Данила Давыдов, написавший послесловие к этому мнимофэнтезийному роману, который будто бы обыгрывает тему ролевых игр, а на самом деле вскрывает куда более глубокие и серьезные закономерности взаимовлияния и взаимопроникновения двух базовых типов сознания – рационального и иррационального, – так вот, Данила Давыдов, начиная анализ, сформулировал идею так: «Под видом безобидных форм проведения досуга могут скрываться механизмы переустройства этого мира».
О да, о да. Возразить нечего. Действительно так. И бессчетные предостережения – от «Никогда не разговаривайте с неизвестными» до «Спички детям не игрушка» – это вечная прелюдия к масштабным катаклизмам, в пределе стремящимся к мировой катастрофе.
Но и после завершающего аккорда: «Это весело, легко, живо написанный памфлет на обыкновенную человеческую уверенность в исключительной прозрачности и предсказуемости обыденного», также не вызывающего никаких возражений, – конечной ясности все-таки не возникает. Сделав мощный замах, критик сводит разговор к групповой психологии и «диалогичности» несовместимых реальностей, что имеет место быть, но отнюдь не исчерпывает темы. Самый насущный вопрос: почему и каким образом знакомая до тупого одурения обыденность начинает вдруг терять привычные формы, почему сама материальность, казавшаяся столь незыблемой и неизменной, на глазах расплывается призрачным бесплотным туманом, уступая право на подлинность тому, что только что представлялось умозрительным образом, художественным допущением или смелой метафорой? – остается без ответа. Возьмем на себя дерзость продолжить разыскания Данилы Давыдова. Потому что он скорее раздразнил аппетит, чем накормил досыта. А хочется докопаться до сути.
Начнем все-таки с сюжета. Молодая скучающая парочка, чтобы убить жаркие летние выходные, подписывается исполнить роль хоббитов в ролевой толкиенистской игре. Поначалу выходит нелепо и скучно: все продвинутые игроки, оказывается, отбыли на какие-то более значительные мероприятия, и в Нескучном саду отирается одно недотепистое охвостье – авторская ирония к происходящему столь велика, что даже самые козырные амплуа Арагорна, Гимли и Леголаса достаются никчемным прыщавым девицам. Однако постепенно – ненавязчиво, но неуклонно – в повествовании нарастает тревожная нотка. Отказывается слезать с пальца выданное «хоббиту» грошовое колечко, в метро в тоннеле останавливается поезд, и пассажиры вынуждены брести в темноте по рельсам, причем наша компания недотеп подвергается нешуточному нападению назгулов...
Дальше – больше... Но пересказывать драматические перипетии – дело неблагодарное, к тому же бессмысленное. Поэтому ограничимся констатацией – в конце концов обнаруживается, что игра перестала быть игрой, реальность трещит по швам, и в образовавшиеся прорехи угрожающе неотвратимо вползают законы ирреального. Неуклюжих и недалеких марионеток вытесняют с поля настоящие игроки, те самые силы добра и зла, чьи помыслы недоступны пониманию человеков, – персонифицированные в данном случае в образах эльфийских владык, Саруманов-Сауронов и прочих хорошо известных персонажей. Весь прикол в том, что Игра, оказывается, идет как бы в две стороны: высшие силы ведают, что время нелинейно, и потому прошлое поддается коррекции, стоит только дождаться и подловить подходящий момент в условно текущем «земном» времени. Но, как и положено, оказывать влияние на реальность они могут лишь опосредованно – через действия разыгрывающих «мистерию» участников «ритуала»...
Признаемся – таких слов автор, конечно, не произносит. Кропает себе (как бы) простенький текстик, который якобы слегонца поддразнивает фанатеющих галадриэлей-горлумов и иже с ними. Автор в общем-то смеется и шутит – но, как и положено шуту, в шапке с бубенцами прячет (в свернутом виде) пеструю гирлянду очень разных смыслов. И вот тут дело уже за публикой: хочет – видит одно, хочет – другое.
Коли так, возьмем все, что плохо (в данном случае как раз хорошо) лежит.
Итак, текст тоже постулируется как игра – причем в каком-то смысле игра ролевая. Не будем выпендриваться – согласимся на роль подопытных хомячков (хоббитов тож) и поглядим, куда заведет нас лукавый повествователь.
Про то, каким образом сугубая кондовая реальность замещается вибрирующим мистико-магическим пространством, мы уже слегка проговорились. К этому еще вернемся, а покуда займемся вопросом, почему это происходит (может происходить).
Существует два принципиально разных типа мышления. Это научный факт, спорить бесполезно. Первый, более древний, точнее, ранее возникший, работает на принципах смежности и сходства, весь космос представляется пронизанным взаимосвязями единством, и по существу нет большой разницы между материальным и нематериальным, ибо они без особых хлопот перетекают друг в друга. Примечательно, что время в этом типе мышления выступает не только как циклический феномен, но как бы принципиально нелинейно – прошлое, будущее и настоящее, вообще говоря, чистая условность, поскольку при соответствующих действиях актуализируются одновременно: пользуясь гораздо более поздним определением – здесь и сейчас. Это так называемое мифологическое мышление.
Второй тип – основанное на причинно-следственных связях рационалистическое мышление, которым современное человечество руководствуется изо дня в день.
Что любопытно: еще каких-нибудь полста лет назад казалось, что первый тип канул в прошлое, бытуя в реликтовых формах лишь в головах вымирающих дикарей да «невысокликов», то бишь человеческих детенышей. Поддавшись всеобщему заблуждению, впросак попал даже великий Пропп, когда в конце 60-х рубанул сплеча, мол, «в современных развитых общественных формациях существование мифов уже невозможно».
Возможно, еще как возможно! Этого современная наука не только не оспаривает, но прямо-таки настойчиво утверждает. Отказавшись от модели цикличности, но поневоле приняв спиральность любой эволюции, рациональное сознание вынуждено все-таки признать: ничто под луной не ново. Всякое явление переживает подъем, апогей, спад – и новый подъем, и новый спад и так далее. Торжество голой рациональности, видимо, становится фактом прошлого. Древнейшее мышление в современном мире явно набирает силу. Пугаться этого (тем, кому оно вовсе незнакомо) бессмысленно и непродуктивно. У рационалистического мышления свои недостатки, у мифологического – свои. Но и достоинства тоже.
Кроме того, диалектика, как всегда, обещает синтез. А на велосипеде, как известно, куда удобнее с двумя педалями, чем с одной.
Так что в мифологическом видении мира нет, в общем-то, ничего нового. Это хрестоматийный пример хорошо забытого старого. А вот почему именно сейчас оно обрело второе дыхание – вопрос другой. Можно предположить, что это следствие общего системного кризиса, можно предположить, что смена парадигм – универсальный закон человеческого существования, можно предположить, что категорический отказ от всего, что не подчиняется законам строгой логики, оказался для цивилизации слишком болезненным, можно предположить, что какой-то новый опыт не удалось вколотить в рамки существующих закономерностей... Много всего можно предположить. Но как бы там ни было – забор, отгораживающий реальность современного рационалистического мира от космических сквозняков, весь в трещинах и щелях, а некоторые штакетины уже совсем сгнили и рассыпались в труху. Наш мир снова доступен объятиям виртуальности. Но это вовсе не так страшно: виртуальность, если буквально, – всего-навсего «другие возможности».
Главное – понимать, что происходит. Предупрежден – значит, вооружен. И философы, и художники не покладая рук предостерегают: люди, очнитесь. Пространство мифа – это вовсе не Геракл с Тезеем и даже, если уж на то пошло, не фэнтези, не ролевая игра. И не мировая или локальная политика. И даже не Интернет. И даже не война с терроризмом. Пространство мифа – это способ восприятия реальности. Посмотрите «Матрицу», «Лабиринт», «Мертвеца», наконец. Вот об этом, мне показалось, и «Хомячки в Эгладоре»...
Игра, вообще говоря, присуща человеческой природе. Хёйзинга написал об этом целый труд (во многих пунктах, впрочем, весьма и весьма спорный). Об этом написано довольно много – игры, в которые играют люди, люди, которые играют в игры, и так далее... Но охватившая мир эпидемия всяческих игр (ролевых, подчеркнем это особо, причем отнюдь не ограничивая это понятие всевозможными «эльфийскими» игрищами: современный человек куда больше заботится об имидже, чем о собственной личности – см., например, бесчисленные издания из серии «Как произвести впечатление...») уже смахивает на симптом – пусть не болезни, но какого-то серьезного качественного изменения.
Игра сама по себе – не пространство мифа. И миф – тоже отнюдь не игра. Но игра может послужить чем-то вроде контрапункта между обыденностью и мифом (выполнить медиумическую функцию, выражаясь принятым в науке языком). И происходит это в том случае, когда обыденность осознается как нечто низкое и в целом обременительное (профанное), а то, что ей противостоит, напротив, сублимируется (сакрализуется, или, как говорят психологи, гипостазируется).
И тут мы сталкиваемся с поразительным фактом – человечество во второй раз изобретает велосипед. Когда-то, в незапямятные времена, оно проводило регулярные ритуалы, поддерживая мирозданье и актуализируя взаимосвязь между всеми его частями. Потом многие сотни лет оно с виноватой улыбкой плевало через левое плечо, наряжало новогодние елки, недолюбливало черных кошек и читало детям на ночь сказки про гусей-лебедей и тридевятое царство. За это время, казалось, исконный смысл всех этих действий истерся в порошок. Религиозное сознание, заполнившее образовавшуюся брешь, потерпело немалый урон от рационализма, но главный удар нанесла ему психология консумеризма – поскольку напрочь обрубает любую связь с нематериальным.
И тут вдруг выяснилось, что лишенная последнего налета иррациональности окружающая действительность настолько плоска и тошнотворна, что человеку в ней просто до одури тоскливо. И он стал искать выход...
Механизм сакрализации в процессе коллективных действий на удивление прост – достаточно допущения, что эти действия обладают более глубоким смыслом, чем кажется на первый взгляд. Что, собственно, и происходит с героями романа. Достаточно преодолеть сопротивление разума, вопиющего о нелепости и невозможности таких допущений, – и дело в шляпе. И игра – только один из способов облегчить такой переход. Вообще любые коллективные действия в этом смысле довольно опасны. Завораживающий эффект соучастия давно и хорошо известен. Вероятно, в такие моменты активно включается в работу то самое коллективное бессознательное, которое в другое время спокойно дремлет в дальнем уголке чулана. Неплохо бы помнить, что такой тип мышления все-таки основательно древнее и потому имеет влияния куда больше, чем принято думать.
В финале герои романа, конечно же, преодолевают все преграды, и мировая реальность вновь возвращается в привычные рамки. Тут уж действуют законы жанра, где хеппи-энд обязателен и мыслится в категориях домохозяйки. Но нам это не важно – мы ведь читали книгу совсем с другой точки зрения. С философской, если угодно.
И с этой точки зрения она показалась очень симптоматичной. И, надо признать, весьма своевременной. Как теперь говорят, актуальной.
Да, и последнее. Слышала, что ролевики на эту книгу страшно обиделись. Господи, на что?! Им бы радоваться, что дело их оказалось столь значимым для судеб всего мира. Или они хотят по-прежнему верить, что просто играют со спичками? Ну, до поры до времени со спичками, а потом-то – огонь...
|
