так читать стихи Мандельштама – с любовью и желанием вспомнить свое первое впечатление от его стихов.
М. П.: Тогда, когда бывает невмоготу, трудно, именно к Мандельштаму Вы возвращаетесь, – извините мой нескромный вопрос?
Александр Кушнер: Не обязательно, нет-нет, это один из любимейших поэтов, но, понимаете, как обращаюсь? Т.е. приходят в голову строчки, не правда ли? Там, «редеет облаков летучая гряда» – мы вспоминаем Пушкина, глядя на вечернее небо, да, допустим, или проходя мимо Адмиралтейства, мы действительно вспомним Мандельштама – как «как плуги брошены, ржавеют якоря», не правда ли? И т.д., точно так же я могу вспомнить по многим поводам Иннокентия Анненского, и Тютчева, и Пастернака, ох, Боже мой!
М. П.: Вы – автор многочисленных эссе. Среди Ваших работ есть ли эссе, посвященное Мандельштаму?
Александр Кушнер: Да, да, и не одна статья была. И одна из них вошла в мою книгу «Аполлон в снегу», которая вышла в 1991 году. А вот, кстати сказать, в «Московских новостях», в первом номере за этот год, мне это очень приятно, опубликована статья «Возвращение» об Осипе Эмильевиче. И я надеюсь, если кто-то ее прочтет, может быть, она, эта статья, и понравится.
М. П.: Мне хотелось спросить, у той серии, которой Вы руководите, – замечательной, академической, можно смело сказать, серии «Библиотека поэта», – ближайшие планы каковы? Что нам, читателям, ждать?
Александр Кушнер: Мы готовим Державина. Мы задержались, я обещал эту книгу давно, очень давно, но вот тут как-то вышла заминка. Книгу Бродского, ее готовит Лев Лосев – это замечательная будет книга, я уже просмотрел большую часть, она еще не закончена Лосевым, но большую часть просмотрел комментариев – блестяще совершенно! Ну, одно удовольствие читать. Книга Булата Окуджавы.
М. П.: Кто ее готовит? Кто автор вступительной статьи?
Александр Кушнер: Автор вступительной статьи – Леонид Дубшан, петербургский автор, очень талантливый и очень любящий Окуджаву. А комментарий Сажина – тоже неплохой, хотя, может быть, к нему и будут претензии. Тут я должен сказать, что о недавно ушедших поэтах писать очень трудно, а делать комментарии к их стихам, когда еще архив не разобран, совсем тяжело.
И. М.: Для наших слушателей я объявляю номер пейджера. Надо сказать, что уже приходят вопросы. Вот, в частности, спрашивают, какой сборник вышел Ваш последний, как он называется?
Александр Кушнер: Моя последняя книга вышла в Петербурге и называется «Летучая гряда» – я воспользовался подсказкой Александра Сергеевича и назвал вот так книгу.
М. П.: А почему эта книжка вышла сразу в трех издательствах? Я смотрю, в выходных данных 2 или 3 издательства: «Блиц», и т.д., и т.д.
Александр Кушнер: Нет, 2 издательства: «Блиц» и «Современный писатель». Эти два издательства, они объединились – там общий директор.
М. П.: Но Ваша книжка выходила до этого в издательстве «Блиц» в той серии, в которой выходят питерские писатели, и там Ваше издание, отдельная посвященная Вам книга. У Вас такой тесный контакт с Пен-клубом – это издательство питерского Пена?
Александр Кушнер: Совершенно верно, да, меня связывают приятельские отношения с Цветковым Сергеем Васильевичем. Вот он мне предлагает издаваться. Я отвечаю ему взаимностью.
М. П.: А как часто Ваши вечера проходят в городе на Неве?
Александр Кушнер: Проходят, грех жаловаться, да. Вы знаете, разговоры о том, что интерес к поэзии упал, мне кажется, нужно уже и оставить, прекратить, потому что на самом деле в последние год-два опять возник этот интерес к поэзии, и приходят и старые люди, и молодые, что очень приятно. Вот-вот, да и вообще, Боже мой, ну как это – Россия без стихов! Никогда этого не было и не будет.
М. П.: Хотелось бы узнать о Ваших заграничных странствиях. Уезжаете ли Вы теперь куда-то, выступаете ли Вы?
Александр Кушнер: В последнее время реже. Может быть, это связано с тем, что интерес к русской культуре, надо признаться, упал, к сожалению. И мы видим, как тесно интерес к культуре связан с политикой. Пока нас боялись, нами интересовались. Я предпочитаю, чтобы нас не боялись. Ладно, а стихи сами как-нибудь проживут, пробьются, тем более – музыка, живопись, балет.
И. М.: Давайте уже поговорим о Вашем творческом вечере, который завтра состоится в ЦДЛ, тем более, что уже приходят сообщения на пейджер, народ заинтересовался.
Александр Кушнер: Вот, завтра состоится этот вечер в ЦДЛ, в 7 часов. Ну, я рад, что выйду на сцену, чтобы почитать стихи.
М. П.: Вход свободный, да?
Александр Кушнер: Насколько я знаю, да.
И. М.: Может быть, мы немного опередим события, ну, самую малость, и Вы нам что-нибудь прочтете?
Александр Кушнер: С удовольствием, только мне надо взять в руки книжку.
И. М.: Ну, я не знаю, что-нибудь из последнего сборника.
Александр Кушнер: С удовольствием.
И. М.: Совершенно замечательные стихи, такие сказки об Италии, в том числе и о футболе.
Александр Кушнер: Да-да, ну, всегда очень трудно выбрать какое-нибудь стихотворение. Ну, вот я почти наугад, и вот прочту.
Дети в поезде топают по коридору,
Или входят в чужие купе без разбору,
Или, с полки упав, слава богу, что с нижней,
Не проснувшись, полночи на коврике спят;
Плачут, просят купить абрикосы им, вишни;
Лижут скобы, крючки, все железки подряд;
Пятилетняя девочка в клетчатой юбке
Мне старалась понравиться, вся извелась,
Извиваясь, но дядя не шёл на уступки,
Книгой от приставаний её заслонясь,
А поддался бы, дрогнул – и всё: до Тамбова,
Где на дождь, наконец, выходила семья,
Должен был бы подмигивать снова и снова...
Там, в Тамбове, будь умницей, радость моя!
Дети в поезде хнычут, смеются, томятся,
Знать не знают, куда и зачем их везут;
Блики, отблески, пыльные протуберанцы,
Свет, и тень, и еловый в окне изумруд;
Но какой-нибудь мальчик не хнычет, не скачет,
Не елозит, не виснет на ручках, как все,
Только смотрит, к стеклу прижимая горячий
Лоб, на холмы и долы в их жаркой красе!
М. П.: Хотелось спросить, Вы ведь бывали у Ахматовой, Вы ходили к ней в гости в Комарово. Насколько я помню, не один – там была и поэтесса и критик Нина Королёва. Вот что самое яркое осталось в памяти и что хотелось бы нам, читателям вашим, передать об Ахматовой?
Александр Кушнер: Знаете, лучшего совета быть не может, чем просто под настольной лампой почитать ее стихи. Вот это большое счастье. Что касается личного знакомства, то я трепетал слишком, понимаете, а Анна Андреевна была очень величественна, надо сказать, и поэтому разговор был не так для меня легок. Но однажды действительно удалось разговорить, мне – как-то раскрепоститься, и мы здорово поговорили о стихах, и поэме, и даже у меня были, собственно, там написанные стихи, уже после ее смерти, которые начинались так:
Однажды я пришел к поэту,
Ее давно меж нами нету,
Я записал потом беседу,
Она спросила, например:
Что важно выбрать для поэмы,
Что кое-как умеем все мы,
Помимо смысла, кроме темы,
И важно молвила – размер.
М. П.: Был еще один замечательный человек в Вашей судьбе, в Вашей жизни – Лидия Яковлевна Гинзбург. Вы ее душеприказчик?
Александр Кушнер: Да-да, я наследник авторских прав. С Лидией Гинзбург меня связывала дружба. Ну, вот, знаете, лет 30, как мы познакомились, с тех пор и до дня ее смерти. И это замечательный человек. Не просто замечательный, а, я думаю, один из самых интересных авторов ХХ века в русской эссеистике, скажем так, потому что ее записные книжки превосходны. К сожалению, их мало знают.
М. П.: Чем это объяснить, Александр Семенович?
Александр Кушнер: Я думаю так: сейчас огромное количество выходит книг, и читатель просто растерялся. Кроме того, сбиты несколько критерии. Ну, Лидия Гинзбург отвечала за каждое слово, потому что она думала над каждым словом. Ну, а легкое чтение как-то более привлекательно. Однако, если читатель даст себе труд по-настоящему вникнуть в то, что она пишет, он получит ни с чем не сравнимое удовольствие.
М. П.: А западные издатели не стоят ли к Вам в очереди, не просят ли они – дайте что-нибудь Лидии Яковлевны для печати? Нет ли такого?
Александр Кушнер: К сожалению, нет. И понятно, почему, мне кажется. Дело в том, что ее проза необычайно связана с нашими реалиями, реалиями нашей жизни. Ну что западному читателю какое-нибудь имя, даже Тынянов, даже Шкловский, даже Эйхенбаум, не правда ли? Ну, может быть, специалист-филолог знает эти имена. А Лидия Гинзбург пишет обо всем, об ОПОЯЗе и не только. И читать это, наверное, понять это можно только нашему читателю. Ну, вот просто в голову приходит, один замечательный ее маленький такой эпизод – она вспоминает, как один имажинист издавал книгу в Одессе, отправил свою книжку в Одессу и назвал ее «Бабочки в колодце», а дальше получает книгу, а книга называется «Рыбочки в колодце». Он спрашивает издателя – как же так?! «Молодой человек, бабочек в колодце не бывает, а рыбочки могут быть». Вот, и так, понимаете, перемешаны замечательный ее юмор и глубокая мысль. Она действительно знала Ахматову, она видела Мандельштама, она нравилась Маяковскому своей мыслью, потому что она была замечательным молодым филологом.
М. П.: Но был еще один человек, который сыграл немаловажную роль в Вашей жизни, – это Максимов.
Александр Кушнер: Безусловно. Я Дмитрию Евгеньевичу очень многим обязан. Это крупнейший специалист по Александру Блоку и Андрею Белому, символизму, о чем говорить. И он читал курс «Введение в литературоведение» у меня на факультете, и мы подружились. Он вел литературное объединение, и ему нравились мои стихи. И он, кстати сказать, вот мы говорили о Мандельштаме, впервые я услышал из его уст стихотворение «Золотистого меда струя из бутылки текла» и благодарен ему по гроб жизни.
М. П.: Но еще есть один факт Вашей биографии – Вы много лет были учителем словесности.
Александр Кушнер: Да, 10 лет.
М. П.: Не жалеете ли Вы о той поре? О тех годах, которые Вы отдали учительству?
Александр Кушнер: Нет, ни в коем случае. Я вообще считаю, что чем больше пишущий стихи человек сталкивается с нормальной жизнью, тем лучше. И ранняя специализация поэтическая ни к чему совершенно. Просто молодой человек должен знать, что такое – ездить в трамвае на работу, не правда ли, что такое трудовой коллектив, да, как надо лавировать между завучем и директором...
И. М.: Сейчас очень бурные дискуссии идут о реформе русского языка. Вот, не могу Вас не спросить об этом. Как Вы относитесь к этим тенденциям, что ли, к упрощению языка?
Александр Кушнер: Я против упрощения языка в любом случае, потому что каждая запятая, каждый знак чрезвычайно важен. «Ты, нежная, ты счастье мне сулила на горестной земле» – у Фета, так вот, «нежная» – в запятых, понимаете? А если мы их уберем – ну, все, кончено, все развалилось. Сейчас, кстати сказать, некоторые поэты избавляются от знаков препинания, а я в ужасе от этой тенденции, потому что, ну, так важно, двоеточие ты ставишь или тире. Да, и это не мои учительские какие-то прежние замашки, а это уже чисто отношение человека, пишущего стихи, к этой проблеме. Вот так можно сказать о языке. Я считаю, что нет-нет, это такое сложное явление, это – организм, живой организм. Ни в коем случае, никаких операций! Понимаете?
И. М.: Но язык нужно спасать, как Вам кажется, вот сейчас?
Александр Кушнер: Не уверен. Меня тоже удручает, допустим, то, что такое огромное количество новых слов поступает сегодня в язык, и в том числе – совершенно жутких слов. И произнести-то их невозможно, и прочесть нельзя, и выговорить, и т.д. Но я думаю, что язык сам обладает этим свойством – вбирать то, что нужно, и выбрасывать, выталкивать то, что ему ни к чему, понимаете? И ничего страшного нет. И, более того, вот такие... Ну, вспомним знаете что? Вспомним, что произошло накануне революции. Вот, появились семечки, об этом Бунин писал, и вместе с семечками произошло засорение языка. Все эти аббревиатуры чудовищные, да, ну, ВЧК – одна из первых. Дальше – какие только слова не появились страшные. Но подумаем о том, что именно на этих словах вырастил Зощенко свою совершенно ни с чем не сравнимую прозу. И это упоительно совершенно, то, что он делал с языком: «Вот еще мне неприятность – нужна писателю идеология!» – вот так построить фразу мог только он, копируя современную речь. Поэтому не будем мешать живому языку расти так, как он хочет.
И. М.: Александр Семенович, Вы согласны с теми, кто говорит, что нравственные и моральные устои общества пошатнулись?
Александр Кушнер: Нет, не согласен, потому что я помню слишком хорошо, что где-нибудь в 70-м году, сидя на каком-нибудь писательском собрании, я ерзал и мне было стыдно, потому что говорились такие глупости, и никто не смел пикнуть и поднять голос и сказать, что он думает на самом деле. Ну, это ли не безнравственность? Я думаю, что просто меняется ее вид, этой безнравственности, она всегда была.
И. М.: Или Вы на собрания ходить перестали?
Александр Кушнер: Нет, Вы знаете, теперь нет, мне кажется, таких собраний, я действительно на них не хожу. Вот видите, как хорошо – могу и не ходить. Нет, нет, я вообще думаю, что примерно одинаковое количество зла и добра, и нравственности, и безнравственности.
И. М.: Ничего не изменилось? Пропорции не поменялись?
Александр Кушнер: Мне кажется, нет, потому что столько творилось зла, и как мы об этом говорили, тихо или громко, и очень быстро мы об этом забыли. А на самом деле, среди молодых людей много совершенно замечательных людей. И нет, нет, я на эти вещи смотрю...
И. М.: Здесь вопрос Вам на пейджер: Вы современных поэтов читаете?
Александр Кушнер: А как же, конечно! Есть очень хорошие поэты, я могу назвать несколько имен. Ну, я не говорю уж о своих ровесниках, я назову, например, москвича Дмитрия Быкова, очень нравится, Олесю Николаеву, тоже очень нравится, могу питерских поэтов. Нет, нет, слава Богу, стихи есть.
И. М.: Есть еще сообщение нашему гостю: «Очень приятно слушать Кушнера из Петербурга. Редакция «Библиотеки поэта» клянется никогда не упрощать орфографию, графику, а тем более, смысл текстов!»
Александр Кушнер: Хорошо!
М. П.: Мне хотелось бы спросить Вас о поэзии на изломе веков. Какой Вам видится поэзия в будущем, в ближайшем и далеком?
Александр Кушнер: Да, каковы ее перспективы, скажем так, да, потому что существует мнение, что скоро мы с ней простимся навсегда, что вообще искусство вымирает, да, и будет чудовищем ископаемым хвостатым, а нас ждет какое-то другое удовольствие, не знаю, какое.
И. М.: Интернет.
Александр Кушнер: Интернет, да. Так вот, насчет этого я могу сказать так: я боюсь делать прогнозы, но мне кажется, что, во всяком случае, наша поэзия, русская, еще имеет очень большие возможности, потому что она возникла позже итальянской, английской лет на 300-400, понимаете. Там когда Данте был? А у нас не было тогда. И Шекспир тоже, не правда ли? А у нас не было. У нас позднее развитие, но зато у нас теперь есть еще века три, и можно даже в этом регулярном размере, ямбе и хорее, писать замечательные стихи. Надо только внести новые интонации, попробовать это сделать. Это самое трудное, но и самое интересное.
И. М.: Может быть, и еще одно солнце появится?
Александр Кушнер: О, да безусловно! Все может быть. А я, кстати, думаю, что солнце русской поэзии закатилось и тут же опять вышло на небосвод, потому что – Лермонтов, потому что рядом был Баратынский, потому что, хотя и в Германии, но жил Тютчев, да о чем говорить!
М. П.: Хотелось бы спросить Вас вот о чем. Я вновь возвращаюсь к любимой теме – к Вашим эссе. Что нам, читателям, в ближайшее время читать? Я думаю, что это журнал «Звезда»?
Александр Кушнер: Да.
М. П.: Что там в портфеле Вашем лежит?
Александр Кушнер: Я отдал в этот журнал написанную несколько месяцев назад статью, скорее эссе, назвал так: «С Гомером долго ты беседовал один». Я воспользовался опять стихами Александра Сергеевича, обращенными к Гнедичу, но написал в своем эссе о том, что такое «Илиада» и «Одиссея» для меня и как относились в России к этим великим вещам, к этому эпосу. И о том, о моем любимом, что самое лучшее в этом эпосе – это лирика. Вот когда Гектор прощается с Андромахой, и ребенок у Андромахи на руках, и он наклоняется в своем шлеме к ребенку и пером каким-то пугает мальчика, то они перемигиваются и улыбаются друг другу, Гектор и Андромаха, хотя знают, что прощаются навсегда. И вот такие лирические моменты в «Илиаде» мне дороже всего. Ну, я о разных вещах. О том, что у Лермонтова нет совершенно мифологии в стихах, абсолютно никакой, даже музы. У Некрасова была муза, понимаете?
И. М.: Слишком мрачная, наверное, была личность, Лермонтов.
Александр Кушнер: Нет, не в этом дело. Вы знаете, он был новый поэт, и ему были неинтересны эти вещи. И современники не поняли, в чем дело, почему он их так притягивает, а это минус-прием, так можно сказать, понимаете? Ни разу не вспомнил ни Амфитриты, ни Вакха, никого – этого нет абсолютно, есть только... Он сузил взгляд на жизнь, но замечательно углубил. И мы видим человека наедине со звездным небом, так скажем. «По небу полуночи ангел летел», вот, и в этом – смысл Лермонтова. Ну, и об этом, в частности, я пишу.
М. П.: Хотелось бы узнать, а не предлагали ли Вам написать учебник литературы?
Александр Кушнер: Нет, я бы не согласился. Я бы не справился с этим! Это очень трудно. Во-первых, нужно всем сестрам по серьгам, да, чтобы о каждом написать, а я не могу так работать. Я могу писать только о тех, кого я действительно люблю. А если это замечательный автор, но я более-менее к нему равнодушен, я ничего сказать о нем не смогу. А автор учебника должен проявить максимум объективности.
И. М.: Не кажется ли Вам преступлением, я не побоюсь этого слова, преподавать «Мертвые души», предположим, в 8 классе – по-моему, в 8-м это проходят.
Александр Кушнер: Да, хотелось бы, чтобы позже, но тогда что же, не продлевать же нам, как при Хрущеве, обучение до 11 лет.
И. М.: Но вообще преподавание литературы в школе – это ведь ужасно, да? Нет учебников. Сейчас, слава Богу, появились книги, которые хотя бы можно прочесть.
Александр Кушнер: Я бы не сказал, что преподавание литературы в школе – это ужасно. Нет-нет, это великое счастье. Все зависит от того, какой тебе достался учитель, понимаете? Мне повезло необыкновенно – Зинаида Яковлевна Рез, прелестный совершенно человек, умница, как она совершенно замечательно вела уроки в старших классах по литературе! И мы издавали свой литературный журнал. И, представьте себе, это было в 1952-1954 году, т.е. в самое злое время. И ничего, мы умели шутить, и писать эпиграммы, и оды, и все, что угодно.
И. М.: Но вы же были обязаны читать, я не знаю...
Александр Кушнер: Ну, конечно. Но вы знаете, у учителя всегда есть возможность показать на самом деле, как он к этому относится. Ну, скажем так, что стихи Фета ему нравятся и Некрасова, а, допустим, роман Горького «Мать» – не очень. Это можно сделать. И можно при этом сказать, а вот, знаете, очерк Горького о Толстом превосходный. Вот его почитайте. Вот такая фраза, понимаете, и все!
И. М.: Еще сообщение на пейджер: просят сказать, когда появится книга об Окуджаве и где, главное, ее можно будет купить?
Александр Кушнер: Эта книга не об Окуджаве, это книга Окуджавы, но с комментарием к ней и вступительной статьей. Эта книга должна выйти, я думаю, где-нибудь уже в феврале, может быть, и дальше она по книготорговой сети расходится. И я думаю, что и в Москве, безусловно, будет. Вот, серия «Библиотеки поэта», зеленые книги наши, зеленые с некоторым золотым тиснением, таким излишеством.
И. М.: Здесь, кстати, был вопрос, не появится ли более дешевое издание, в мягких, видимо, переплетах? Наверное, не все себе могут позволить купить.
Александр Кушнер: Еще бы. Я и сам не могу купить, стою, облизываюсь перед прилавком, многие книги не могу сегодня купить. Да, это наша проблема общая. Но что делать? Издатель тоже не может выпустить книгу себе в убыток. К сожалению, действительно книги стоят дорого, хотелось бы, чтобы стоили дешевле. Но мы, кстати, стали выпускать, возобновили и малую серию «Библиотеки поэта». И вот, Шершеневича книжку только что издали, и будут другие книги. Они дешевле.
И. М.: Спасибо! Я напоминаю, что я прямом эфире был Александр Кушнер, поэт. И я благодарю особенно Майю Пешкову.
|
|
