Без восклицательных знаков
О книге Игоря Шевелева «Год одиночества»

Фаина Гримберг
Знамя
2003, №6
Досье: Игорь Шевелёв
Игорь Шевелёв. Год одиночества. Тверь: Тверская областная типография, 2002. — 400 экз.


        ...Он — журналист, а может быть, бизнесмен; а возможно — писатель; или — преуспевающий бизнесмен; или — непреуспевающий бизнесмен; или еще кто-то... Она — писательница, или журналистка; или — преуспевающая бизнес-леди; или — непреуспевающая бизнес-леди; или — кто-то еще... Они — он и она — она и он — она и она — он и он — имеют детей, занимаются любовью, разводятся, едут отдыхать за границу, едут работать за границу, ходят на презентации, живут в квартирах, на дачах, в Москве, опять же — за границей.
        Что это? Это роман Игоря Шевелева «Год одиночества». Прозаик и активный журналист, сотрудничающий с такими изданиями, как «Огонек», «Время МН», «Московские новости», «Русский журнал» и т.д., привык работать над своими романами не по-журналистски медленно; даже можно сказать, что медлительно. В 2000 году появился отдельным изданием роман «Жертвоприношение коня»; теперь — два года спустя — «Год одиночества». Это и вправду год, то есть триста шестьдесят пять главок. На первый взгляд перед нами уже ставший достаточно традиционным современный российский текст (Валерия Нарбикова, Михаил Шишкин, Анастасия Гостева и др., и др.), в основе коего — открыто декларируемый «принцип игры». Надо сказать, что «запоздалая нервная любовь» к Павичу и Кундере еще и еще побуждает к созданию-созиданию подобных текстов... Но «Год одиночества» Шевелева — такой да вот и не такой! Например, «Взятие Измаила» того же М. Шишкина возможно с увлечением дешифровывать и — в конце концов! — уяснить, кому принадлежат составляющие текст цитаты; а тут и сам автор повернется к читателю «реалистическим задом», расскажет напоследок «простую историю»; и — над вымыслом соплями обольюсь... Тексты Шевелева дешифровывать ни к чему. Автор вообще-то ничего и не зашифровал; просто у него привычка такая — то Набокова припомнить, то Ницше, то греческую мифологию, то еще что-нибудь... И не ищите загадок, потому что... лень... Лень загадки-то загадывать; скучно и уже банально. И Шевелев никаких загадок, никаких ребусов-кроссвордов нам и не демонстрирует. Тем не менее я попыталась приступить (подступиться!) к «Году одиночества» первоначально именно с позиций разгадыванья загадки, расшифровки шифра. Итак: о нем — главки — 1, 3, 5, 6, 7, 8, 15, 16, 20...; о ней — главки — 2, 4, 9, 11, 12, 13, 14, 21...; о насекомом — главки 10, 25, 47, 50...; главка 40 — о матке... Далее выяснилось, что главки накиданы совсем без всякого порядка, без всякой загадки, без всякого кроссворда. Насекомое, влюбленное в человека (женская особь навозного жука?!) исчезает из текста, не успев развиться сюжетно; и матка более не продолжит свой монолог женского говорливого органа. И автору совершенно все равно, на что это похоже — на Дидро, на Кафку, а то на Виктора Ерофеева или на Пелевина. Никакой разницы! Отчетливо ощущаешь грань, за которой уравниваются все цитаты и ассоциации; и весь «культурный багаж» укладывается в однотипные чемоданы и... все равно...
        Уже ничто не может удивить, потрясти, взволновать... Все укладывается в ровный текст, в пространство букв без восклицательных знаков. Как это?.. А вот так, в сущности:
         «...Вроде «Ста дней Содома», которые я не досмотрела с мужем... ощущение девичьих грудок англичанки Инны Ефимовны... Мужчину тоже жалко... Вытирала пыль, поливала цветы... Или все же какой-нибудь тонкий человек найдет себя рядом с ней? — думала она... Вот и тогда был вечер «молодой поэзии» в Литмузее... Читаешь и пишешь — с краешку, но в виду имеешь картину целиком... Брэма и Фабра следует читать как автобиографический роман... Как заметил Габриэль Марсель... Поневоле задумаешься о попытке Лены вырваться... по горному Таджикистану... Про Каналетто... всемирной масонской ложи... По ходу заглядывали в переведенные на русский язык книги по китайской алхимии, тантризму и прочей непереваренной шелухе... Пирамида теневиков... Через бандитов, владельцев рынков... Он сказал, что у нее фигура Иды Рубинштейн...»
        Триста шестьдесят пять начатых сюжетов. Сюжеты начаты завлекательно, современные московские сюжеты; то есть начала сюжетов... Продолжить эти начала — о нем, о ней, об их траханье, философствовании, журнализме — может, в сущности, почти что любой современный автор — М. Бутов, О. Славникова, А. Дмитриев и т.д. Поэтому Шевелев все эти сюжеты не продолжает. А зачем? Ведь лень и ни к чему проделывать работу, которую может проделывать В. Токарева, или Л. Улицкая, или А. Геласимов... И Шевелев декларирует свое «непродолжение». Любопытно, что после прочтения каждой главки не возникает ощущения незавершенности, незаконченности. Соглашаешься с И. Шевелевым: зачем продолжать то, что возможно продолжить так легко? Незачем...
         «Год одиночества» — книга «ощущения безысходности»; ощущения ровного, спокойного; потому что уйти совсем, «раз и навсегда отменить Новый год», — это ведь тоже какой-то цитатный исход, никак не осмысляющий жизнь и даже и не ставящий окончательную точку...
        В интернетной переписке с автором «Года одиночества» А. Парщиков высказывает следующее мнение:
         «Твоя книга в ряду «Обломова», романов Ивлина Во, «Камеры обскуры». Помню свои суицидальные настроения от каждого из этих произведений. Набоковский роман, например, просто — радуга на небесах, просто свет Пастернака времен «Сестры моей жизни», по сравнению с твоей гениальной энциклопедией, после которой не то что кого-нибудь любить, а и повеситься не представляется по-человечески возможным. Достигнуто! И я потираю руки, как полный единомышленник...»
        Кажется, воспоминание о гончаровском «Обломове» возникло здесь далеко не случайно. Пожалуй, именно Гончаров обнаружил реальность сугубую двух процессов: приготовления пищи и приема пищи. Обнаружив сие, классик испугался: «Нет, нет же! Существует что-то еще...». И он обрушил на нас тонны описаний деятельной и духовной жизни Штольца и Ольги Ильинской; мы тонем в этих словесных потоках и не понимаем, чем же, собственно, занимается Андрей Иванович... винными откупами? Гончаров тоже не знает... Современники — Андре Жид и Константин Вагинов — уже почти не строили иллюзий; даже бегство в творчество — куда уж духовнее! — не спасало от бессмыслицы ни героя «Болота», ни Андрея Николаевича Свистонова. Блаженное время элегической грусти! Тогда еще у героев были имена, были любящие и самоотверженные Леночки и Лариньки... У персонажей «Года одиночества» уже и этого нет; все роли отыграны, нет спасения!..
        Но ведь это же не вечно, то есть то, что человек может ясно осознать бессмыслицу своего бытия; это же не вечно. И после Стерна придет же когда-нибудь Диккенс, и будет же написана «Джейн Эйр», и даже «Грозовой перевал» будет кончаться хорошо!.. И даже Парщиков кричит И. Шевелеву:
«...Книга страшная, конечно. Не слушай меня, любви она на самом деле не отрицает, но задает ей бескомпромиссные параметры, где начинается битва на кончике иглы...». Чуть не описалась, знаете ли; чуть не написала: «на кончике игры»... Это извинение А. Парщикова перед И. Шевелевым сильно напоминает известный совет боярина Бермяты царю Берендею в «Снегурочке» Островского. Берендей волнуется, его тревожит «сердечная остуда», охватившая его подданных. Бермята советует: «Издай указ...». У многих возникает страстное желание «издать указ», взмахнуть кнутом и погнать заблудшую литературу назад, назад, в стойло гуманизма и сильных страстей... Хочется смысла жизни, большого и чистого, как выкупанный слон; смысла, похожего на Исаковского, Лени Рифеншталь, А. Алексина и Гарри Поттера в одно и то же время... Ну, погодите! Будет вам и Диккенс, будет и Шарлотта Бронте, и литература побежит рысью к яслям, набитым до отказа смыслом и силой... А «Год одиночества» И. Шевелева — хорошая честная книга. И не надо бояться того, что жизнь по сути своей бессмысленна; бессмыслица жизни — это, знаете ли, одна из ипостасей смысла жизни; ну да, того самого смысла жизни!..






Наш адрес: info@litkarta.ru
Сопровождение — NOC Service