Москва Мурманск Калининград Санкт-Петербург Смоленск Тверь Вологда Ярославль Иваново Курск Рязань Воронеж Нижний Новгород Тамбов Казань Тольятти Пермь Ростов-на-Дону Саратов Нижний Тагил Краснодар Самара Екатеринбург Челябинск Томск Новосибирск Красноярск Новокузнецк Иркутск Владивосток Анадырь Все страны Города России
Новая карта русской литературы
Страны и регионы
Города России
Страны мира

Досье

Публикации

к списку персоналий досье напечатать
  следующая публикация  .  Юрий Горюхин  .  предыдущая публикация  
И вечный бой с полковником Батистой

03.09.2009
Урал
2009, № 8
Досье: Юрий Горюхин
        Юрий Горюхин. Канцелярский клей Августа Мёбиуса: рассказы и повесть. — Уфа: «Китап», 2009.
        Когда берешь эту книжку в руки, то удивляешься, пожалуй, тому, какая она тоненькая, если не сказать — скромная: мягкая и неяркая обложка, газетная бумага, текст напечатан так плотно, что почти срезаны поля. От «Канцелярского клея» можно было бы ждать большего, поскольку это, пожалуй, первый серьезный сборник писателя, своеобразный «отчет» прозаика поколения сорокалетних за все годы его литературного творчества: кажется, если в 90-х что-то у Горюхина и выходило, то на уровне местного самиздата, да в 2004-м в том же «Китапе» отдельной книгой была выпущена повесть «Встречное движение». А ведь Юрий Горюхин — писатель не рядовой, и, пожалуй, не только в пределах Уфы, где его давно уже почитают за «корифея» (секретарь местного союза писателей, главный редактор местного литературного журнала и далее по списку). О литературных премиях в сегодняшней России, о степени их «легитимности» спорят довольно часто, но если обратиться к ним как к лакмусовой бумажке, то окажется, что Горюхина впору зачислять в передовой отряд мастеров малой прозы. Судите сами: если объемные фолианты оцениваются целой армией премиальных жюри, зачастую и конкурирующих — тут и «Букер», и «Большая книга», и «Нацбест», и Бог знает что еще, — то повестями занимается, пожалуй, только «знаменская» премия имени Ивана Петровича Белкина, а рассказами — «новомирская» премия имени Юрия Казакова, и авторитет этих премий в выбранных ими сегментах литературного процесса бесспорен. Так вот, за несколько лет Юрий Горюхин дважды побывал финалистом премии Казакова и единожды — премии Белкина. Его рассказы охотно печатали в ведущих российских журналах, их превозносили критики; «великий и ужасный» Андрей Немзер даже написал отдельную статью под названием «Знакомьтесь: Горюхин». Все шло к тому, чтобы уфимец прочно занял место в авангарде российского литературного процесса.
        Но что-то пошло не так. Тот же Немзер пару лет спустя недоумевал, что «Горюхин словно исчез, хотя не так устроены сегодняшние журналы, чтобы не схватиться за одаренного автора с периферии... Если “Переходный возраст” — вещь достойная, то странно, что она не обнаружилась в том же “Знамени”. Либо “Новом мире”» . Писатель действительно не воспользовался теми возможностями, которые открывали ему престижные шорт-листы: не просто «не сошелся» со столичными журналами и издательствами, но и в принципе — кажется — почти перестал печататься. Его новая проза появляется в Уфе крайне редкими и скупыми порциями и, откровенно говоря, порой удивляет несерьезностью задач, которые автор ставит перед собой: таков, на мой взгляд, последний на сегодняшний день опубликованный рассказ «Душэмбе, или Клюквенный чупа-чупс» (выпущен под занавес 2008 года в коллективном сборнике «Тайная история монголов» и отрецензирован, в частности, «Уралом»). Какой-то полуанекдот с весьма размытой мыслью. Ищешь за ним что-то большее, чем сатирическую зарисовку о работе редактора (ищешь, потому что привык к богатству подтекстов горюхинской прозы), и, кажется, не находишь.
        С этого ведь я и начал: с ожидания большего. Если смотреть на «Канцелярский клей...» как на свод прозы Горюхина, своеобразный «отчет» за полтора десятка лет творчества, то возникают раздраженные вопросы: где одно, другое, почему текстов так мало (девять рассказов и повесть), почему они так разнородны? Например, нет в книге ни «Переходного возраста» (шорт-лист премии Юрия Казакова за 2005 год), ни «Превратностей» («Знамя», 2003, #9): специально называю только те вещи, качество которых подтверждено авторитетом жюри солидной премии и редакцией солидного журнала. А присутствует, например, зарисовка «В тысячу и первый раз про Египет» — юмористическое эссе об отдыхе на курорте, которое неплохо смотрелось на страницах газеты (для коей и сочинялось), но в книгу непонятно как забрело. Презентуя уфимской публике сборник, автор посетовал, что его сильно «порезали» в издательстве: возможно, в этом одна из причин его сумбурности. Но и то, что в итоге мы держим в руках, не умаляет таланта прозаика Юрия Горюхина.
        Прежде всего читатели неравнодушны к стилю Горюхина, барочному, являющему собой нагромождение из эпитетов, невообразимых имен, массы подробностей и абсурдных столкновений самого разного рода. «Мне нравится, как пишет Юрий Горюхин. Словно рвет тряпки. Целые куски полотна реальности. Полосами. Шелк-сатин», — говорил Сергей Солоух об одном из рассказов. По-моему, больше похоже не на рвущиеся тряпки, а на летящие под откос вагоны: этакая броуновская катастрофа, все с невообразимым грохотом и размахом. Даже самый «безобидный» кусок прозы, выхваченный наугад из книги, в той или иной степени этому принципу отвечает: «Во дворике особняка Уждавини маленькие японские установки поливали тоненькими играющими на солнце струйками тщедушные цветники его жены. Серега автоматически вытряхнул в черный целлофановый мешочек пустую пепельницу и смахнул белой тряпочкой несуществующую пыль с щитка приборов» (рассказ «Второй план»). Обязательно — Уждавини (а то и Банзай Аладдиныч, сцепщик вагонов Шеленберг Ильгиз Иванович, профессор Биллялитдинов...), обязательно — тоненькими и играющими на солнце (без запятой, чтобы не дать читателю выдохнуть!), мешочек обязательно — черный, тряпочка — белая... Вся эта избыточность действительно забавна, но и она начинает иногда утомлять, становится монотонной.
        Она и определяет во многом всю творческую манеру Горюхина. Пожалуй, главную особенность этой манеры можно охарактеризовать как отсутствие серьезности как таковой, как категории — при том, что речь-то идет зачастую об очень серьезных вещах. Барочное, абсурдное повествование насквозь пропитано иронией, автор подмигивает читателю обоими глазами, и читатель внимает ему с растерянной полуулыбкой, пытаясь определить для себя, шутят с ним или нет. В книге собраны рассказы, несопоставимые по уровню авторских задач, подтекста, но все они написаны в одном шутовском тоне. Например, «Банды очкариков» — вещь забавная, непритязательная, сюжет ее сводится к тому, что «микрорайон затерроризировала банда... Ловят в подворотнях культуристов, боксеров, сумоистов и других выпускников профессионально-технических училищ, а то, бывает, и к работникам правоохранительных органов пристают... И спрашивают, например, чем литература «золотого века» отличается от литературы «серебряного века»? Или еще более садистское: как называется звезда, вокруг которой вращается планета, на которой мы обитаем?» Милая, ни на что особо не претендующая вещица (хотелось сказать: безделица) написана соответственно: ««Руки по швам!» — грозно крикнул Резиноводубинкин в затылок Иванову-Самогонкину». Но когда мы берем вещь совсем другого духа, очень сильный, многообразный, полный внутреннего трагизма рассказ «Канцелярский клей Августа Мебиуса», то теряемся, встречая в нем ту же клоунскую интонацию:
        «— Кто там?
        — Это я, Виктор, Вероника дома?
        — Вероники нет и не будет, потому что она выходит замуж за бравого, но почти всегда немного выпимшего офицера ПВО».
        В какой-то момент начинаешь понимать, что этот мягкий, но всеохватный цинизм — отличительная черта эпохи, поколения, и Юрий Горюхин в этом смысле «экспонат» идеальный. Человек, чье взросление пришлось на восьмидесятые, на агонию всего советского, с полной утратой искренности и вообще всего, что можно произносить с серьезным выражением лица. Дальше — туманная молодость, когда избранная профессия, дело жизни никак не вяжется с новыми реалиями, и жизнь записывает тебя в неудачники. В таких условиях, как мне представляется, Горюхин сформировался как писатель, и это обусловило его авторскую позицию: тотальная ирония, приправленное горечью превозношение абсурда окружающей реальности, глухая оборона, подполье. Да, пожалуй, перед нами своего рода «Записки из подполья». Писатель выступает против того, что занимает господствующие позиции (не думаю, что он оптимистично добавляет к этому — «временно»), относя себя к лучшему меньшинству, загнанному в угол. Например, это герой-интеллигент, искалеченный девяностыми и вынужденный работать курьером в полукриминальных структурах, отвозить таинственный кожаный портфель от одних людей к другим, потом обратно, то есть выполнять абсурдную работу. Однажды он решился открыть портфель, обнаружил там пистолет ТТ и застрелился. Это рассказ «Канцелярский клей Августа Мебиуса», и чем-то герой рассказа очень похож на героя «Generation П» Виктора Пелевина. Не думаю, что тут было какое-то влияние. Просто эпоха лепила своих типичных героев.
        Против чего «господствующего» сражаются горюхинские дон-кихоты, да порой и сам автор? Это были хоть и родственные, но все же разные явления, и, пожалуй, объединяет их то, что все они понемногу теряют актуальность. Например, запомнились несколько лет назад обширные, пламенные выступления Горюхина-публициста против засилья условно постмодернистской литературы, против таких эпатажных литературных явлений, как, например, писатель Баян Ширянов. Запомнилось и другое выступление Горюхина в местной прессе, связанное с некоторыми жестами поддержки молодых писателей со стороны властей. Чуть припудрив высказывание обычной иронией, автор высказал опасение, что грядет «капреализм», когда власть начнет насаждать с помощью молодых писателей капиталистические ценности — все как в советскую эпоху, но с обратным-де знаком. Я свернул на публицистику Юрия Горюхина, отвлекшись от рецензируемой книги прозы? Извольте. И здесь не раз встречаем вполне определенные подтексты. Сатирический рассказик из «Нибелунгов космоса» повествует, как отважный экипаж летающей тарелки путешествует по вселенной, дабы привести отсталые цивилизации к «торжеству либерального демократизма». Напав на «неразвитую» планету, обитатели которой бездельничают, сочиняют стихи для любимых и удят рыбу, миссионеры атакуют их вопросами «Какой у тебя бизнес, незнакомый организм?», суждениями «Одну рыбу съедаешь, остальные продаешь по доллару за штуку, деньги одалживаешь друзьям под проценты», и в итоге планету разрушают ради блага ее же обитателей. «Африканский рассказ» более интересен в художественном плане, повествование здесь ведется от лица аборигена, который проходит обряд инициации и должен выпить кровь туземца из другого племени. Все идет отлично, да вот появляются белые люди со стекляшками, приходят в ужас от такого варварства, вешают отца героя (это он порешил иноплеменника), а наивные туземцы все не могут понять — что происходит и почему они живут, по мнению белых, «не так»?
        Смысл этих вещей вполне прозрачен, но... вы не чувствуете, запахло нафталином?
        Трудно сказать, насколько «актуальны» те мельницы, с которыми борется Юрий Горюхин и его герои, но то, что эта борьба выглядит не совсем современно — это точно. Это и в общем, и в частностях: постмодернизм не хоронит сегодня только ленивый (некоторое время назад мне довелось встретиться в Нижнем Новгороде, на фестивале «Молодой литератор», с главным теоретиком русского постмодернизма Вячеславом Курицыным: он показался совершенно потерянным, притихшим, отрешенным человеком), различные эпатажно-маргинальные перекосы типа Баяна Ширянова и вовсе забыты (в статьях Горюхина они — новый мейнстрим). От разговоров, что кто-то и как-то будет «насаждать идеологию капитализма», прямо-таки разит каким-нибудь 1992 годом. А предпринятые в названных рассказах попытки торпедировать либеральную демократию западного образца как якобы глобальную господствующую систему смотрятся и вовсе наивно. Когда читаешь эти рассказы (написанные, кстати, не пятнадцать лет назад, а в нынешнем веке), вспоминаешь старый анекдот про пожилого заросшего партизана, вышедшего к деревне: «Война давно кончилась? Черт, а я все поезда под откос пускаю».
        Юрий Горюхин, кроме того, что очень талантливый писатель, еще и человек эпохи безвременья, слома; голос тех, кого, как щепку, швыряло волнами истории в 80—90-х годах: одни поднялись высоко, другие потонули, прожили трудную и порой безрадостную молодость. Но вечно пребывать в состоянии подпольщика невозможно. Вспоминается Че Гевара: партизанская жизнь в джунглях, яхта «Гранма», многолетняя борьба с диктатором Кубы полковником Батистой... Это помнят все. Гораздо меньше помнят, что потом, после победы революции, Гевара был вполне респектабельным чиновником, министром промышленности, главой государственного банка. Он постоянно возглавлял кубинские делегации в Москву, фотографировался с туристами на заснеженной Красной площади, и в этом образе не очень узнаваем. Умереть, правда, предпочел опять партизаном-революционером, но это уже другая история.
        Если сравнивать Юрия Горюхина с Че Геварой, то писатель, кажется, так и не нашел в себе силы перейти границу между «романтиком-подпольщиком» и «министром». Горюхин девяностых — это в какой-то степени нелегальный, выступающий против многого и многих литературный бунтарь, адресовавший свои писания таким же, как он, загнанным в угол интеллигентам, тайным мыслителям, наблюдающим за жизнью вокруг с горькой саркастической усмешкой. Горюхин сегодняшний — практически литературный «генерал», успешный автор, у которого могла бы состояться неплохая писательская «карьера»: вероятно, он сам этому воспрепятствовал (вспомните недоумение Немзера). Проблема его, как мне кажется, в том, что не найдена вовремя новая интонация, новый взгляд, новое авторское «я», а бесконечно выступать с прежним бунтом и иронией нельзя. Возможно, поэтому сегодня Юрий Горюхин почти ничего не пишет. Остается надеяться на «второе рождение» этого очень одаренного прозаика.


  следующая публикация  .  Юрий Горюхин  .  предыдущая публикация  

Герои публикации:

Персоналии:

Последние поступления

06.12.2022
Михаил Перепёлкин
28.03.2022
Предисловие
Дмитрий Кузьмин
13.01.2022
Беседа с Владимиром Орловым
22.08.2021
Презентация новых книг Дмитрия Кузьмина и Валерия Леденёва
Владимир Коркунов
25.05.2021
О современной русскоязычной поэзии Казахстана
Павел Банников
01.06.2020
Предисловие к книге Георгия Генниса
Лев Оборин
29.05.2020
Беседа с Андреем Гришаевым
26.05.2020
Марина Кулакова
02.06.2019
Дмитрий Гаричев. После всех собак. — М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018).
Денис Ларионов

Архив публикаций

 
  Расширенная форма показа
  Только заголовки

Рассылка новостей

Картотека
Медиатека
Фоторепортажи
Досье
Блоги
 
  © 2007—2022 Новая карта русской литературы

При любом использовании материалов сайта гиперссылка на www.litkarta.ru обязательна.
Все права на информацию, находящуюся на сайте, охраняются в соответствии с законодательством РФ.

Яндекс цитирования


Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service