Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

к списку персоналий досье напечатать
  следующая публикация  .  Виктор IванIв
Интервью с Виктором Iванiвом

18.08.2007
Топос, 19.12.2006
Досье: Виктор IванIв
        – Почему стихи и проза? А не только стихи? Зачем тебе проза? Чем они для тебя отличаются?
        Мне всегда казалось, что стихи это загадка, энигма. Загадываешься о собственной жизни. Но нужно и разгадывать. И вот жизнь накапливается, но ответа не дает прямого. И нужно все строчки этой таблички заполнить, показать скрытое сходство, обман и правду.
        – И Хлебников, и Введенский употребляли наркотики. Пробовал ли ты писать в таком состоянии?
        Единственное, на что меня хватает, – это чайный кураж, в сумме с куражом от того, что именуется девядко. Это как способ тиснения букв, нужны чернила, чтобы образ отпечатывался во всех капиллярах. Но нужно точное дозирование. Мне доводилось писать тексты и в измененных сознаниях болезни. Там легко обмануться, все представляется не тем, что есть. А себя со стороны не видишь, и не чуешь уже, где граница этого изменения. То есть получается бред. Но бред можно запомнить и изучить в деталях, идя, таким образом, дорогою приключений.
        – Что для тебя твое имя? Важно ли тебе, что ты именно Виктор? Не хотел бы другое имя? Почему Iванiв?
        Имя мне дали в честь деда, которого я никогда не видел, и ношу я его с гордостью. Иванив потому что ива нив, ударение на первый слог, мне хотелось сломать свою фамилию, и мой друг Филипп помог мне это сделать, потом выяснилось, что это по-украински, но прошло уже двенадцать лет, так что ничего не попишешь.
        – Кто твои собеседники? О чем вы говорите?
        Мой всегдашний собеседник и учитель – Игорь Лощилов. С ним мы ведем годами долгие беседы, смысл которых я пытаюсь передать в своих текстах: здоровье и болезнь, обман и правда, знание и сила.
        – Что тебе сейчас интереснее всего, чем ты живешь – внутри? О чем твои мысли чаще всего?
        Больше всего меня занимает сегодня здоровье моих близких, матери и тети, и всегдашняя тревога за них. Приходят воспоминания о детстве матери, но не игровые дочки-матери, а, например, о новогодних елках в клубе имени Сталина, хрустящие шары, мандарины и хурма на развалах у Оперного театра в 1947 году, и сами детские воспоминания в рассказах моего рыжеволосого племянника, бабушкины сказки, переданные моей сестрой. 7 ноября в этом году у нас сияло солнышко и ночью и днем, и все события детства плыли по кругозору, как в песне «лети, лети, лепесток».
        – А с какого момента ты себя помнишь? Самое первое твое воспоминание?
        Не знаю, сколько мне лет. Комната светлая и разноцветные полки детской этажерки. И я подползаю, приближаюсь к этим полкам. И входит мама. И у нее белая тень. И само это продолговатое приближение к полкам, и их цвета, красный, желтый и зеленый, но еще без названия.
        – Читал ли ты в детстве сказки? Какие?
        В детстве я читал сказки Братьев Гримм в переводе Г. Петникова, сказки Афанасьева и сказки Джанни Родари. А сейчас иногда кажется, что живешь сам как в сказке, только нет страниц и корешка. Их кто-то без тебя захлопнет.
        – Музыка для тебя? Какая? И как?
        Музыка, я в течение десяти лет слушаю Тома Вейтса, с 10 лет Высоцкого и с 15 лет Битлз и Е. Летова. Когда мне плохо, это всегда помогает, но так можно обойтись и без песен.
        – Какие у тебя отношения с вещами?
        В моей квартире копятся вещи с 1968 года, теперь моя кошка находит брелок, амулет, Красную Москву, мотки пестрых ниток. Иногда я рассматриваю узор на ковре, с ниточками, крошками, и пытаюсь читать его буквы. Я очень дорожу зековским мундштуком, подарком дяди – с головой черта, с разноцветной ручкой, реликвиями – дедушкиными медалями на траурных бархатных подушках, старыми плюсовыми очками, пуговицами, сорочками и проч.
        – Что для тебя значит твой город?
        Я живу в моем городе с рождения и теперь почти уже не узнаю его. Я люблю этот город, несмотря на то, что, как говорят, он убивает приезжих.
        – Какой он? Почему город Виноград?
        Город большой, со множеством тайников и темных тропинок. Мой племянник придумал название этому воображаемому мной городу, проезжая Краснодар, он сказал: а с платформы говорят, это город виноград. Город с его каруселями, виноградным соком, жарким зноем в овраге, молочными кафе, островом Кораблик, город, про который можно будет сказать: это было так давно, словно не было никогда.
        – Имеет ли для тебя значение, что ты живешь в России? Или ты мог бы жить, где угодно? И есть ли в жизни что-то важное, что возможно только здесь? Что?
        Я живу в России, путешествую в поездах, вижу сонных и спящих, бодрствующих и возбужденных людей, слушаю их разговоры о болезнях, родственниках и детях, выслушиваю их истории и стараюсь запомнить до мельчайшей подробности.
        Без этого, как без крепкого чая, мне живется плохо. Но я хотел бы уехать в Африку, так как вспоминаю ее по «Доктору Айболиту». Хотя, впрочем, и Африка мне не нужна.
        – А зачем их запоминать, эти вагонные истории?
        Раньше мне казалось, что без меня они будут забыты. Но это конечно, мономания.
        – Что ты думаешь про людей? Зачем нас сделали?
        Думаю, чтобы родиться, умереть и воскреснуть. Впрочем, эта комбинация может быть и иной.
        – Какой?
        От перестановки мест слагаемых сумма не меняется.
        – Имеют ли на тебя влияние события внешнего мира – от погоды до терактов? Расскажи, что.
        Накануне в воскресный день со мной произошел неприятный случай. У идущего впереди человека выскочил из рук бумажник, а идущий сзади схватил деньги, потянул меня за рукав, сказав, давай поделимся. В ответ на отказ назвал меня дураком и потому позволил себя оглядеть. Глаза были навыкате, челюсть приоткрыта, вид похмельного больного человека. Таким образом, я избежал того, чтобы стать жертвой мошенничества. Иные сцены вдвойне отпечатываются в памяти, и всегда знаешь, что будешь воспоминать их именно такими. Вот пример внешнего события. Все остальное, кроме уличных сцен, нам показывают со страниц таблоидов, уже готовый смонтированный сценарий. Например, у нас ведет трансляции один канал, на котором можно бывает сначала послушать проповедь адвентистов, затем посмотреть похороны азербайджанского президента и после увидеть программы многочисленных новосибирских диаспор. И потому я задаюсь вопросом, попадает ли в трансляции реальная составляющая, либо же идет какая-то бессмысленная в силу сложности своих правил игра, в которую вовлечены все, кто смотрит, и все, кто показывает. Когда камера наплывает на трупы шахидов Норд-Оста, кажется, что это продолжение старого фильма «Три песни о Ленине», только наоборот, здесь мертвое тело отдается на торжественное съедение живым, а в фильме речь не о пище, а о подлинной скорби плакальщиц, вынимающих душу в гальваническом смертном движении, душу миллионов, отлетающую от воскового тела.
        – Тебе страшно жить?
        Телесный страх присутствует, но не всегда. Но если присутствует, то становлюсь как будто придавленный, и каждая клеточка трепещет и ноет. Идешь на работу, а ноги сами просятся обратно. Но это ложно. Надо быть веселым и куражным!
        – Куда и откуда ты идешь?
        Если бы у нас в доме были парадные, я бы ответил, что выхожу из парадной, примеряя свой зонт.
        – Сны. Что тебе снится? Сбывается?
        Мне порой снится город, за кладбищем и светлой рекой, через который перекинут виадук, иногда я попадаю в другую его часть, заброшенные дома из засохшей зубной пасты, там не видно мертвых, но и живых нет. Иногда мне снится южное небо, кипарисы, жаркое море и два белые корпуса клиники, полные полосатых чумазых туберкулезных чертей. Там мне снится мой брат Сергей Германович, и вместе мы звоним по телефону, и с нами разговаривает БеА. (Это аббревиатура, сокращение от Беатрикс.) Иногда мне снится раджа и маха бхаратов, далекая Индия, снятся мне также Конго, Заир и копты, жгущие свои манускрипты.
        – Веришь ли ты в приметы, гаданья и прочие порчи?
        Я знаю, что есть приметы и гадание, но это в целом ритуальный обряд, или синдром ритуальных действий, и в добром здравии об этом мысль не приходит. Я люблю рассматривать таротное зеркало, пытаясь разгадать рисунок, картинку и надпись к ней.
        – Как ты переживаешь столкновения с необъяснимым?
        Я считаю, что любое явление есть следствие ряда близких или отдаленных причин, и потому нет ничего необъяснимого. Но лучше не думать об этом, поскольку от этого слабеет память.
        – А с тем миром?
        Я думаю, что тот свет – это только греза, и поэтому вспоминай – не вспоминай, ничего нового не узнаешь. Все вопросы разрешаются в этом мире.


  следующая публикация  .  Виктор IванIв

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service