Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

напечатать
  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  
Сергей Костырко: «Я не люблю Интернет, особенно когда он начинает проявлять литературные амбиции»
Интервью Сергеем Костырко

18.08.2008
        Русский Журнал: Сергей Павлович, как получилось, что вы, пожалуй, единственный и уж точно первый из известных критиков оказались летописцем Сети и много лет пристально отслеживали происходящие там процессы?
        Сергей Костырко: Первый раз я залез в интернет в 1995 году, получив предложение о сотрудничестве от интернетовской фирмы «Агама». Я почувствовал тогда колоссальные возможности Сети, но одновременно меня испугал уровень представления в ней русской литературы. Специализированные литературные сайты тогда только-только начинали возникать, и Сеть была наводнена какими-то странными текстами, которые по тем или иным причинам оказались интересны первым пользователям. А внешний мир смотрел на все это и думал, что это и есть современная русская литература.
        Большинство текстов для толстых журналов тогда уже набирались на компьютерах, отбором вещей занимались лучшие редакторы России. И я понимал, что если толстые журналы загрузить в Сеть, то таким образом будет решена проблема ознакомления сетевого читателя с лучшим из того, что существует в текущей литературе. Так возникла идея «Журнального зала», которая начала реализовываться в марте 1996 года. И с того времени я, собственно, там и работаю.
        Но, честно говоря, особенного удовольствия мне это не приносит. С моей точки зрения, полноценной жизнью художественный текст живет на бумаге, только бумага дает возможность сосредоточенного, полноценного его прочтения. Может быть, Сеть пока технически не очень совершенна, вероятно, появятся какие-то устройства, которые сделают чтение размещенных там текстов более комфортным. Очень перспективной мне кажется идея Михаила Эпштейна использовать интернет-технологии для того, чтобы человек мог, сидя дома, печатать книги.
        РЖ: Тем не менее вы много лет пишете об интернете...
        С.К.: На самом деле я не люблю интернет, особенно когда он начинает проявлять литературные амбиции. Странно, да? По сути интернет — это ведь как бы гигантская книга, супербиблиотека, он весь для чтения. И тем не менее... Есть что-то в его пространстве, выхолащивающее литературу. Меня поташнивает даже от его уродливого новояза, от словечек типа «рунет», «сетература», «сетератор».
        Интернет плохо приспособлен для художественного текста. Сетевой текст, по меткому определению Марины Стахановой, — это письменная фиксация устной речи. Возможности же пишущего человека интернет ограничивает. И ограничивает достаточно ощутимо. Он идеально приспособлен для литературно-критической журналистики, но не для «медленного чтения», не для анализа текста и не для размышления над ним. Сеть больше подходит для споров, полемик, наскоков друг на друга, эффектной самопрезентации, самопозиционирования и т.д.
        Так что не могу сказать, что это был брак по любви, скорее вынужденное решение. Мне гораздо приятней было бы писать только для бумажных изданий, но я понимал, что интернет — это тотальное информационное пространство, которое в скором времени подчинит себе абсолютно все. Следовательно, вопрос, сотрудничать или не сотрудничать с интернетом, перед человеком пишущим уже не стоит, он просто обречен на это. Можно лишь выбирать, в каких формах будет осуществляться это сотрудничество.
        РЖ: Вы признаетесь в нелюбви к интернету и вместе с тем вы десять лет описывали Улов, Тенета, сочинения Алекса Экслера и т.д. Можно ли сказать, что при этом вы руководствовались каким-то ощущением своей миссии?
        С.К.: Одно время Сеть предоставляла очень хорошие возможности для того, чтобы увидеть, чем будет литература завтра-послезавтра. Целое поколение молодых писателей вступало в литературу через интернет. И я очень благодарен тем же Улову или Тенетам, предоставившим возможность увидеть, кто такие Станислав Львовский, Лев Усыскин, Санжар Янышев, Сергей Соколовский и другие из их поколения То есть какое-то время интернет был таким бродилом, в котором выбраживала эстетика новой литературы, там можно было отслеживать некоторые тенденции литературного развития.
        Кроме того, человек, знакомый с интернетом, лучше понимает те процессы, которые происходят в современной критике. Ведь стилистика многих газетных и журнальных литобозревателей выросла из сетевого трепа. Они начинали с форумов, с гестбуков, там формировалась их манера, их интонация.
        РЖ: А почему интернет оказался приспособлен для стеба больше, чем для аналитики? Казалось бы, наоборот, Сеть может съесть материал любого объема, любой степени серьезности?
        С.К.: Я думаю, что дело в первоначальной интернет-аудитории. Это была среда молодых, интеллигентных, технически продвинутых горожан. Отцы-основатели литературного интернета, такие, как Роман Лейбов, были, как правило, хорошо образованы, соответственно, уровень их трепа, их случайных записей был достаточно высоким. Из всего этого родилась очень смешная идея, что те постинги, которыми люди обмениваются в Сети, — это свежая литературная форма, чуть ли не продолжение традиции платоновских диалогов.
        На самом деле интернетом задана стилистика, в которой удобно говорить о событиях литературной жизни, о литературных и не только новостях. Я с удовольствием читаю в Сети комментарии к отставке правительства или заметку о вручении литературной премии. Это примерно то же самое, что беседа с друзьями по телефону или за столом в приятельской компании. Но мне трудно представить себе сетевую публикацию с серьезным разбором какого-то произведения. Не думаю, что можно назвать пять-шесть важных для современного литературного процесса статей, которые впервые появились именно в интернете.
        Помимо этого существует проблема чтения с экрана. Не то что большую статью — даже рецензию, которую я хочу внимательно прочитать, я распечатываю и потом читаю в метро или дома. С экрана я определяю только, интересен ли мне тот или иной текст и нужно ли его распечатывать, не более того. Все тексты, которые мне казались любопытными в Тенетах или в Улове, я скачивал и распечатывал. Ну, а может, это просто мой «динамический стереотип» восприятия текста.
        РЖ: А интерактивность сетевой критики вам не кажется решающим преимуществом?
        С.К.: Нет, не кажется. Уровень разговоров в гестбуках и на форумах, как правило, удручающий. Даже если завязывается более или менее серьезная беседа, неизбежно набегают какие-то абсолютно случайные люди, которые вмешиваются в нее и снижают до своего уровня. При этом энергия форумных споров редко соответствует оригинальности излагаемых мыслей. Основное качество сетевой полемики — ее крикливость, стилистическая возбужденность. И ты поначалу тоже вроде как возбуждаешься, но, как правило, ненадолго. Обаяние свободной, раскованной речи проходит, когда начинаешь отцеживать собственно мысли, — а вот их-то как раз и нет.
        РЖ: Вы много раз отмечали, что сетевая литература, бурно развивавшаяся во второй половине 90-х, сегодня практически сошла на нет. С чем связана такая динамика?
        С.К.: Во-первых, до определенного момента в интернете существовало более или менее обозреваемое пространство, в котором можно было увидеть практически всех участников сетевого литературного процесса. А сейчас сетевые литераторы разбрелись по разным закуткам, и этих закутков такое количество, что уследить за всеми просто нереально. Естественно, предпринимались какие-то попытки структурировать это пространство, выстроить эстетические иерархии, в том числе и с помощью конкурсов, но практически все они провалились.
        Во-вторых, первое интернетовское литературное поколение, которое поначалу искренне считало Сеть местом своей творческой реализации, в какой-то момент почувствовало, что для полноценного существования текста нужна бумага. Сегодня редакции журналов получают письма с предложениями текстов, но сами тексты к письму не прилагаются, вместо них сетевой адрес. То есть сами авторы не воспринимают жизнь текста в интернете как полноценную публикацию.
        И в третьих, существовала иллюзия, что новые технические условия помогут выработать новую поэтику, опирающуюся на гипертекстовые возможности Сети. Этого не произошло, и все ссылки на Кортасара или Павича здесь лукавы. Ни у Кортасара, ни у Павича нет хаотичности, писатели только создают иллюзию причудливости, спонтанности в монтировании текста из «случайных» фрагментов, на самом деле они жестко руководят движением читательского взгляда по тексту.
        РЖ: А какова динамика литературного пространства в Сети? Что будет с интернет-литературой через год-два?
        С.К.: Я думаю, что те тенденции, о которых мы говорили, будут усиливаться. Уже сегодня трудно говорить о сетевой литературе всерьез, то есть как о некоем эстетическом явлении, а через пару лет это станет просто глупо. Да и что такое сетевая литература сейчас? Сегодня вы можете и Льва Толстого, и Битова, и Бродского читать в интернете, но они от этого не становятся сетевыми авторами.
        Конечно, группа единомышленников может создать свой литературный сайт, наподобие «Квартиры Х» Александра Касымова, и там общаться. Но это все равно будет вариант «Живого журнала», к чему, по сути, и свелась вся сетевая литература.
        РЖ: А каковы, с вашей точки зрения, отношения между ЖЖ и «серьезной» литературой?
        С.К.: ЖЖ — это полузакрытый клуб 1, это такая полупубличная-полуприватная жизнь, которую сложно признать полноценной формой культурного бытия. Это окололитературная тусовка, где есть некоторое количество талантливых авторов, выкладывающихся в своих текстах зачастую гораздо больше, чем того требует просто тусовочный разговор. Мне всегда бывает грустно, когда я читаю их дневники, потому что эти тексты недостаточны для существования в виде автономной книжки, но слишком роскошны для однодневного трепа. И, кроме того, здесь, как и везде в Сети, существует проблема обратной связи: читаешь симпатичный текст, а потом просматриваешь реплики по его поводу, тупые, смешные, глупые, нелепые, и становится жаль того человека, который так старался, — чего ради?
        ЖЖ хорош прежде всего возможностями, так сказать, дистанционного общения. Вообще Сеть дает возможность людям, живущим в разных странах, работать над общими проектами. Так, например, делается журнал «Крещатик». Один из лучших сайтов русской Сети, «Лавка языков», делался Максимом Немцовым во Владивостоке, а авторы этого сайта жили по всей России, многие из них присылали свои переводы из-за границы. Я пользовался этим сайтом года полтора и только потом обнаружил, где он расположен географически.
        РЖ: То есть интернет может использоваться только как вспомогательное средство? Собственно литературных функций он сегодня не выполняет?
        С.К.: Интернет стал фактически частью литературной инфраструктуры, он состоит при литературе, он обслуживает литературу. Интернет идеален для информирования о новом литературном явлении. Появился роман Сергея Болмата, Слава Курицын его у себя выставил, пошел шорох, в результате вышла книга. Виктор Пелевин куски из своих новых вещей тоже сначала выкладывает в интернете.
        То есть Сеть — это площадка для первоначальной раскрутки, но не место для полноценного существования текста. Если же говорить о критике, то в Сети появляются первые отклики на книгу, проходят первые споры, — но не более того.
        РЖ: В недавнем интервью РЖ Наталья Иванова 1 говорила, что, занимаясь текущей литературой, она в начале 90-х ощутила необходимость уйти от нее в «эстетически полноценный материал», каким для нее стал Пастернак. Вы не испытывали такой потребности?
        С.К.: Разумеется, испытывал. Это просто инстинкт самосохранения критика. Я бы и рад, да кто ж меня пустит в чистую эстетику? Человек, который зарабатывает на жизнь трудом литературного обозревателя, критика, рецензента, вынужден работать в той ситуации, которая реально существует. А эта ситуация ненормальна. Если вы хотите заниматься эстетической критикой, а не литературно-критической публицистикой, то вам сегодня практически нет места в этом пространстве.
        Кстати, мне не кажется, что «эстетически полноценный материал» можно найти только в прошлом литературы. Я не согласен с распространенным пренебрежительным взглядом на текущую словесность, мне-то кажется как раз, что сейчас литература переживает необыкновенно интересный период. Взять хотя бы две литературные новости — «Возвращение в Кандагар» 3 Олега Ермакова и «Там, огни за рекой...» 4 Льва Усыскина. Содержание обеих повестей провоцирует на серьезные размышления о фундаментальных понятиях нашего бытия, но вот только поговорить об этом негде. Я, например, написал о повести Ермакова для РЖ, но это все равно не место для основательных разговоров на подобные темы, здесь писать нужно коротко, максимально информативно, энергично, так сказать, «для Сети».
        Наша литература сегодня интереснее критики. На меня тяжелое впечатление произвело, например, то, как быстро все забыли о «Берлинской флейте» Анатолия Гаврилова. Она появилась, все ахнули, как это замечательно, — и разбежались. Серьезного обсуждения, размышления не получилось — ограничились описанием первого впечатления. А ведь проза Гаврилова — это серьезнейшее эстетическое явление. Так же, как явление — проза, допустим, Марины Вишневецкой, со всеми достоинствами и недостатками, или проза Ольги Славниковой, в частности, ее поразительный роман «Один в зеркале». И разговор об этих текстах предполагает уже разговор о сегодняшнем уровне нашей литературы, нашего художественного мышления.
        РЖ: А что мешает начать этот разговор? Только отсутствие подходящей площадки?
        С.К.: Да, разумеется. Во-первых, проблема площадки. Единственное место, где сейчас еще осталась возможность для серьезного разбора, допустим, книги стихов, — это толстый журнал. А в газете, даже посвященной литературе, вы получаете возможность написать полторы-две странички. Так сказать, проинформировать, ну, и что-то там обозначить в первом приближении. Понимая, что второго приближения к тексту уже не будет.
        И во-вторых, связанная с проблемой «площадки» проблема стиля. Я же понимаю, что на фоне того, к чему приучен литературными журналистами новый читатель, манера и стилистика собственно литературной критики будет выглядеть безумно архаичной. Разбор сюжета, разбор системы образов, идейная структура повести — зачем читателя «грузить»? Ему б, читателю, что-нибудь «поживее», про «дадут — не дадут премию», про какой-нибудь скандальчик на презентации этой книжки и т.д. Или, на худой конец, про какую-нибудь «живинку» или «искринку» в тексте, как в советские времена говорили. А живинки эти, бодринки, хреновинки — они сегодня одни, завтра другие. Сегодня носят национал-социализм или сексуальные перверсии, завтра будут носить что-то другое. Все это абсолютно неинтересно, но в этом инфантильном пространстве, среди самоутверждающихся как бы мужественных и крутых литдеятелей, чувствуешь себя полным идиотом.
        А вообще зрелище жутковатое. Читаешь иногда кого-то из молодых обозревателей и видишь человека с талантом, с образованием, со стилем — то есть человека, полностью экипированного для нормальной критической работы. И уже неважно, нравится тебе этот обозреватель или нет, но к мнению его ты не можешь не прислушиваться. Потому как, повторяю, человек действительно и культурный, и одаренный.
        А потом этот же автор сообщает, что наконец-то в нашей литературе появился настоящий роман — «Красный бубен» Белоброва-Попова. И ты открываешь эту книгу и вязнешь уже через пятьдесят страниц в безразмерном, как мыльная опера, приключенческом повествовании, сдобренном кавээновским юморком на «злобу дня». Вот это действительно производит впечатление. Оказывается, употребляя одни и те же слова, мы с этим вот критиком вкладывали в них абсолютно разные значения. Оказывается, что для него (для них) «Красный Бубен» — это и есть настоящая литература. И что с этими мерками они подходят к творчеству, скажем, Михаила Бутова или Андрея Дмитриева.
        И выясняется, что у тебя нет даже языка, на котором ты мог бы объяснить этим ребятам, что литературная критика — это не публичное обсуждение того, кто сколько получил за книгу, у кого какие шансы на «Букера» или, в более продвинутом варианте, как отражены в том или ином романе феминистские или юдофобские мотивы. В молодости мне и моим друзьям казалось, что архаика подхода, выраженного в статье Ленина «Партийная организация и партийная литература» 5, очевидна. А сегодня оказывается, что новое поколение критиков уже не по принуждению, а по любви выбрало взгляд на словесность как на средство доставки обществу каких-то идей. А разговор о литературе как таковой кажется им действительно бессодержательным.
        И в конечном счете ты оказываешься в ситуации, когда, усаживаясь за очередную статью, знаешь, что прочитают тебя два-три приятеля, с которыми ты и так уже все обсудил. Это все равно что произносить пылкую речь в пустой комнате. Потому что твои редакторы уже ориентируются на новое, сформированное нынешней литературной журналистикой поколение читателей, искренне считающих подлинной литературой Харуки Мураками и Переса-Реверте.
        РЖ: В последнее время вы написали несколько статей, которые имеют мало отношения к литературной критике, напоминая скорее общественно-политические манифесты. Что сегодня заставляет литератора писать такие тексты?
        С.К.: Если совсем коротко, то достали. Это жест вынужденный. Необходимость дистанцироваться от определенных явлений, обозначить себя. Еще недавно твоя принадлежность к определенной среде или к коллективу с давно сложившейся репутацией обозначала и тебя тоже. И не надо было публично объяснять, кто ты. И так понятно, что не сталинист, не фашист, не ксенофоб и проч.
        Но с определенного момента ты обнаруживаешь, что среда, которою ты считал своей, изменилась внутренне, и что сама по себе принадлежность к ней уже ни о чем не говорит. Ты оказываешься в ситуации, когда тебе могут сказать: «А, ты автор «Русского журнала», это где Константин Крылов и Егор Холмогоров?» или «А, ты член АРССа, это где Виктор Топоров и Лев Аннинский?» И так далее. Нет, ребята, я не Крылов, я не Топоров — они сами по себе, а я сам по себе.
        Основная проблема здесь в том, что выбор, обоснование, проработка позиции подменяются позиционированием — слова похожие, а смысл противоположный. Позиционироваться — это значит вовремя надеть на себя то, что сегодня носят, ну, скажем, поменять «либерализм» на «тоталитаризм» или просто «патриотизм» на «национал-консерватизм» и т.д. Тут главное точно уловить, что именно будут носить. Ну, а мне это скучно, я для этого старый, ленивый и брезгливый, и у меня, прошу прощения за вынужденный пафос, есть (смею надеяться) позиция.

        P.S. (Михаил Эдельштейн)

        На первый взгляд, помещенное выше интервью кажется одним из самых драматичных текстов рубрики «Это — критика»: человек, чуть ли не десять лет проработавший сетевым обозревателем, признается в нелюбви к интернету и неприятии его литературных амбиций. На самом деле те, кто следили за обзорами Сергея Костырко, знают: Сеть он не любил никогда и пользовался взаимностью, с культовыми фигурами Рулинета разругался давно и прочно, а для форумных завсегдатаев «Костырко» — вот уже несколько лет слово ругательное.
        Конфликт этот, мне кажется, был запрограммирован с самого начала. Мировоззренческая и стилистическая несовместимость С.Костырко и Сети обозначилась в первых же его заметках на тему. Интернет той героической поры бури и натиска претендовал не просто на выработку новой поэтики и нового языка, но и — по сути — на перестройку внешнего мира, его виртуализацию. Критик, аттестующий себя как традиционалиста и свой традиционализм всячески подчеркивающий, вторгся в эту среду с ее отчетливо мессианским самоощущением и попытался навести здесь порядок. Рунету второй половины 90-х сторонние наблюдатели, способные сыграть роль мальчика при голом короле, были не нужны — здесь все свои, чужие здесь не ходят. А Костырко всегда выглядел в Сети именно чужим в чужой стране.
        Так что считать тексты Костырко, в том числе и это интервью, доказательством провала попытки сетературного строительства было бы нечестно. Скорее, они обозначают границу между литературой по версии «академиков» и литературой по версии, скажем, Льва Пирогова или Кирилла Куталова-Постолля. И зрелище по обе стороны этой границы открывается симпатичности вполне средней. Площадка, где всерьез обсуждают прозу Марины Вишневецкой, не кажется мне намного привлекательней той, где рассуждают о Белоброве-Попове. Равно как и наоборот.
        Но самым интересным и важным мне в этом интервью кажется другое. Все эти годы интернет не только «состоял при литературе» и «обслуживал литературу» — он, кроме того, был мощным психотерапевтическим средством. Каждый вывесивший свой текст в интернете мог считать себя Настоящим Писателем. Все, на чьи рукописи не позарились ни толстые журналы, ни независимые издательства, могли утешать себя мыслью о том, что это они сами в силу собственной продвинутости отказываются выползти из Сети и печататься на бумаге. И вот эту-то, может быть, самую важную свою функцию Сеть сегодня выполнять перестала, авторы перестали «воспринимать жизнь текста в интернете как полноценную публикацию». Так что можно смело прогнозировать на ближайшее будущее резкий рост числа пациентов психиатрических клиник. И это в лучшем случае — в худшем следует приготовиться к увеличению количества маньяков на наших дорогах.
        ...А Харуки Мураками — писатель все-таки очень хороший. За что в очередной раз обидели японца?


[1] http://www.russ.ru/krug/20031219_em.html
[2] http://www.russ.ru/krug/20031219_em.html
[3] http://www.russ.ru/culture/literature/20040217_sk.html
[4] http://www.russ.ru/culture/literature/20040310_sk.html
[5] http://www.aurora1917.org/theory/lenin_partliter.shtml
  следующая публикация  .  Все публикации  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service