|
Кого боялся Чехов
Обзор новых книг
|
Кирилл Решетников
Газета, 9.08.2007
№145, 2007
|
|
|
Усилия издателей наконец привели к осознанию того факта, что монографические труды по гуманитарным наукам могут быть чтивом не менее захватывающим, чем иная приключенческая эпопея. Причем от темы исследования его привлекательность зависит не столь уж сильно.
Есть особая разновидность литературоведения, главный посыл которой заключается в том, что все совсем не так, как мы думали. Авторы таких работ охотно пользуются инструментарием из области сексологии, психиатрии, стоматологии и прочих смежных наук, а также применяют магический метод, имя которому интертекстуальность. Новая книга Михаила Золотоносова «Другой Чехов» – как раз из этой области. Становясь героем этого исследования, Антон Павлович Чехов начинает отчасти напоминать доктора Джекила, за респектабельной фигурой которого маячит мутная тень мистера Хайда. Просветленный образ незлобивого рефлексирующего интеллигента, озабоченного нравственными проблемами, – это, как выясняется, результат коллективного заговора мемуаристов и публикаторов. Если отказаться от табу при изучении биографии писателя, а также повнимательнее присмотреться к созданным им образам и сюжетам, то легко будет увидеть, что главной, жизнеобразующей эмоцией Чехова была женофобия. Автор «Вишневого сада» страшно боялся, что женщины отнимут у него энергию, необходимую для творчества, и неявно, но жестко противостоял идее семьи. Что, конечно, не мешало ему заниматься сексом со всеми своими приятельницами. А подспудным литературным ориентиром русского классика был не кто иной, как Захер-Мазох, что доказывается скрытыми заимствованиями из его сочинений. Чехов, говорит нам исследователь, собственно и был мазохистом, да еще, подобно Мазоху, переносил образ подавляющего Отца все на тех же несчастных женщин. Туша старого как мир психоанализа наконец-то всплыла в территориальных водах нашей филологии. Зрелище, надо сказать, не для слабонервных.
В отличие от Золотоносова, историк и литературовед Галина Зеленина в своей книге «От скипетра Иуды к жезлу шута» рассказывает о вещах, как будто бы весьма далеких от традиционных российских интересов. Ее занимает неоднозначный образ еврея, сформировавшийся в Испании на рубеже Средневековья и Ренессанса. Нелюбовь христиан-испанцев к соотечественникам-инородцам в диалектическом сочетании с благосклонностью к ним же, историко-культурная родословная еврея-придворного и еврея-шута, неочевидное ролевое соотношение монарха и фаворита, особое положение конверсо – евреев, обращенных в христианскую веру, – вот далеко не полный перечень того, что тонко и всесторонне обсуждается в этом труде. Все подобные явления рассматриваются через призму текстов, хроникальных и поэтических, так что испанский еврей выступает здесь как персонаж литературы. Факты здесь не существуют в отрыве от их толкования в культуре и в письменной традиции.
Если оставаться в рамках русского гуманитарного континуума, то аналогов этой книге можно найти немного. Конечно, сразу вспоминается знаменитый труд Александра Эткинда «Хлыст», где исследовалась не столько своеобразная религиозная практика сектантов, сколько трансформация ее духовного содержания в русской литературе и общественной мысли. Но Зеленина подходит к своей задаче серьезнее, чем Эткинд: она не позволяет себе ни легкомысленных филологических шуток, ни авантюрных утверждений и не увлекается литературоведением сверх меры, оставаясь профессиональным историком. Кое-что из описанного у Зелениной, между прочим, поразительно напоминает наблюдаемое нами в современной России. Но это уже тема не для обзора книжных новинок.
|
|
